Страх — это ключ

Пять минут из десяти, отпущенных капитаном Займисом, прошло. Мое время почти истекло. И все же это должно находиться на нефтяной вышке, только здесь. Рутвен сам сказал об этом, а ему незачем было лгать человеку, у которого не было ни единого шанса на побег: генерал хорошо подстраховался. А если даже усомниться в словах генерала, то человек с тяжелой поскрипывающей походкой, тот, что принес в библиотеку поднос с напитками, окончательно убедил меня в правильности моего предположения.

Но ни на судне, ни под ним ничего не было. Я мог поклясться в этом. Ничего не было и на самой нефтяной платформе — в этом я тоже мог поклясться. Но тогда это должно быть под ней — привязано к проволоке или цепи, а они в свою очередь прикреплены под водой к одной из опор.

Я старался соображать побыстрее. Какую из четырнадцати опор они могли использовать? Почти с полной уверенностью можно исключить восемь опор, поддерживающих буровую платформу, — там слишком много света, чужих глаз в общем, там слишком людно и опасно. Итак остаются шесть опор, три со стороны берега и три со стороны моря. Времени у меня считанные минуты, поэтому опоры со стороны берега отбрасываю. Тем более там постоянно швартуются корабли, что для работ не предназначенных для посторонних глаз большая помеха. Среднюю, вторую со стороны моря, колонну, к которой пришвартован «Матапан», я уже обследовал. Я на ней сейчас нахожусь. Оставалось обследовать две. С какой начать, я решил сразу — страховочный линь, привязанный к моему поясу, огибал колонну, на которой я находился, со стороны той, что ближе к угловой колонне. — Туда и надо плыть. Я поднялся на поверхность и дважды дернул линь, дав сигал Эндрю, чтобы он отпустил его и дал мне больше свободы. С силой оттолкнулся ногами от колонны и ринулся к своей цели.

Теперь я понимал, почему так нервничал капитан Займис — ветер и волны бушевали все сильнее, а мощность мотора его суденышка всего сорок лошадиных сил. Он отвечал и за судно и за команду, а я рисковал только своей жизнью. Тяжелый груз вокруг моей талии мешал плыть и тянул вниз. Чтобы одолеть пятнадцать метров от одной колонны до другой, я с неистовым сердцебиением бешено колотил по воде руками и задыхался. В результате потратил на эти пятнадцать метров столько сил, сколько бы потратил на то, чтобы проплыть сто метров. Акваланг не предназначен для такого интенсивного дыхания. Но я достиг своей цели. Я должен был достичь ее.

Снова очутившись на стороне, выходящей к морю, где волны прижимали меня к колонне, стал, как краб, спускаться по ее поверхности вниз. И снова не нашел то, что искал. Ничего, кроме гладкой, покрытой слизью поверхности. Я сдался и стал подниматься.

У самой поверхности остановился, чтобы передохнуть и немного отдышаться. Горькое разочарование. Слишком многое было поставлено на это последнее погружение, и все напрасно. Мне остается только одно: начать все сначала, а я понятия не имел, с чего начинать. Чувствуя себя смертельно усталым, я прислонился головой к колонне. И вдруг в одну секунду усталости как не бывало. В большой стальной колонне послышался какой-то звук. В этом не было сомнений: вместо того, чтобы быть мертвой, немой, заполненной водой, колонна была полна звуков.

Я вплотную прижался ухом к холодной стали. В колонне раздавался глубокий, вибрирующий от резонанса звук, отзывающийся в моей прижатой к металлу щеке. Заполненные водой колонны не вибрируют от звука. А в колонне, не было никаких сомнений, раздавались звуки. Это означало, что она заполнена не водой, а воздухом. К тому же я сразу определил, что это за звук. Мне, как специалисту, это не составило труда. Такое ритмичное повышение и снижение громкости было похоже на шум работающего мотора, то усиливающийся, то уменьшающийся, снова усиливающийся и снова затихающий. Много лет назад этот звук был неотъемлемой частью моей жизни, жизни профессионала. Это работал компрессор, мощный компрессор, находящийся где-то глубоко под водой, внутри опоры нефтяной вышки, расположенной далеко от берега. Бессмыслица, полная бессмыслица.

Я прижался лбом к металлу, и мне показалось, что вздрагивающая вибрация похожа на чей-то визгливый, настырный голос, пытающийся сказать мне что-то очень срочное и жизненно важное. Голос словно просил меня прислушаться. И я прислушался. Через полминуты, а может быть, через минуту, я внезапно получил ответ, о котором даже не мог мечтать, — ответ сразу на несколько вопросов. Мне потребовалось время, чтобы сначала догадаться, что это может быть ответом, а потом — понять, что это и есть ответ. И тогда все мои сомнения разом отпали.

Я трижды резко дернул за линь и уже через три минуты был на борту «Матапана». Меня втянули на борт с такой быстротой и так бесцеремонно, словно мешок с углем. Я не успел еще снять акваланг, как капитан Займис рявкнул, чтобы отдали швартовые, переключил двигатель на полную мощность и резко повернул руль. «Матапан» яростно рыскал и кренился, потом повернувшись кормой к ветру, направился к берегу

Через десять минут, когда я снял водолазный костюм, обтерся, переоделся и допивал второй стаканчик бренди, в каюту спустился капитан Займис. Он улыбался и, казалось, считал, что все опасности позади. И он был прав — идя кормой к волне, «Матапан» почти не испытывал качки. Капитан плеснул себе немного бренди и впервые с того момента, как меня втащили на борт, спросил:

— Успешно?

— Успешно. — Такой краткий ответ показался мне не очень вежливым, и я добавил. — Благодаря вам, капитан.

Он поклонился:

— Вы очень любезны, мистер Толбот, и я счастлив. Но все это благодаря не мне, а нашему хорошему другу, который наблюдает за нами с небес, за всеми теми, кто собирает губки, кто выходит в море. — Он зажег спичку и поднес ее к сделанной в виде кораблика лампаде, стоявшей перед иконой Святого Николая.

Я кисло смотрел на него. Я уважал его набожность и его чувства, но подумал, что зажигать лампаду надо было немного раньше.

Глава 6

Ровно в два часа ночи капитан Займис ловко причалил к деревянному причалу, от которого мы ушли в море. На небе не было теперь ни звездочки — ночь была настолько темной, что практически невозможно было отличить землю от моря. Дождь выбивал очень быструю дробь по крыше каюты, но мне надо было идти, и идти немедленно, чтобы незамеченным пробраться в дом генерала. Мне предстоял длинный разговор с Яблонским. Надо также высушить до наступления утра костюм, который был сейчас на мне: все остальные мои вещи все еще находились в мотеле «Ла Контесса». Я не мог рассчитывать, что никого не увижу до вечера, как это было вчера. Генерал сказал, что уведомит меня, какую работу приготовил, через тридцать шесть часов: это время истекало сегодня в восемь часов утра. Я попросил у Эндрю его зюйдвестку — рыбацкую штормовку, длинную непромокаемую накидку с капюшоном — в такие дождь и ветер в мокром костюме можно было простудиться. Натянув зюйдвестку поверх костюма, обнаружил что она мне маловата, появилось ощущение, что на мне смирительная рубашка. Я пожал всем руки, поблагодарил за все, что они для меня сделали, и ушел.

В два пятнадцать, после короткой остановки у телефонной будки, я поставил машину туда, откуда ее взял, и затопал по грязной дороге в направлении дома генерала. Тротуара на обочине не было — люди, живущие здесь, не нуждались в нем, пешком они не ходили. Размытые дождем канавы превратились в небольшие речки, наполненные грязной водой, которая переливалась на дорогу. Мои ботинки полностью утопали в этом месиве, а их тоже надо высушить к утру.

Я миновал парадный въезд со сторожкой, где жил шофер, вернее, где он жил согласно моим представлениям. Там все было ярко освещено, но даже если бы и не было, то перелезать через ворота все равно было бы глупо: они могли быть снабжены звуковой сигнализацией, срабатывающей при дополнительной весовой нагрузке. Я уже знал, что живущие в этом доме способны на любые ухищрения.

В тридцати метрах от парадного въезда я протиснулся сквозь едва заметную дыру в великолепной, густой, высотой в два с половиной метра живой изгороди, окружающей земельные владения генерала. Менее чем в двух метрах за этой великолепной живой изгородью находилась такая же великолепная, высотой в два с половиной метра стена с битыми стеклами. Осколки были зацементированы в верхний край стены, гостеприимно приглашая проникнуть внутрь. Как я узнал от Яблонского (он заранее все разведал, ни живая изгородь, скрывавшая стену, ни стена, предназначенная для отпугивания людей слишком стеснительных, чтобы пройти через главные ворота, не были характерны только для имения генерала. У всех его соседей хватало денег, чтобы защищать себя таким же образом.