Суровые дни
Шрифт:
– Да, вдь, какъ сказать? По статистик трудно, но есть, - говорилъ урядникъ.
– Ежели подлиться впечатлнiями, то вотъ какой сортъ. Составлено по моему участку два протокола за самоубiйство отъ тоски по спиртнымъ напиткамъ. Одинъ въ Новой Гати потравился неизвстнымъ составомъ, нкоторое количество древеснымъ спиртомъ опились до очумнiя, нкоторые натуратъ съ малиной стали употреблять. Ну… Митрiй, конечно, политуру пьетъ, которой былъ запасъ. Составилъ на него протоколъ по жалоб бабы, что вынула она его изъ петли. Въ заключенiе - немножко укрпляются. Отъ бабъ имю неоднократно чувствительную благодарность
Первыя недли приходили слухи, что вышелъ ейсрокъ, и вотъ-вотъ освободятъ отъ печати. Но не выходилъ срокъ. А пришёлъ ненастный октябрьскiй день, прiхала изъ города винная подвода подъ брезентомъ, и вс собрались смотрть, какъ укладывали ящиками звонкую, покачивавшую красными шапочками, поплёскивающую, укрыли брезентомъ и повезли со стражниками.
– Хоронить повезли, шабашъ!
И въ Большихъ Крестахъ стало тихо. Теперь только ребятишки собирались въ праздникъ на бугорокъ и жигали камушками по вывск.
– Вали въ тридцать-то три! Р-разъ!!
Митрiй столяръ, убитый политурой, угрюмо смотрлъ въ окошко, - для произволу оставлено!
– да сумрачные отъ думъ по ушедшимъ бабы крикнутъ когда хозяйственно:
– Окошки-то, пострлята, барын не побейте!
А тутъ Капитолина Петровна продала и корову, и пару стульевъ, и второй самоваръ, который держала для контролёра и прочихъ зазжихъ, и теперь уже и Митрiй не сомнвался, - что кончено всё, въ отдлку.
Позвала его матушка подновить приданный комодъ. Пришелъ онъ опухшiй, мутный, - даже подивилась на него матушка. Сказала:
– Глаза-то у тебя, Митрiй, какiе… какъ у мёрзлой рыбы!
– Нечмъ жить стало, матушка… потому. Пустота для меня всё теперь. Лучше удавиться.
И такъ принялся драть комодъ стамеской, что матушка пригрозила его прогнать.
– Мочи моей нтъ, сердце горитъ, рука не владаетъ. Теперь по всей Россiи будутъ удавляться или того же сорту. Конецъ. Для души нту ничего.
Тутъ вышелъ изъ спальни, ото сна, батюшка и сказалъ строго:
– За твои дурацкiя рчи возьму вотъ и наложу на тебя ептимью! Теперь вс должны бодриться, а не… давиться!
– У кого запасено… чего тамъ!.. бодрись… - ворчнулъ Митрiй и ещё пуще принялся драть комодъ.
– Для души нтъ… гх!..
– разсуждалъ батюшка, попивая квасъ съ мяткой, чтобы погасить постныя щи съ головизной.
– Гх… Теперь всмъ надо усиленно работать, стремиться къ упроченiю, а не… расточаться. Для души нтъ ничего! А чего теб для души? Вотъ, волшебный фонарь выпишемъ… будетъ теб и для души.
– Вол-шебный! Энто вонъ козу намедни въ Гати показывали-то… какое же отъ её веселье для души! Тутъ надо чего изобртать настоящаго, а не козу глядть. Какъ сдлали изъ меня убогаго человка, - мн теперь не до фонарей. Я, можетъ, и въ Бога теперь не врю!
– Что-о?!
– строго окрикнулъ батюшка и даже стукнулъ по столу кружкой.
– Да что, въ сам-дл! У меня теперь вры ни въ чего нтъ. Унистожили, когда у меня ужъ и жизни никакой не стало! Ну, куда я теперь что могу? И работать я не могу!
Онъ шваркнулъ стамеску объ полъ и сказалъ такъ, какъ никогда ещё не говорилъ съ батюшкой:
– У васъ всего запасёно… дайте самую малость, укрплюсь.
– Не на того напалъ.
Буду я теб потакать!– А сами пьёте?!
– Да ты… счумлъ?! Ахъ, ты, негодный-негодный!! Ты къ пастырю…
– Ну, удавлюсь!
– Ну, и удавись!! Худая трава изъ полю вонъ! И отпвать не будутъ.
– Можете не отпвать, въ землю всё равно зароютъ.
– Дуракъ ты, вотъ что! Глаза сперва промой судачьи…
– Смйтесь, мн теперь одинъ ходъ. Можетъ, я теперь хуже судака!
Матушка подошла и пошептала:
– Поднеси ему хоть звробойной рюмку, а то онъ мн комодъ не подновитъ.
Но батюшка только строго взгялнулъ на неё и сказалъ Митрiю:
– Уйди съ моихъ глазъ, смотрть на тебя нехорошо.
– Поглядите, когда трупъ будетъ.
И ушелъ, оставивъ стамеску. Даже распахнулъ дверь кухни. Пошёлъ къ учительниц Катеньк Розовой, - не надо ли чего подновить, - разсказалъ, что вышла у него съ попомъ непрiятность, и спросилъ, правильно ли онъ объяснилъ про фонарь. Она его успокоила, накапала эфирно-валерiановыхъ капель и дала почитать Басни Крылова.
– Это тебя успокоитъ и отвлечетъ.
На другой день Митрiй принесъ ей Басни, сказалъ, - очень замчательное чтенiе, - и попросилъ ещё капель: лучше сердце не падаетъ.
Учительница порадовалась, накапала капель и дала брошюрку - «Корень всякаго зла - вино». Вечеромъ онъ принёсъ «Корень» и объявилъ:
– Всё очень правильно. Замчательное чтенiе. Теперь буду каплями лчиться. Сдлайте милость, накапайте погуще.
За недлю онъ выпилъ вс капли и перечиталъ горку книжекъ. А черезъ три дня посл этого жена вытащила его изъ петли, и онъ куда-то исчезъ.
Ходила столярова баба къ батюшк, но тотъ утшенiя не далъ, а пригрозилъ:
– Какъ увижу - посажу на ептимью. У меня съ ними разговоръ короткiй.
Лтомъ тянулись черезъ Большiе Кресты нищiе. Теперь ихъ не видно.
Аккуратно черезъ два дня приходила въ усадьбу «правильная чета» - старикъ Архипка со своей старухой, - жёлтые и отёчные, какъ волдыри жёлтаго воску, всегда навесел, всегда утаивающiе другъ отъ друга собранныя копейки, чтобы выпить украдкой. Къ ночи ихъ можно было найти въ канав, гд-нибудь за трактиромъ.
– Такъ со свадьбы и не протрезвлялись!
Они уже не ходятъ подъ окнами и не валяются по канавамъ. Они понабрали мшки сухарей и не знаютъ, на что истратить прикопившуюся мелочь. Они перемучились и теперь «обошлись». Посвтлло въ сдыхъ головахъ и опухшихъ глазахъ, и уже стыдно, какъ-будто, стучаться подъ окнами. Да и къ кому стучаться!
– Хоть поговть привелось… - каждому разсказываетъ словно проснувшаяся старуха.
– Сколько годовъ-то не говли!..
Они пообчистились, и Архипушка нершительно говоритъ: - хорошо бы заторговать иголкой и всякимъ бабьимъ товаромъ.
– Самоваришко бы завесть, передъ смертью чайку попить…
Они только теперь проснулись и вспоминаютъ сынка, младенца Василiя, который какъ-то сумлъ родиться у нихъ, и котораго они же сами споили по третьему году. Какой бы мужикъ теперь былъ! Должно быть, страшна ихъ жизнь. Жизнь-то? Старикъ смотритъ недоумвающими, въ бльмахъ, глазами и говоритъ, точно поскрипываютъ ржавыя петли: