Столичный доктор. Том VIII
Шрифт:
Мы уже заканчивали, как кто-то истошно завопил прямо под палаткой: «Японцы!!!».
Вот тут мои коллеги, что называется, оживились. Один даже дернулся к выходу.
— А ну стоять! — сказал я, не повышая голоса, но таким тоном, что все замерли. — Как говорил наш гимназический учитель: «Звонок не для вас». Мы заканчиваем операцию в любом случае. Единственная уважительная причина, чтобы хирург отошел от стола до завершения — это его смерть или внезапное тяжелое заболевание. Ни того, ни другого, насколько я вижу, не случилось. Продолжаем!
Если честно —
Мы закончили шить почти бегом. Не рекорд, но близко к тому.
Больше всего меня интересовало, где Агнесс. Их вместе с Бурденко отправили на перевязки. Так что я размылся и сразу бросился к ним.
Но не добежал. Прямо на меня выскочили два японца с «арисаками». Штыки примкнуты, всё как положено. Похоже, ребята и сами не поняли, куда они попали. Глаза у них были по пять копеек, почти круглые. Но на нашего солдата с окладистой бородой налетели грамотно, сразу с двух сторон.
И, как назло, вокруг одни некомбатанты, люди без оружия. А эти гаврики сейчас на адреналине покрошат в мелкую капусту всех встречных, потом в свое оправдание скажут, что не заметили. Незначительный эксцесс, на войне таких в день — десятки. Ну, погиб князь, невелика беда. У государя и этого добра в достатке, не обеднеет. Напишут некрологи, и забудут через три дня.
Наш парень одного нападавшего ранил, да так, что тот винтовку из рук выронил. Но это был единственный успех. Второй японец пырнул его в правый бок, и я сразу представил, как штык проколол кожу, проткнул печень, и движется к почке, задевая нижнюю полую вену.
И что я стою болваном? Был бы у меня пулемет, да умей я из него стрелять… А так — только голые руки.
В боевой транс я вошел мгновенно, стоило произнести «чок». О, как я люблю это чувство. Будто всё вокруг погружается в густой мед. Японец напротив меня вытягивает руку, толкает штык — медленно, очень медленно. Я вижу, как он моргает. Как напрягается кисть. Как у него на виске дрожит жилка.
До них — метров пять. Преодолеваю в полшага.
Первый удар — в солнечное сплетение. Тот, что со штыком, выгибается назад, винтовка летит вбок. Второй — в челюсть. Японец глохнет на лету, падает.
Из-за деревьев неспешно, как в замедленной съемке, выбежали еще трое японцев. Один даже успел выстрелить на ходу, пока я бежал к ним. Солдат с винтовкой наперевес мчался прямо на меня. Удар рукой — короткий, точный, в солнечное сплетение. Японец согнулся пополам, выронив винтовку. Еще один — сбоку, с занесенным штыком. Уклонение, захват руки, резкий рывок — и штык врага входит в его же товарища.
Я стоял, дыша, как сломанный мех. Руки дрожали. Мутило. Сейчас бы миску мяса, горячего, жирного — или в крайнем случае литр сладкого чая. Боевой транс отнимает силы без остатка.
— Евгений Александрович! — подбежал ко мне запыхавшийся Горбунов. — Вы в порядке? Не ранены? Сейчас казаки сюда придут, прочешут всё. Чёрт знает что творится! На нас уже заблудившиеся
японцы выбегают!— Вроде нет, — прохрипел я. — Где Агнесс?
— Вот же она! — показал он. — Ничего с ней не случилось.
И правда, идёт. Спокойная, сосредоточенная, как будто просто вышла прогуляться после обеда.
— Вроде да, — махнул я рукой. — Солдата этого в смотровую давайте, пока кровью не истек. Готовьте срочно к операции, сейчас подойду.
— Кто хоть будет это делать? — печально вздохнув, спросил Горбунов.
— Я останусь, помогу.
Агнесс уже подбежала ко мне.
— Ты опять дрался, — сказала она на ухо, обняв. — Я переживала.
— Всё закончилось, — ответил я, но чувствовал, как пульс еще пляшет где-то в висках. — Немедленно собирайся, бери Бурденко, и езжайте назад. Нечего вам тут делать.
— А ты?
— Здесь нужна моя помощь. Ты же видишь, они не справляются.
— Я с тобой, — голосом, не терпящим возражений, ответила Агнесс, разорвав объятия и отступая на шаг назад.
— Я сказал: поедете немедленно! Без обсуждений! — мой голос прозвучал громче, чем хотел.
Она чуть опустила голову.
— Хорошо, — тихо ответила, развернулась и пошла прочь, не оглядываясь.
Со стороны деревьев, откуда выбежали японцы, послышался шум. Будто кто-то ломится сквозь кустарник. Но мы даже насторожиться не успели, так как японцы вряд ли станут поминать богоматерь и святых угодников. Еще через десяток секунд на нас выехал вахмистр на вороном жеребце, а за ним — двое драгун.
— Здравия желаю, господа доктора, — произнес он, спрыгивая с коня и отдав честь.
— Здравствуйте, вахмистр, — кивнул Горбунов.
— Вахмистр Капленко, первая кавалерийская, — представился он и осмотрел место схватки. — Ух ты… А кто ж это так красиво поработал?
— Князь Баталов, — представился и я. — Лучше скажите, откуда они здесь взялись? Ведь вы их преследовали?
— Так точно, ваше сиятельство, — подобрался вахмистр. — Малый отряд заблудился, наскочили на наш дозор. Разбили их, но часть разбежалась по лесу, мы преследовали этих.
— Занимайтесь, — холодно бросил я.
Нечего здесь больше делать. Надо быстро что-нибудь съесть, чтобы не упасть в обморок от низкого уровня глюкозы, и идти оперировать того солдата, который нас и спас, приняв удар на себя.
Ранение оказалось сложным. Два часа мы провозились с раненым — и неудача. Он умер прямо на столе. Переливание не помогло, давление упало ниже критического, и сердце тихо остановилось. Вот так бывает. Делал всё правильно, а всё равно — не получилось. Значит, судьба такая. Или лимит везения на сегодня исчерпан.
Я молча вымыл руки и, не вытираясь, вышел наружу. Операционная за спиной пахла кровью и эфиром. Побрёл искать Горбунова.
Он стоял у своей палатки, рядом с ней соорудили небольшой навес. Там поставили импровизированный стол, на котором кипел самовар. Слышал, как кто-то жалуется на нехватку бинтов.
— Агнесс уехала? — спросил я, подходя.
— Да, — кивнул он. — Вместе с этим молодым доктором, Бурденко. Драгуны взялись их сопроводить, обещали довести до самых ворот штаба. Безопасность полная.