Свет на теневую сторону

Вера от себя опять возвращалась к себе – Юре, к первому кирпичику нулевого цикла и не знала, как же класть следующие кирпичи…

Юра терпел ее мятежный нрав, никогда не платил ей тем же, утверждаясь в том качества, что он однолюб. И не подозревал того, что был влюблен, пожалуй, в нескольких Ветловых сразу, как в ветер, дующий в разные стороны. Успевай только удерживать на голове «сапожную» шапку.

Однако, жизнь «производственная» за стенами их семейного дома, – где и с какого кирпичика выстраивать судьбу художника, – была уже чисто мужская вотчина. Здесь Юра поступал согласно самолюбию, а вовсе не из высоких целей.

Зато дома Вера могла всегда опереться на Юру со своими иллюзиями о счастье и попытаться обнять мужа за шею как деревянный столб. «Юр-ур», – а дерево вдруг и зацветёт, не смотря на её горькие слёзы, да и вспомнит Юра опять свои творческие силы…

30. Выход на новый виток.

Ветлова всё еще пыталась быть осмотрительной, чтобы маятник её души раскачивался в равновесии. Но мысли, которые не пропускала даже в подсознание, прорвались горьким штормом и волнами пошли на волю.

Вере иногда казалось, что Юра сам невольно хотел того же избавления, только не совсем, чтобы навсегда – ахнул в прорубь и концов не оставил. И слегка догадывался Юра, как надежды новые возложить на Веру. Так и быть, я остаюсь ей друг, и брат, и сват, – пускай и дальше строгие просмотры моим картинкам производит. А носки я постираю сам, взбодрился Юра и сел удобней на диван.

Вячеслав встал, собираясь уходить.

– Юр, поздно уже. Если Гулов хочет, может не ехать в свои Аненки, …если конечно он приучил жену не волноваться.

Юра, подперев на подушке ладонью щёку, возлежал, как в пустыне на картинах Павла Кузнецова, и смотрел тоскливо-трезвыми глазами в потолок. Он уже начинал догадываться, чего искала в жизни Вера. Однако посажен он со всеми вместе в один и тот же огород. И если все на нём редиски, не может он стать огурцом…

– Сымай с него шапку, – Юра по-стариковски свесил с дивана босые ноги.

Вера протянула руку к шапке Вячеслава, как к клетке с кроликом. Вячеслав скинул шапку сам.

– Пойдём с Гуловым головную боль тебе лечить, искать «общее решение». Оговорим условия, – он голова, я исполнитель. – И вздохнул.

Прошли в Юрину комнату, закрыли дверь.

– Простыни возьмите, – положила бельё на диван и вышла.

Легла, не раздеваясь, и всё ворочалась, кутая в одеяло свои мысли. …Возможно ли на первых порах силу притяжения к Вячеславу нейтрализовать центростремительной вокруг Юры, составить некий атом?

Юра в той комнате объяснял что-то Гулову, разбирая фотокарточки.

Опять идея с домом? …Но смогут ли икс с игреком решить пока ещё простое уравнение? ……Ах, бедная его та жена, – понимала Вера, – никакие ведь потери не страшны перед ожесточением и духовным одиночеством. Бедная его эта жена. . И Раю люблю, и Ирину. Потому что могу Раю убить неожиданным поступком. Прийти и заявить ей мягко и сочувственно о нашем с Гуловым решении помножить чувства на разум и построить жизнь заново, но так, чтобы не только для себя! Потому что в тепле понимания и сочувствия созревает обширное поле любви.

…Плач, Рая, душа от слез вверх поднимается, как поле озимых. Как светлеет небо после дождя, а зелёная трава, распрямившись, дружно всходит от обильного тепла и тяги к свету, восходит много раз; так и человеческая самоценность, умирая, опять зацветает около своего дома. Ведь где-то уже есть такие общины. Какому справочнику по «нормативам общего решения» разумные люди следуют?… Кто подскажет? И вдруг увидела, что небо, вздрогнув под занавеской, освободило зажатые складки, начало светать.

Утром разбудил смех сына:

– Тише, тише, если бы тебе не идти сейчас в школу, я бы показал…

Вера вошла в кухню. В руках Миши была бумажная птичка:

– Смотри, летит! – и она махала крылышками. – Мам, можно я с дядей Славой поеду на рыбалку?

– Мы тут завтрак хотели сообразить…

Горел светло газ, варилась чистая картошка…

– Мама, это дядю Славу армия научила картошку чистить. Когда я в армию пойду, тоже буду картошку чистить.

– Давай, Михаил Юрьевич, расти. Картошку чистить лучше, чем из ружья стрелять, – и ушёл одеваться в переднюю.

– А почему здесь моя фотография? – Вера стоит среди бетонных звёзд.

Вячеслав похлопал себя по карману:

– Давай сюда! – Уже всё на нём было надето, и он замешкался в передней:

– Завтра приходите! С Юрой. Придёте? – поправляя шарф.

Вера прислонилась плечом к плывущей двери:

– …Сейчас разбужу Юру, вина хорошего купим, испеку пирог. А ты натюрморт здесь попишешь.

– Надо пейзаж закончить.

– Рае от меня привет, – спросонок напомнил Юра. – Передай, что я её люблю.

Вера закрыла за Гуловым дверь. Чистые простыни так и остались лежать нетронутыми.

Вячеслав спустился по лестнице, вышел на улицу. Внутри бушующей рекой творился гул и грохот, вспарывая толщу льда, встряхивал всю жизнь, начиная от студенческой скамьи, где считали его одним из лучших начинающих хирургов. Затем первые шаги в хирургии, которую, может быть, и не стоило бросать. Теперь я рентгенолог – в сорок пять по вредности профессии буду списан… Дальше куда?!

Остановился передохнуть и посмотрел на часы, – что со мной? Меня знобит, качает, – запахнул воротник, провел по скулам у чистых глаз и поднял голову. Возникало начало девятого. Светлеющее небо над головой всё было в звенящих бубенцах и заткано легкой пряжей птичьего парения.

Головная боль утихла. На душе у Гулова состоялось теперь порядочное здоровье, которого давно с ним не бывало. Захотелось взять вина, выбросить из головы старые пристрастия, грехи, осесть у Жилкиных и навалиться хавать эту самую картошку. …А после завтрака отправиться всей делегацией к Раисе.

…Гулов вернулся домой. Рая ещё спала. Сел на постель, хотел погладить её ноги, укрытые пледом. «Адресом не ошибись», – сказал себе Гулов и ушёл на диван. Отвернулся к стене, чтобы отоспаться.

…Но отдельные разрозненные мысли начали гнать и гнать безвыходными кругами слипшийся ком сознания второй день кряду. …Никого не надо было спасать – ни Раю, ни Ирину. Произошла диверсия в мозгах, взрыв понятий. Вспомнил изучающий взгляд Ветловой. Где пропадало моё лицо? А вот, …надо брать барьер, получить «корочку» Союза художников и махнуть с ней туда, …где нас пока не ждут.

…Весь день пролежал, не вставая, бредил о каком-то доме.

Рая подала ему бульон горячий, кисель клубничный. Выпил пузырек медицинского спирта, разбавив киселем, и ни к чему больше не притронулся. Выписал себе на пару дней больничный. На третий день поплелся на работу.

Спустя некоторое время Юра, желая разрушить отчужденность, спросил жену:

– Ветлова, что бы ты сказала, если я сообщу тебе один эпизод, о котором поведала на днях мне Раиса? – При упоминании о Рае приподнял брови домиком. – …Дело было в Казани, девушку из области привезли в больницу, – лошадь раздробила стопу. Гулов сделал ей пять операций, все косточки сложил, но хромота осталась. Тогда Гулов решил на Ирине жениться… – Юра посмотрел пристально на Ветлову.