Страх — это ключ

Дворецкий провел нас вверх по лестнице и по узкому коридору в заднюю часть огромного дома, вытащил из кармана ключ, открыл дверь и пригласил войти. Это была спальня с дорогой мебелью, раковиной в углу и современной кроватью красного дерева у правой стены. Дверь слева вела в другую спальню. Дворецкий достал второй ключ и открыл и эту дверь — комната была почти точной копией первой, за исключением старомодной железной кровати. Она, казалось, была сделана из балок предназначенных для постройки моста и, похоже, предназначалась для меня.

Мы вернулись в первую комнату, и Яблонский потребовал, протянув руку:

— Ключи, пожалуйста.

Дворецкий заколебался, с неуверенностью посмотрел на него, затем, пожав плечами, отдал ключи и направился к двери.

— У меня в руке маузер, приятель, хочешь, чтобы я пару раз врезал им тебе по башке? — весело спросил его Яблонский.

— Боюсь, что не понимаю вас, сэр.

— Ага, «сэр»! Это уже хорошо! Что в библиотеке тюрьмы «Алькатрас» есть книга о манерах дворецких? Третий ключ, приятель, — от двери из комнаты Толбота в коридор.

Дворецкий сердито посмотрел на него, отдал третий ключ и вышел, с силой хлопнув дверью. Не знаю, какую книгу о манерах дворецких он читал, но он явно пропустил в ней указание как вежливо закрывать двери, хотя, конечно, такую массивную дверь нелегко закрыть. Яблонский усмехнулся, запер дверь, задернул шторы, стараясь производить как можно больше шума, и быстро проверил нет ли в стенах глазков. Потом он подошел ко мне. Раз пять-шесть он врезал своим огромным кулаком по здоровенной своей ладони, размахнувшись, ударил ногой в стену и опрокинул кресло с грохотом, от которого в комнате все затряслось. Потом так, чтобы было слышно в коридоре сказал:

— Это всего-навсего маленькое предупреждение, скажем так, чтобы ты даже не пытался повторить со мной таких штучек, как с Ройалом. Только пошевели пальцем, и тебе покажется, что на тебя свалился небоскреб. Ну, пришел в себя?!

Я замер, замер и Яблонский — в комнате наступила тишина. Мы напряженно прислушивались. Из коридора слышалось затрудненное свистящее дыхание дворецкого, с трудом вырывающееся из его перебитого носа. Дворецкому поручили совсем не подходящую для него работу. Он потоптался там, потоптался, и только когда он удалился от двери подальше, стало казаться, что его там нет.

Яблонский достал ключ, бесшумно открыл наручники, положил их в карман и пожал мне руку так, как будто хотел сломать мне все пальцы. По крайней мере мне так показалось, но моя улыбка была такой же широкой, как у Яблонского. Мы закурили и молча стали тщательно, как зубной щеткой, прочесывать обе комнаты в поисках потайных подслушивающих устройств. Комнаты были нашпигованы ими до отказа.

* * *

Ровно через сутки я влез в «шевроле-корветт» — тот самый автомобиль, украденный мною днем раньше, когда я захватил в заложницы Мэри Рутвен. В замке зажигания торчал ключ. Автомобиль стоял в метрах трехстах от ворот генеральской виллы.

От вчерашнего дождя не осталось и следа — на голубом небе весь день не появилось ни облачка. А для меня это был очень длинный день. Я лежал в одежде, прикованный наручниками к железной кровати целых двенадцать часов, а температура в выходящей на юг комнате с закрытым окном поднималась чуть ли ни до сорока градусов. При такой жаре хорошо себя чувствовать могла бы только черепаха с Галапагосских островов. Мне такие условия не подходили, и я был похож на вялого подстреленного кролика. Меня продержали в комнате весь день. Яблонский приносил мне пищу, а сразу после обеда он привел меня к генералу, Вайленду и Ройалу, чтобы они могли убедиться в том, какой он хороший сторож и что я относительно здоров. Именно относительно: для усиления эффекта я в два раза сильнее хромал и залепил пластырем подбородок и щеку.

Ройал не нуждался в таких средствах, чтобы показать, что побывал в переделке. Сомневаюсь, что промышленность выпускает пластырь такой ширины, чтобы закрыть им синяк на его лбу. Его левый глаз отливал таким же сине-фиолетовым цветом, что и синяк, и полностью закрылся. Да, хорошо я поработал, но так же хорошо я знал, что, хотя его взгляд снова стал пустым и отрешенным, он не успокоится до тех пор, пока не отправит меня на тот свет. Теперь это станет его постоянной заботой…

…Ночной воздух отдавал прохладой и морем. Я опустил складной верх и поехал на юг, откинувшись на сиденье и подставив для прочистки мозгов лицо под набегающий поток воздуха. Не только жара затуманила мне голову — я так много спал в этот влажный и жаркий денек, что теперь расплачивался за это.

Но, с другой стороны, мне не придется много спать этой ночью. Раз или два я вспомнил о Яблонском, этом огромном улыбчивом человеке с желтовато-смуглым лицом и обаятельной широкой улыбкой, сейчас сидевшем в своей комнате и усердно и торжественно охранявшем мою пустую спальню со всеми тремя ключами в кармане. Я нащупал в своем кармане дубликаты ключей, которые Яблонский сделал утром, прогулявшись в Марбл-Спрингз. Да, сегодня утром у него было много дел.

Но я выбросил мысли о Яблонском из головы — он может позаботиться о себе лучше, чем кто-либо другой. На предстоящую ночь у меня и своих забот было предостаточно

Последние лучи ярко-красного заката исчезли с напоминавших красное вино вод Мексиканского залива на западе, и на высоком небе высыпали звезды, когда я увидел зеленый огонек справа от шоссе. Я проехал мимо него, затем мимо второго, а около третьего резко повернул направо к маленькому каменному причалу, потушив фары еще до того, как подъехал к стоявшему неподвижно около причала крупному мужчине с крохотным фонариком в руке.

Он взял меня за руку — ему пришлось сделать это, поскольку мои глаза еще не приспособились к темноте после яркого света фар, — и, не говоря ни слова, повел вниз по деревянной лестнице через плавучий причал к чему-то темному, длинному, что мягко покачивалось на волнах. Теперь мои глаза адаптировались, я мог уже кое-что разглядеть, и уже без посторонней помощи запрыгнул на борт. Меня встретил маленький коренастый мужчина:

— Мистер Толбот?

— Да. А вы капитан Займис?

— Зовите меня Джон, — усмехнулся он и продолжил. — Не надо так официально. А то мои мальчики будут смеяться надо мной. Знаете сразу начнутся подковырки: Что, мы теперь — «Куин Мэри» или «Юнайтед Стейтс»? Моим мальчикам только дай повод. — Капитан Зеймис вздохнул с притворной печалью. — Нет, нет, просто Джон. Этого вполне достаточно для капитана маленького «Матапана».

Я глянул через его плечо на «мальчиков». Они казались лишь темными пятнами на фоне чуть более светлого неба. Тем не менее я разглядел, что это были рослые, крепкие люди. Да и «Матапан» был не таким уж маленьким — двухмачтовый, длиной метров шестнадцать. Капитан и человек, который меня встретил, были греки. Судно было греческим. Команда состояла из одних греков. Впрочем, если «Матапан» и не был построен в Греции, то он был наверняка построен греческими кораблестроителями, которые приехали в штат Флорида и осели здесь с единственной целью: строить вот такую красоту для ловли морских губок. По красивым мягким линиям и задранному носу судно напоминало галеру, из тех что в незапамятные времена Гомера бороздили залитые солнцем просторы Эгейского моря. — Да, на таком судне и с такими людьми можно чувствовать себя в полной безопасности.

— Хорошая ночка для предстоящей работы, — сказал я.

— Может, хорошая, а может, и нет, — в голосе капитана Займиса уже не чувствовалось юмора. — Я не считаю ее хорошей. Это не та ночь, которую выбрал бы капитан Займис.

Я не стал говорить ему, что у нас не было выбора, а просто спросил:

— Вы считаете, что погода слишком ясная, так что ли?

— Да нет, не в этом дело. — Он отвернулся на мгновение, отдал какое-то распоряжение на непонятном языке, который мог быть только греческим, и команда забегала по палубе, отдавая швартовы. И снова повернулся ко мне: