Священная земля

Менедем вздохнул. По большей части он был слишком занят, чтобы думать о второй жене своего отца с тех пор, как отплыл с Родоса. Это была одна из причин, и не в последнюю очередь, по которой он был так рад, когда зима закончилась и установилась хорошая погода. Размышления о Баукисе могли привести только к страданиям и неприятностям.

Чтобы попытаться выбросить ее из головы, он спросил продавца: “Вы также продаете сушеные финики?”

Финикиец не очень хорошо говорил по-гречески. Менедему пришлось повториться и указать на солнце, прежде чем до парня дошла идея. Когда до него дошло, он снова кивнул. “Иногда продают”, - ответил он. Однако выражение его лица было презрительным. “Сушеные финики для слуг, для рабынь. Свежие финики - настоящая еда, вкусная еда”.

“Он сказал то, что я думаю, что он сделал?” Спросил Диоклес после того, как торговец перешел к следующему пирсу. “Там, в Элладе, мы едим на угощение то, что здесь подают рабам? Мне нравятся финики нашего сорта. Но для меда вы не найдете ничего слаще. Хотя не уверен, что мне захочется их еще больше”.

“Ничего не поделаешь”, - сказал Менедем. “Как я уже говорил, свежие финики не сохранятся во время обратного путешествия в Элладу, так же как и свежий виноград”.

“Ну, может быть, и нет”, - сказал гребец. “Но меня все еще раздражает, что финикийцы присылают нам свои объедки, а лучшее оставляют себе. Там был тот несчастный парень со своей дешевой корзинкой, и он продавал то, чего не может иметь никто в Элладе. Это кажется неправильным ”.

“Может быть, это и не так, но я тоже не знаю, что с этим делать”, - ответил Менедем. “Свежесть есть свежесть, как в инжире, так и в симпатичных мальчиках, и она не сохраняется ни в одном из них. У мальчиков вырастают волосы, а на инжире появляется плесень, и никто ничего не может с этим поделать”.

“Должна быть”, - настаивал Диокл.

Менедем рассмеялся. Это был почти тот спор, который они со Соклеем вели бы постоянно. Разница заключалась в том, что Соклей знал достаточно логики, чтобы вести дискуссию в одном направлении. Диокл не знал, как и сам Менедем. Когда выяснял отношения со своим двоюродным братом, это не имело значения. Теперь это имело значение, и он чувствовал нехватку.

Он задавался вопросом, как Соклей справлялся с варварами, у которых не только не было ничего общего с логикой, но которые, вероятно, никогда даже не слышали о ней. “Бедняга”, - пробормотал Менедем; если что-то и могло свести Соклея с ума, так это люди, которые не могли мыслить здраво.

Соклей сидел в гостинице ифрана, перекусывал свежими финиками и нутом, обжаренным в масле со вкусом тмина, и пил вино. Вино было не особенно хорошим, но крепким; как и финикийцы, иудеи пили его без примесей. Это была всего лишь его вторая чашка, но голова у него уже начала кружиться.

Аристидас и Мосхион взяли часть своего жалованья и отправились посетить бордель. Телеутас должен был занять свою очередь, когда один из них вернется. Моряки с "Афродиты", казалось, решили, что Менедем убьет их, если они оставят Соклеоса в покое хотя бы на минуту. Он пытался убедить их, что это чушь. Они не обратили внимания на его элегантную логику.

Женой Ифрана была красивая женщина по имени Зелфа. Она подошла к Соклею и Телеутасу с кувшином. “Еще вина, мои хозяева?” - спросила она по-арамейски; она не говорила по-гречески.

“Да, пожалуйста”, - ответил Соклей на том же языке. Когда она налила ему полную чашу, Телеутас тоже протянул свою и наполнил ее снова. Мысль о том, чтобы все время пить чистое вино, его не беспокоила - наоборот.

Его глаза провожали Зилпу, когда она уходила. “Какая же она шлюха, прийти и поговорить с нами, даже не пытаясь прикрыть лицо”.

Соклей вскинул голову. “Это наш обычай, не их. У нее нет причин следовать ему. Она кажется мне достаточно хорошей женщиной”.

“Более чем достаточно хороша”, - сказал Телеутас. “Держу пари, в постели она была бы недурна собой. Итран - везучий пес. Я скорее пересплю с ней, чем с какой-нибудь скучающей шлюхой, которая с таким же успехом может быть мертва.”

“Вытащи свой разум из ночного горшка, будь так добр”, - сказал Соклей. “Ты видел, чтобы она обращала внимание на кого-нибудь, кроме своего мужа?" Из-за тебя нас вышвырнут - или того хуже, - если ты будешь обращаться с ней как с распутной женщиной, хотя она явно таковой не является ”.

“Я ничего с ней не делал. Я ничего ей не делал. Я и не собираюсь этого делать”, - сказал Телеутас. Но он выпил достаточно вина, чтобы высказать свое мнение: “Я не единственный, кто все время наблюдает за ней, и никто не может сказать, что я такой”. Он послал Соклею многозначительный взгляд.

“Я? Ты говоришь обо мне? Иди вой, ты, достойный побоев негодяй!” Соклей воскликнул так резко, что Зелфа, которая обычно не обращала внимания на разговоры по-гречески, удивленно оглянулась, чтобы посмотреть, в чем дело.

Соклей одарил ее болезненной улыбкой. Она нахмурилась в ответ. Но, когда ни он, ни Телеутас не вытащили нож или не начали размахивать табуреткой, как цепом, она расслабилась и вернулась к тому, что делала.

“Ha!” Телеуты звучали отвратительно хитро. “Я знал, что всадил эту стрелу прямо в середину мишени. Если бы ты был сейчас своей кузиной, ты бы уже знал, какая она под этими одеждами. Если она покажет тебе свое лицо, она покажет тебе и остальное, легко, как тебе заблагорассудится ”.

“Может ты заткнешься?” Вместо того, чтобы кричать, как ему хотелось, Соклей понизил голос до яростного шепота, чтобы снова не привлекать внимания Зилпы. “И я продолжаю говорить тебе, что ходить без покрывала здесь означает совсем не то же самое, что в Элладе. Кроме того, что могло бы привести к моей смерти быстрее, чем попытка соблазнить жену трактирщика?”

“Менедем не стал бы беспокоиться ни о чем из этого”, - сказал Телеутас. “Все, что его волнует, - это попасть внутрь”. Он был, без сомнения, прав. В его словах не было ничего, кроме восхищения. Но то, что он считал достойным похвалы, казалось Соклею достойным порицания. Затем моряк добавил: “У тебя будут неприятности, только если ей это не понравится. Если она это сделает, ты счастлив, как козел отпущения”.

“Это только показывает, как много - или как мало - ты знаешь”, - сказал Соклей. Женщины, которых соблазнил Менедем, не жаловались и не предавали его своим мужьям. Он обычно предавал себя, безумно рискуя, чтобы получить то, что хотел. Ему повезло, что он выбрался из Галикарнаса и Тараса целым и невредимым.

“Я сдаюсь”, - сказал Телеутас. “Но скажи мне, что ты выбросил бы ее из постели, если бы нашел ее там. Давай, скажи мне. Я вызываю тебя”.

“Этого не произойдет, так что нет смысла говорить об этом. Гипотетические вопросы имеют свое применение, но это не одно из них”.