Страх — это ключ

И все же я знал, что должен войти в сарай, взять лопату и расследовать, что произошло. Сейчас для этого было самое подходящее время. Потоки дождя, темная, как могила, ночь. Ройал едва ли явится в сад снова, хотя я не мог побиться об заклад, что этот человек с проницательным дьявольским умом не придет сюда вторично. Но даже если это произойдет, то ему потребуется минут десять, чтобы, после яркого света в доме, его глаза адаптировались к темноте, и он смог двигаться. Было очевидно, что фонарем он не воспользуется — если Ройал считает, что в огород проник посторонний, который видел, как они что-то закапывали, но стоял, притаившись, то расценит этого постороннего как человека осторожного и опасного, и не воспользуется фонарем хотя бы по той причине, что сам может стать мишенью и получить пулю. Ведь Ройал не знает, что я безоружен.

Десяти минут мне вполне хватит на то, чтобы все разведать. Поскольку закапывать на огороде что-либо надолго нелепо, значит зарыли не глубоко. Тем более, что ни Ларри, ни дворецкий не похожи на людей, которым доставляет удовольствие орудовать лопатой, и, следовательно, яма, которую они вырыли, ни на один сантиметр не будет глубже, чем этого требует необходимость. Нашел в сарае лопату, а потом место в огороде, где копали яму. Я оказался прав. С той минуты, как я вошел через калитку в огород, до той минуты, когда, отбросив сантиметров десять земли, обнаружил ящик из сосновых досок, прошло не более пяти минут. Дождь, барабанящий по моей согнутой спине и по крышке ящика, был таким сильным, что через минуту на крышке не осталось никаких следов земли. — Ящик лежал под небольшим углом, и грязная вода стекала с него. Я включил фонарик, прикрывая его рукой, и осветил крышку. — Ни пометок, ничего, что указывало бы на содержимое. На концах ящика — веревочные ручки. Спрятав фонарик в карман, я ухватился за одну из ручек и попытался приподнять ящик. Он был длиной около двух метров и такой тяжелый, словно набит кирпичами. И все же я мог бы сдвинуть ящик с места, но земля вокруг настолько пропиталась водой, что ноги мои скользили и погружались в жидкую и мягкую массу.

Я снова включил фонарик, и внимательнее осмотрел крышку. — Единственное, что мешало открыть крышку ящика, пара гвоздей с каждой ее стороны. Спрятав фонарик, я сунул лезвие лопаты под крышку. Гвозди жалобно заскрипели, словно протестуя. Оторвав один конец крышки, я приподнял ее и посветил внутрь.

Даже мертвый Яблонский улыбался. Лицо было спокойным и умиротворенным, и только между глаз фонарик мой позволил заметить крошечную дырочку. Такое отверстие оставляет пуля в медно-никелевой оболочке. Пуля из автоматического пистолета 22-го калибра.

Дважды этой ночью я вспоминал Яблонского, завидуя тому, что он спит в теплой постели, в то время когда я мокну под проливным дождем. Он действительно спал! Спал уже несколько часов — тело было холодное, как мрамор. Я не стал проверять его карманы, Ройал и Вайленд наверняка сделали это до меня. Кроме того, я знал, что Яблонский не носил при себе ничего, что могло бы изобличить его и указать на истинную причину проникновения в дом генерала, ничего, что могло бы рассказать о моих планах. Смахнув с мертвого лица дождевые капли, я опустил крышку ящика, и забил гвозди черенком лопаты. Потом забросал могилу землей и разровнял землю граблями. Ройалу крупно повезло, что он не встретился со мной в эту минуту, ему и пистолет бы не помог.

Поставив лопату и грабли в сарай, я направился к белому домику сторожа.

Со стороны сада дверь и два окна. Дверь и окна заперты, этого и следовало ожидать. Сам о себе не позаботишься, никто не позаботится. Свет у черного входа не горел. Рядом гараж. Он был открыт. Только сумасшедшему могла прийти в голову мысль угнать «роллс-ройс» — через снабженные электроприводом ворота выезд машин абсолютно исключался. Гараж отлично экипирован и соответствовал стоящим в нем машинам — весь инструмент и оборудование были первоклассными, просто мечта автомобилиста, верного девизу «Сделай все сам».

Нижний край окон был невысоко над землей. Каждое окно имело по две створки, перемещающиеся вертикально независимо друг от друга. Одно из окон было с матовыми стеклами — скорее всего там ванная. Никто в ванных не спит, поэтому проникать в дом следует через это окно. Всегда почему-то считают воров рабами привычки — считают, что когда они проникают в дом через окно, то толкают нижнюю створку вверх и проползают под ней. И поэтому обычно сигнализацию устанавливают на ней. Принимая это во внимание, я решил трудится над верхней рамой. Я сломал пару отличных стамесок, действуя ими как рычагами, вгоняя их в щель между створкой и верхним краем рамы, прежде чем удалось сломать защелку, фиксирующую створку. Видимо здесь не очень боялись воров — не удосужились даже установить приличные защелки. Опустив верхнюю створку, я пролез внутрь. Впоследствии выяснилось, что сигнализация на нижней створке все же была.

Выйдя из ванной в коридор, я включил фонарик и огляделся. Сторожка спроектирована — если только это слово правильно отражает мою мысль — примитивно. Прямой коридор, с одной стороны — черный вход, с другой — парадный. С каждой стороны коридора находились по две двери. Дверь напротив ванной приоткрыта, там кухня. Стараясь идти как можно тише, я двинулся по коридору. С величайшей осторожностью, буквально по миллиметрам, повернул ручку двери справа. — Оттуда доносилось глубокое, спокойное дыхание спящего человека. Бесшумно проскользнул внутрь, и, оказавшись в метре от спящего, стал светить фонариком прямо в его закрытые глаза.

Он проснулся моментально. Не мог не проснуться под сконцентрированным лучом направленного на него света. Человек проснулся так, словно этот луч был чьей-то дотронувшейся до него рукой. Он приподнялся, опираясь на локоть одной руки, а другой заслоняя глаза от слепящего света. Даже разбуженный среди ночи, он выглядел так, словно всего десять секунд назад расчесал свои блестящие черные волосы. Когда просыпался я, мои волосы были точной копией стрижки «ежик», придуманной близоруким идиотом с содовыми ножницами.

Проснувшийся не сделал никакой попытки к сопротивлению. Он выглядел крепким и разумным парнем, который знает, когда это можно делать, а когда нельзя. И он знал, что сейчас для этого не время, особенно когда почти ничего не видишь.

— За фонариком пистолет тридцать второго калибра, Кеннеди. Где ваша пушка?

— Какая пушка? — в его голосе не было страха, потому что он его не испытывал.

— Вставайте, — приказал я. Вспомнив, что его парадная форма вся была в темно-бордовых тонах, я, сам не зная почему, был рад, что его пижама была не такой. И цвет и фасон вполне приличные, без претензий. — Отойдите к двери.

Он отошел. Я сунул руку под подушку.

— А вот и ваша пушка. — Это был небольшой серый автоматический пистолет неизвестной мне марки. — А теперь снова садитесь на кровать и не двигайтесь.

Переложив фонарик в левую руку, а пистолет в правую, я обшарил фонариком всю комнату. Окно было задернуто плотными красными шторами. Я подошел к двери, включил верхний свет, посмотрел на пистолет и снял его с предохранителя. Щелкнуло громко, отчетливо. — Дело сделано.

— Значит, у вас не было пистолета? — сказал Кеннеди.

— Зато теперь есть.

— Он не заряжен.

— Не рассказывайте мне сказок, — устало сказал я. — Неужели вы держите его под подушкой только для того, чтобы украсить простыню пятнами машинного масла? Если бы пистолет был не заряжен, вы набросились бы на меня и раздавили бы, как клопа.

Я оглядел комнату. Чисто мужское жилище, не перегруженное мебелью, уютное. Хороший ковер, хотя ему далеко до ковра ручной работы в библиотеке генерала, пара кресел, стол со скатертью из восточной ткани, кушетка и буфет со стеклянной дверцей. Я подошел к буфету, открыл дверцу, вытащив бутылку виски и пару стаканов, взглянул на Кеннеди: