Столичный доктор. Том VIII

Я вскочил, опрокинул бумаги на пол.

— Где?

— На дороге. Уже подъезжают, — сказал Михеев.

Выбежал и рванул к воротам. Когда я хоть обуться успел? На бегу наступил на шнурок, чуть не упал, Михеев подхватил под локоть. Засунул шнурки внутрь ботинка, не останавливаясь. В голове метались обрывки фраз, вопросов, страхов, пережеванных за последние двое суток. Только бы увидеть. Только бы спросить…

У ворот остановился. Из пыльной дали показалась лазаретная линейка. Без брезента, кузов открыт. На передке — ездовой, позади — унтер, явно из штабной обслуги, в белой гимнастерке. И рядом с ним — кто-то… До повозки оставалось метров пятьдесят. Лицо с этого расстояния не различить, но фигура, взлохмаченные волосы, усы, очки… Стоять и ожидать я не стал, побежал навстречу. Николай привстал, но тут же сел обратно.

Добежал. Наконец-то. Ездовой лошадь остановил, вскочил на подножку, ухватился за край кузова.

— Где она?! Что с ней?!

— Жива, Евгений Александрович!

Из меня будто воздух выпустили. В глазах потемнело, и если бы не держался за Николая, то повело бы как боксера после нокдауна.

— Где?!

— У японцев… — будто через силу сказал Бурденко.

— Слава богу, жива! Вы сами-то как, Николай Нилович?

Бледный — краше в гроб кладут.

— Не стоит внимания. Ерунда. Головой ударился сильно. Пройдет.

Унтер вежливо покашлял, привлекая внимание. Скорее всего, не первый раз — пока я приходил в себя после известий, наверное, и из пушки стрелять можно было.

— Слушаю вас, — повернулся я к нему.

— Унтер Фадеев, ваше сиятельство. Докладываю. Доброволец Бурденко был передан с японской стороны на позициях пятого пехотного полка, и сразу же препровожден в штаб дивизии. Вот, ваше сиятельство, доставили, значится.

Я хлопнул по карману, в котором ожидаемо ничего не оказалось. Кто носит на войне бумажник?

— Благодарю. Александр Васильевич, — обратился я к Михееву, — по три рубля каждому и чарку. Из хозяйственной части.

— Сделаю, Евгений Александрович.

Мы с Николаем направились в мой кабинет. Я усадил его, поднёс воду, и сел напротив.

— Рассказывайте.

Бурденко выпрямился, и начал говорить, будто на экзамене.

— Мы выехали из медсанбата и почти сразу, на повороте, уткнулись в затор. Может, помните, там болотце маленькое рядом. И вахмистр этот, Капленко, предложил объехать. Мол, дорогу он знает, хоть и крюк небольшой, но всё быстрее, чем ждать. И мы поехали. За сопкой у одного из драгун лошадь понесла, не знаю даже, почему. И мы за ним… Там еще просека брошенная, зарастать начала…

— Николай Нилович, не отвлекайтесь!

— Извините, это от волнения. Мы напоролись на отряд японцев. Завязалась перестрелка. Вахмистра и драгуна одного… сразу, наповал. Нас троих взяли в плен. Мы сделали носилки и понесли Агнесс Гри…

— Как понесли? Что случилось?!

— Она ранена, — прохрипел Бурденко. — Во время перестрелки…

— Хватит блеять! Докладывайте, как на обходе!

— Проникающее пулевое ранение груди, — четко произнес Николай. — Третье межреберье слева, по среднеключичной линии. Одышка двадцать восемь, пульс нитевидный, тахикардия около ста десяти. Точнее осмотреть не удалось. Транспортировка на импровизированных носилках порядка четырех километров. Я сразу заявил японскому офицеру, что мы некомбатанты, из Красного Креста. Отнеслись… терпимо. После этого нас доставили на повозке в полковой медицинский пункт, где мне удалось осмотреть Агнесс Григорьевну и оказать ей помощь. Там был только фельдшер. По-русски он не говорил. Давление сто на пятьдесят, пульс сто двадцать, одышка тридцать два. Я принял решение установить дренаж по Бюлау, для облегчения состояния. Бедность у них там в медицине… Бутылку взяли винную…

— Не отвлекайтесь, прошу вас.

— Да, конечно. Я сильно ударился головой, наверное, сотрясение. Руки дрожат до сих пор…

— Потерпите, Николай Нилович, дорогой, сейчас всё сделаем.

— Состояние стабилизировалось. Давление держалось на уровне сто десять на шестьдесят, пульс девяносто-сто, одышка двадцать четыре. Оперировать ее там не было никаких условий. Я сообщил офицеру, что Агнесс Григорьевна — гражданка Швейцарии. Он спросил, можно ли ее перевезти, я согласился. Оставлять ее там было бы… неразумно.

Я кивнул. Бурденко и так сделал по максимуму. Один, с головокружением и тошнотой, трясущимися руками… Что бы он там мог?

— Они сказали, куда повезут?

— Да. В госпиталь Красного Креста. Далянь или Чифу. Возможно, там есть аппарат икс-лучей и ее смогут оперировать.

— Спасибо вам огромное, Николай Нилович. Вы сделали невозможное. Я… вам благодарен.

Я крикнул санитаров помочь Бурденко, потом сидел и пытался представить, что может случиться. В зоне ранения перикард, левое предсердие, дуга аорты, верхняя доля лёгкого, легочная вена, левый главный бронх. Допустим, пуля инкапсулировалась и не пойдет никуда. А если нет? Тампонада перикарда, прободение бронха или крупных сосудов — вот возможные перспективы. Боже, за что мне это? Надежда, только что вспыхнувшая, затухала.

* * *

Императору нет дела до личных бед подданных. Всё, что он делает — важнее всего, потому как он — и есть государство. Даже если в пути ему понадобилось справить малую нужду, это уже вопрос национального масштаба.

А на мне — госпиталь. И люди. Их жизнь, судьба, карьера. Хоть как-то их можно уберечь. Даже если собственная карьера не важна. Как бы мне ни хотелось всё бросить к чертям и мчаться в Шанхай — к миссии, к консулу, к Агнесс, — я не имел права. Один мой порыв, и под откос пойдут труды десятков людей. Даже сотен. Я должен быть здесь. Терпеть. Отбыть это цирковое представление под названием «Высочайшее посещение». И только потом уехать.

Хорошо хоть, есть на кого положиться. Без меня справились. Всё к визиту подготовили, сам отключился и проспал до вечера. Очнулся, умылся, вышел во двор — глянуть, что тут натворили без моего чуткого руководства.

Возле ворот увидел Жигана — он что-то втолковывал своим помощникам, размахивая руками. Но, заметив меня, оборвал речь на полуслове и подскочил.

— Евгений Александрович!.. Ну как же так? Что теперь делать будем?

— Завтра, — сказал я, — надо дожить до визита Его Императорского Величества. А потом сразу — в путь. В Шанхай. Узнай расписание поездов. Выкупи места. На деньги не смотри. Время важнее.

— Только мы вдвоём? — уточнил он.

— А ты кого ещё хотел взять? Пелагею с самоваром? Собери вещи. Я скажу, какие лекарства нужны, получишь. Инструменты возьми. Стерильный комплект.

— Будет исполнено, Евгений Александрович. Не подведу.

* * *

Визит августейшей особы — это всегда представление. Театр. Даже здесь, под Мукденом, где пахнет гарью, порохом и смертью, в палатках стонут раненые, а проедь десяток верст, и за ближайшей грядой сопок притаился враг. Все роли отрепетированы, актеры стоят по свои местам, как в китайской пьесе, которую играют уже шестьсот лет без малейшего изменения. Я ждал этого цирка с нетерпением, с болезненным любопытством — чем удивят на этот раз? Как совместят парадный глянец Петербурга с окопной грязью?

Сначала приехали свитские. Мелочь пузатая, я никого из них не видел до этого. Все как один в новых мундирах, чистенькие, но с настороженными лицами. А как, же, где-то тут стреляют! Привезли флаги, ковры, стол для награждения. Прямо свадебная лошадь: ленты в гриву, хвост начищен — а что зад в мыле, так это традиция.

Провели инструктаж — как обычно, первому не заговаривать, отвечать, если спросят, коротко, просьб не передавать. Всё это вызывало какое-то подобие зубной боли, только на душе. Наверное, не одному мне хотелось послать всё подальше, но участники с нашей стороны придавали лицам серьезное выражение и кивали.