Свет на теневую сторону

– В Москве сравнили снимки, – работа хирурга Гулова была ювелирной. В Москве подтянули какой-то нерв, и хромота постепенно прошла. Рая жаловалась, такая баба стала, – двух мужиков прокормит, аспирантуру окончила, а он алименты и все излишки туда Ирине отваливает. Крепкий мужик, – Юра закурил через мундштук. – Однако Раечка тоже ничего – возьмешь в руки, маешь – вещь! Не то, что ты, пигалица, – глаза у Юры, терявшегося в догадках куда гнуть, были то скучными, то веселыми.

Месяца через два Юра пришел домой довольно поздно и сообщил:

– Зональная выставка в Туле открылась. У Гулова взяли два пейзажа. …Тебе от Гуловых привет. – Прошёл в свою комнату, лег, натянул простыню до глаз, чтобы не надышать в комнате, на груди у него тут же пристроилась кошка.

31. Визит.

Вера решила нанести Гуловым в выходной день визит. Надела ковбойку, бежевую юбку и мокасины, – так называлась обувь модная в том сезоне. Миновала лесопарк, вспомнила, где находится городок медиков. Нашла их квартиру и позвонила в дверь.

– Здравствуй, – сказала Рая Солодовникова, принимая торт и букет фиалок.

Ветловой показалось, что здесь кто-то был. Однако по лукавой радости Раи поняла, что визит Ветловой ей любопытен.

Рая поставила тарелки в раковину, выбросила окурки и присела. Уперлась в колени ладонями и стала разглядывать Веру вызывающе светлыми глазами, что-то выжидая или выспрашивая.

Ветловой казалось, что в один змеиный миг произойдет что-то скверное и, готовая вскочить с легкостью пружины, незаметно улыбалась, робко взглядывала на её белые руки, мизинцами зажатые между голых колен. На ногах золотые туфельки с красными помпонами. Рая с интересом продолжала созерцать гостью и кончики её губ при этом ползли вверх. Вера чувствуя себя именинницей, слегка опасаясь, поглядывала в стеклотару.

– Это я грибы вымачиваю, – свекровь из Белева приедет. Она любит грибную солянку.

Рая была красива естественною доброй красотой, которая не может не понравиться. На плечах сарафан из венгерского невыгораемого ситца и дурман чего-то родного, близкого. У Ветловой не было ни братьев, ни сестер…

– Хочешь коньячку? – спросила Рая.

– Нет.

– Куришь? …Не возражаешь, я побалуюсь?

– Тебе видней, ты медик.

– Ой, ой, как тебя заносит. – Пододвинула хрустальную вазочку с золотистыми цукатами, бережно налила в зеленую рюмку свою наливку:

– Отведай. Такая уж я бесталанная уродилась, – признавалась Рая, – больше ничего делать не умею.

Наливка густела в рюмке рубином, с каждой каплей колола язык иголками.

Вере надо было сказать, что цукаты ей понравились, всё понравилось. Но вкус был так очевиден, что не требовал похвалы. На столе большое керамическое блюдо со столбиками лесных цветов. На подзеркальнике в дальней комнате тюльпаны.

– Цветы друзья мне подарили. Хоть Гулов и ревнует, но у меня всегда много поклонников. Люблю всех накормить, угостить. А разве у тебя нет таких друзей, которые хотели бы преподнести тебе, например, розы? – оценив вполне изящный Верин вид.

– Друг, это накопленный багаж.

– Багаж знаний о каком предмете? –подстрекательски улыбалась Рая.

– Вот Юра друг, – не очень-то охочь цветы дарить. – Вспомнила, как он упорствовал: «Лучше табуретку починю, чем розочки тебе носить!»

– Муж это нечто…, – вздохнула Рая. – …Меня многие любили, не скрываю этого. – И сама любила. А ты?

– Много раз! – Ветлова начала с готовностью платить Рае почти зловредной откровенностью, чтобы как-то наладить взаимопонимание.

– Много раз…? – и не верила, судя по невесёлому виду гостьи.

Вот жизнь Раи, когда любишь, явно удавалась, была по вкусу, виделась заманчиво интересной впредь, не суля никаких катастроф. От этого Рая ещё больше хорошела. И Вера невольно подумала, уж табуретки дарить Рае в ответ на женскую ласку они не станут, улыбнувшись Солодовниковой той улыбкой, которая истаивает внутрь, а не плывёт наружу.

Рая, продолжала разглядывать Ветлову, что-то про себя удерживая. Кажется, понимала всё, оценила верно, и ревниво. А Вере радость Солодовниковой, бесстрашная до бесчувствия над занесенным над ней мечом была пока не ясной.

– Скажи, разве можно купить здесь такие забавные тапочки? – спросила Ветлова из неосознанного подхалимажа, когда не хочешь чувствовать себя везде некстати. – Тапочки в золотом сиянии, как с арены цирка, выглядели, однако, странно.

– Друзья из ФРГ привезли. Гулов редко мне что-либо дарит. …Скажи, Вячеслав талантлив? Подавал в Союз – не прошёл. Было много анонимок. Сейчас на зональную две картины взяли. А у Юры?

– Гравюру подал. Диплом был когда-то одним из интересных на выпускном курсе.

– Юра ведь член Союза. Если человек талантлив, должен неплохо зарабатывать? Вячеслав меньше меня получает, – сама понимаешь, алименты на двоих детей. Считается у нас в клинике лучшим рентгено-диагностом по всем внутренним органам. Звали в аспирантуру, отказался. Я, говорит, практик. Всё, что в этом доме есть, почти на мои деньги куплено. А он за каждый вырученный этюд туда, всё туда отсылает! Я не возражаю. Пускай знают, Раечка не только цукерки умеет делать, Рая ещё и человек! …Тебе налить?

Вере захотелось вдруг уйти. Она пригубила ещё из зелёной гранёной рюмки. Такую рюмку, что была у Рафаила Матвеевича, обнаружила теперь в натюрморте, висевшем перед ней. …Краска на холсте начинала перезванивать, бродить, как хмель в янтарной браге.

Заметив Верин взгляд, Рая посмотрела на часы:

– Он на этюдах, скоро не придет, – подлила наливки, взяла две Вериных руки, положила на свои колени. – Сиди, нам надо о многом поговорить.

Вера томилась и, освободив затаившееся меж рук избыточное тепло, …внезапно погладила руку Солодовниковой.

– А-а, ты ещё не знаешь, что Раечка за человек! – В неловкой усмешке возник оттенок, что она не такая уж и достойная особа, добровольно заложившая душу своему повелителю Гулову. А, так себе… И не стоило ей настаивать на том умении жить, какое хотелось разукрасить сейчас в женское своё геройство.

Вера слушала вполуха. На какой-то миг ей показалось, что в Рае возможна обратимость в лучшее. Солодовникова и пыталась сейчас это осознать в себе… проверить, выстроить…

– Ты слушаешь меня? – спросила Рая.