Столичный доктор. Том VIII
Шрифт:
Орденопад продолжался. Никого не забыли. Только на Бурденко случилась заминка. Когда его вызвали, чтобы вручить Станислава третьей степени, выходить было некому. Видать, дома Николай дома расслабился, и со вчерашнего вечера голову от подушки оторвать не может.
— Он ранен, — сказал я.
— Вручим награду во время обхода, — подал голос царь.
Были награждены еще несколько сестер и фельдшеров, по мелочи, Станиславами третьей степени, медалями. Я смотрел на это, и думал: вот она, высшая справедливость. У всех за спиной — ад последних недель, смерти на столе, бесконечная усталость. А в награду — железка на ленточке. Смешно.
Вроде
— Все мы знаем, что князь Баталов некоторое время назад исполнял обязанности нашего наместника. И в первые, самые трудные дни этой войны, он сумел организовать оборону и одержать столь важные для каждого нашего подданного победы. Мало того, его вклад не позволил неприятелю осуществить свои планы. Мы высоко ценим труды князя Баталова и за его труды награждаем орденом Святого Александра Невского.
Он протянул руку в сторону и в ней тут же оказался футляр сандалового дерева, простой, без финтифлюшек, но с гербом. Николай открыл его, и достал серебряную звезду. Сам прикрепил ее слева на груди. Следом пошла красная лента с крестом. И ее он надел мне через левое плечо, поправив какую-то складку. И только после этого отдал футляр.
— Есть еще одна награда, неофициальная. Особо отличившийся получает право на аудиенцию и личную беседу с императором.
— Благодарю, Ваше Императорское Величество, — поклонился я. — С удовольствием воспользуюсь предоставленной привилегией.
Это что? Чтобы не обижался, что кышнули с должности? Что совесть взыграла — не верю. И что подлодки с самолетом оценили — тоже. Загадка.
— Это не всё. Российское общество Красного Креста также решило отметить ваши заслуги. Господин Боткин, — император повернулся и поманил Евгения Сергеевича.
— За разработку системы эвакуации раненых и внедрение новых способов лечения, что привело к значительному сокращению человеческих жертв, князь Баталов Евгений Александрович награждается золотой медалью Общества Красного Креста, — слегка скандируя, провозгласил Боткин.
Вот это награда, повыше всяких орденов.
— Благодарю за высокую оценку моих скромных трудов, — снова поклонился я. — Но хочу сказать, что мы все здесь работали не за награды, хотя получить их весьма приятно. В первую очередь мы руководствовались нашим врачебным долгом, и именно его исполнение привело к столь высокой оценке.
Пока происходило броуновское движение после награждения, я остался на месте. Вот бы сейчас закатить сюда штук пять транспортов с ранеными, как под Фэнхуанчэном. Чтобы крики, вой, мат. И запах смерти. Чтобы с сортировки еще живых с черными метками оттаскивали в палатку, наскоро уколов морфий. И санитар, нагрузив тележку, вёз ампутированные конечности хоронить в госпитальный отвал. Чтобы одуревшего от наркозов фельдшера, покурившего натощак, тошнило под палаткой. Вот было бы весело. Хоть раз в жизни черпнули бы полной ложкой то, на что погнали людей.
Я поправил ленту с орденом и пошел к собирающейся у входа толпе. Пора возглавить шествие по госпиталю. Сейчас пройдем парадным шагом, поулыбаемся, и всё закончится.
Раненые лежали тихо, укрытые чистыми одеялами. У нас они и так не грязные, на прачечной не экономим, но тут получился прогиб. Думаю, император живет в убеждении, что вокруг все пользуются только новыми вещами.
Началась
раздача подарков. Какие-то очередные кружки и пряники с ладанками. Не знаю, заглядывать неинтересно было. Но раненые брали эти сверточки с удовольствием. Как же, царский подарок! Дома спрячут за иконостасом, будут раз в году доставать и показывать всем желающим.Вдруг один из спокойно лежащих вскочил, начал что-то кричать бессвязно, захрипел, срывая с себя повязку. Зрелище не для слабонервных, конечно.
Михеев рванулся первым. Быстро, уверенно, без суеты.
— Тише, братец, тише… Сейчас, сейчас… Тебе снится. Ты в госпитале. Всё хорошо.
Вот откуда у них силы берутся? Немаленький Михеев еле удерживал раненого, который по идее должен лежать тихо и уставать даже после того как кружку в руках подержит.
Такое случается. После фронта — слишком часто. Человеческий мозг не может без конца держать в себе этот ужас. Мы уколем, он уснёт.
Император стоял неподалёку. Его лицо — багровое, напряжённое. Плечи дрожали. Глаза — стеклянные. Он смотрел не на солдата. На меня. Как будто я подговорил раненого на буйство.
Генералы вокруг сгрудились, пытаясь поглотить эту неловкость. Кто-то уже что-то шептал.
Что ж, Ваше Величество, добро пожаловать в реальную жизнь.
Я посмотрел в сторону. Великая княгиня смотрела на меня. Её лицо было бледным, но спокойным. Наши взгляды встретились. И я… подмигнул ей. Легко, дерзко. Словно говоря: вот она — наша жизнь, без лаков и позолоты. Настоящая.
На её лице промелькнула еле уловимая тень… понимания?
Император взял себя в руки. Кивнул сухо, словно проглотив что-то острое.
— Ваше Императорское Величество, — произнес я ровно. — Прошу прощения за инцидент. Солдат в бреду. Последствия контузии и лихорадки. Мы им займемся.
— Благодарю, князь, — произнес он, наконец, голос его все еще дрожал. — Прошу продолжать работу. Наверное, мы продолжим обход, — он обвел взглядом медиков. Его взгляд остановился на Гедройц, — … с Верой Игнатьевной. Прошу. Покажите нам условия и методы работы. Говорите, у вас первый на фронте кабинет икс-лучей? И где же господин Бурденко?
Гедройц выпрямилась, коротко поклонилась.
— Почту за честь, Ваше Императорское Величество.
И все пошли, будто ничего не случилось. Опыт, конечно, не пропьешь. То, что я видел настоящие эмоции самодержца — редкость.
В этот момент ко мне неслышно подошел Ли. Он стоял рядом, не приближаясь вплотную.
— Друг мой, — сказал он по-русски, почти без акцента. — Вы работаете… очень хорошо.
— Я стараюсь, учитель.
— Новости из столицы, — продолжил он, глядя куда-то в сторону. — Адмирал Алексеев… его прошение об отставке, как вы знаете, подписано. Больше он вам не навредит. И господин Витте… тоже близок к отставке. Говорят, сам подаст в ближайшие дни.
Я пожал плечами. Мне было все равно. Я волновался только за Агнесс.
— Все идет, как должно идти, — продолжил Ли. — Не все в Петербурге довольны войной. Не все считают её нужной. Есть и те, кто понимает, что нужно начинать мирные переговоры.
— Это будет зависеть от японцев.
— И от них тоже. У меня просьба. Одна, главная. Мы договаривались.
Он повернулся ко мне, темные глаза его смотрели внимательно. Я вспомнил. Да, было такое еще в бытность моей работы в Москве. Это как договор с дьяволом — тоже требуют оплату в самый неподходящий момент.