Табельный наган с серебряными пулями

Получается, что и никого…

— Товарищ Чеглок, — спросил я, только для того, чтобы собрать разбегающиеся мысли. А ты вот сказал, что мог бы сразу выйти. Это как бы у тебя такое получилось?

Перед моими глазами встала картина, прямо как из фильмов: мой начальник, отстреливаясь из двух револьверов враз, бежит по коридорам ОГПУ и, разбивая стекло, прыгает из окна третьего этажа, прямо в телегу с сеном. Хиииийяаааа! — кричит погонщик, кони встают на дыбы и уносят Чеглока в степь… Тьфу ты, бред какой-то.

— Да так, — хмыкнул Чеглок, как будто прочитав мои мысли, — Есть у меня земляк один, который меня с детства знает. Он бы подтвердил, что я — это я, а не юнкер приблудный.

— Что за земляк такой? — с сомнением спросил я, — С чего бы ему поверили в ОГПУ? Еще решили бы, что это сообщник твой…

— Этому, — усмехнулся начальник, — поверили бы.

3

Разговор в кабинете, при котором не присутствовал Степан Кречетов и о котором он никогда не узнал.

За столом, обтянутым зеленым сукном, сидит высокий худощавый человек, с узким лицом, кажущимся еще более узким из-за острой бородки, и редкими волосами, тщательно зачесанными, чтобы скрыть намечающуюся лысинку. Человек читает бумаги, одни их тех, которыми завален весь стол. Рядом поднимается парок над чаем в стакане с подстаканником.

— Разрешите? — заглядывает в помещение красноармеец. И, следуя быстрому, чуть раздраженному кивку, вводит внутрь широкоплечего молодого человека, невеликого роста, с хитрыми веселыми глазами.

Чеглока, разумеется.

— Снимите, — коротко произносит хозяин кабинета.

С сухим щелчком расстегиваются наручники и красноармейцы покидают кабинет.

Человек и Чеглок смотрят друг на друга. Потом широко улыбаются:

— Ну, здравствуй, Соколенок.

— Здравствуй, Переплетчик.

Два старых знакомых обнялись.

— Чаю? — спросил хозяин кабинета, — Сейчас крикну, принесут.

Чеглок взглянул на стоящий на столе стакан в подстаканнике. Принюхался, шевельнув ноздрями:

— А ты все отвар ночного девясила пьешь? Знаешь же, что вреда от него…

— А что делать, Соколенок, что делать… Сам знаешь, сколько всего на себе тащу: наркомат, Совнархоз… Чужие руки легки, да непроворны. Времени в сутках не хватает, когда мне спать-то?

— Переплетчик, сколько ты протянешь в таком режиме? Год? Два?

— Сколько смогу. Потому и тороплюсь.

— Где ты вообще берешь эту дрянь?

— Так у нас, в лабораториях при ОГПУ. Там чего только не выращивается. Зам мой организовал, Ягода. Лучше уж ночной девясил, чем кокаин с коньяком хлестать… Ты мне лучше скажи, какого чорта ты неделю в камере сидишь и не признаешься? Я чуть ли не случайно узнал, что мой земляк и товарищ, оказывается, никак не может доказать, что он — это он. Я, знаешь ли, в комчванстве не замечен, так что не поленился бы самолично подтвердить твою личность.

Глаза хозяина кабинета сощурились, блеснув холодным стальным блеском:

— Из-за какого-то паршивого доноса, — не то спросил, не то констатировал он.

— Из-за какого-то меня не то, что неделю бы не держали — вообще в ОГПУ не потащили бы. Не простой это был донос.

— Чем же он непрост?

— Тем, что, во-первых, написал его непростой человек…

— Так он анонимным был, как понял, кто автор?

Разговор пошел всерьез, собеседники перебрасывались вопросами и ответами быстро, как игроки в сквош — мячиком, оба понимали, что дело нешуточное.

— А я последнее время только за один длинный хвост ухватился… Нельсон.

— Ты все с этой сказкой… Давно уже проверили — нет никакого Нельсона. Так, слухи, сплетни, кто-то не так услышал, кто-то не так понял — достаточно для рождения легенды о неуловимом колдуне. Нет никакого Нельсона, Соколенок.

— Есть. Кто, по-твоему, Куриную войну устроил?

— Ты уж готов своего Нельсона во всем обвинить — и в Куриной войне и в неурожае мака и в том, что поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем.

— Нет, не во всем. Только там, где его след четко виден…

Чеглок коротко пересказал историю с курицами-мутантами. От того, что некто по фамилии, что характерно, Нельсон, интересовался исследованиями Нектарова по повышению привесов у кур, и до того, что один из агентов МУРа видел его в лицо.

— Ну, после наведенных иллюзий немудрено не то, что Нельсона — Богородицу Ченстоховскую увидать.

— Не веришь?

— Ну, такому доке, как ты, не верить — дело неблагодарное… Тем более, когда речь о жертвоприношениях идет. Сам знаешь, человеческие жертвы ради добрых целей не приносят. Говоришь, после этого Нельсон твой на тебя донос и написал?

— Да в том-то и дело, что не после этого. А после того, как я своим сотрудникам в отделе рассказал о том, кого мы ищем. Кто-то из них на Нельсона работает, к бабке не ходи.

— Завербовали?

— Может, и завербовали, а может… Может, специально впихнули.

— Да как твой уголовник может решать, кого куда в МУРе направить? Зарапортовался ты, Соколенок, зарапортовался…

Зазвонил телефон, хозяин кабинета коротко поговорил, решая какой-то вопрос.

— … пусть Макаренко коммуну под Харьковом организовывает… Та была Горького, а та… Этой тоже какое-нибудь имя придумаем. Выполняйте.

Он положил трубку и посмотрел на Чеглока. Тот чуть прищурился:

— А что, если я скажу тебе, Переплетчик, что Нельсон не только в МУРе, но и в ОГПУ решает?

— Курва… Ты давай ври, да не завирайся. Уж куда-куда, а в ОГПУ колдунам хода нет. Сам лично за этим слежу, чтоб заговоры и амулеты обновлялись регулярно.

— Ты сам подумай — стали бы меня так долго проверять, если б работали без интересу? Два-три дня — и вопрос закрыт. А меня неделю мурыжили, я им слово — а оно как мимо ушей пролетает. Один из следователей даже как-то в разговоре рукой махнул, мол, не понимает, чего это начальство требует, чтоб тебя проверяли, видно же, что белыми нитками шито.

— Что там за начальство? — прищурился хозяин кабинета, поглаживая узкую бородку.

— Ну, во-первых, мне оно не представилось, во-вторых же — следователь и соврать мог. Сам барашка в бумажке получил, а на начальство сваливает.

Хозяин кабинета вздохнул:

— Вот где, где людей брать, Соколенок? Возьмешь одного, другого — проверенные товарищи, не попутчики, в подполье работали, охранку, революцию, войну прошли… А как власть получил — как подменили его. Один деньги начинает хапать, гребет под себя, как курица, другой наполеоном себя возомнит, мол, я тут император, а вы все пыль под моими ногами, третий в мещанстве тонет, как в дерь… в болоте… А ты говоришь — девясил не пить…