Таёжный, до востребования

– Вот и товарищ Завьялова, – произнес Дедов. – Можем начинать.

– Идите к трибуне, – сказала мне Яна.

Я двинулась по проходу, ощущая на себе взгляды сидящих за столом: двоих мужчин, одетых в одинаковые серые костюмы, Дедова и дородной женщины с пышно взбитой прической.

Когда я проходила мимо Кати, она втянула голову в плечи и отвернулась.

Я поднялась на возвышение, встала у трибуны и стала ждать, когда мне дадут слово, совершенно не понимая, что все это значит и зачем здесь собрались эти люди.

Яна заняла свое место за столом, прокашлялась и громко сказала:

– Рассматривается дело комсомолки Завьяловой, невропатолога Таёжинского стационара.

– Огласите краткую биографию Завьяловой, – попросила женщина в президиуме.

– Зоя Евгеньевна Завьялова, двадцать семь лет. Место рождения – Ленинград. Проживает в Таёжном с июля этого года. Состоит в комсомоле с 1968 года. Участия в комсомольских мероприятиях не принимает… – Яна бегло просмотрела лежащие перед ней бумаги. – Согласно характеристике, полученной из Ленинградского обкома комсомола, Завьялова нареканий по нашей линии не имела, однако и активной комсомолкой себя не проявляла, что говорит о пассивной роли в движении коммунистической молодежи, а не об осознанном служении нашему общему делу.

– Факты изложены верно, товарищ Завьялова? – спросил сидящий ближе всех к трибуне мужчина средних лет, по виду – парторг.

– Верно, – ответила я. – Но при чем здесь…

– Вам дадут слово! – сердито перебила женщина с прической. – Товарищ Лучко, переходите к сути дела.

– Все мы, здесь находящиеся – кроме разве что Завьяловой, – наизусть знаем Устав ВЛКСМ и каждодневно ему следуем. Что такое Устав ВЛКСМ, товарищи? Это моральный кодекс строителя коммунизма. Мы строим наше светлое будущее под мудрым руководством КПСС, мы преданы делу партии, мы живем и работаем по ленинским заветам, следуя главному завету Владимира Ильича: «Учиться коммунизму!». Наше служение во благо народа не может быть легким. Как и всякое ответственное дело, оно требует от нас строгой дисциплины и высоких моральных качеств. Ведь что говорится в Программе КПСС? Каждый комсомолец должен обладать нравственной чистотой, скромностью и непритязательностью как в общественной, так и в личной жизни, коллективизмом и товарищеской взаимопомощью, непримиримостью к нечестности и стяжательству. Однако, как ни прискорбно, и по сей день существуют отдельные личности, не отождествляющие себя со строителями коммунизма и нарушающие Устав ВЛКСМ. В отношении таких личностей мы, товарищи, должны проявлять непреклонность, всеми силами искоренять пороки, грозящие перекинуться на младую поросль – я имею в виду пионеров, для которых мы являемся безусловным примером для подражания. Мы должны, извините за пафос, с корнем выдирать ядовитые сорняки, мешающие молодым побегам развиваться в полный рост…

– Браво! – тихо, но отчетливо произнес Дедов.

Яна запнулась, слегка покраснела и торопливо продолжила:

– Мы собрались, чтобы разобрать пример злостного нарушения Устава, вынести Завьяловой комсомольское порицание и поставить вопрос об ее исключении из рядов ВЛКСМ.

– Что?! – воскликнула я.

– А вы считаете себя невиновной? – неприязненно уточнила женщина в президиуме.

– В минувшую субботу Завьялова пришла в продуктовый магазин, но не с целью купить продукты, выложенные на витрине, как это делаем мы с вами, а чтобы воспользоваться так называемым блатом, – сказала Яна Лучко. – Пользуясь тем, что она является лечащим врачом продавщицы Величко, присутствующей в зале, Завьялова потребовала отоварить ее не только вне очереди, но и не за прилавком. Через служебный вход она прошла в подсобное помещение продмага и затребовала у Величко деликатесы к Новому году…

– Да нет же, не так было! – воскликнула Катя. – Зачем вы…

– Вам слова не давали! – осадила ее Яна. – Величко не посмела возразить врачу, от которого зависит ее здоровье, и вынесла ей сумку с продуктами, которые товаровед не успел выложить на витрину по причине того, что эти продукты были доставлены недавно. Как вы знаете, товарищи, в нашем государстве такое явление, как дефицит, полностью искоренено. Каждый советский гражданин может приобрести любой товар, на который он заработал своим трудом. Да, бывает, что нужно немного подождать, пока те или иные товары будут оприходованы и вынесены в торговый зал. Ничего зазорного в таком ожидании нет. Но Завьялова, по-видимому, не только весьма занятой человек, но и забегающий немного вперед, я имею в виду, что она, по ее восприятию, уже живет в коммунизме, который мы с вами еще только строим. Как иначе объяснить тот факт, что она не удосужилась заплатить за продукты, которые вынесла ей Величко?

По рядам прокатился осуждающий ропот.

– Позор! – сурово отчеканил парторг.

Катя вскочила и, давясь слезами, с отчаянием воскликнула:

– Ну зачем вы так говорите? Зоя Евгеньевна принесла деньги, у нее просто с собой не было, но она сходила домой и принесла без сдачи, всё по чеку отдала!

– Прекратите истерику, Величко! – рявкнула женщина с прической.

– Значит, Екатерина Ивановна, вы подтверждаете, что передали Завьяловой сумку с дефицитными продуктами? – спросил мужчина, которого я определила как парторга.

– Прошу прощения, Владлен Аркадьевич. Товарищ Лучко только что говорила о том, что в нашей стране понятие дефицита отсутствует, – вкрадчиво произнес Дедов.

– Да, конечно. Я имел в виду… В общем, ответьте на вопрос, Величко.

– На какой? – всхлипнула Катя.

– Который вам был задан! Вы передали Завьяловой сумку с продуктами?

– Да, но она меня об этом не просила.

– То есть как – не просила? – удивилась женщина с прической. – Хотите сказать, вы сами, по своей инициативе…

– Марья Прохоровна, не сбивайте Величко с толку, – перебила Яна. – Она здесь в качестве свидетеля, а не в качестве обвиняемой. Разумеется, Завьялова попросила обеспечить ее продуктами, иначе зачем продавщице, которая занята в торговом зале, ни с того ни с сего набивать сумку дефиц… то есть, я хотела сказать, продуктами и выносить их с черного хода?

– Однако насчет последующей передачи денег… – вмешался Владлен Аркадьевич. – Мы не можем однозначно утверждать, что оплаты не было. Тем более был пробит чек… Тут только слово Величко против слова Завьяловой. Давайте послушаем, что на это скажет виновница собрания.

Я не сразу поняла, что он имеет в виду меня. Все то время, пока попеременно говорили то Яна, то Катя, то члены президиума, я стояла за трибуной словно сторонний наблюдатель, ощущая совершенную непричастность к происходящему. Мне казалось, я смотрю спектакль, только почему-то не в зрительном зале, а на сцене.

– Так мы ждем, Завьялова.

– Я не понимаю, что вы хотите услышать.

– Передали ли вы Величко деньги за продукты, которые…

– Подождите, товарищи! – вмешался Дедов. – Дело не в деньгах, а в том, что имело место злоупотребление служебным положением. Факт передачи сумки зафиксирован свидетелем, которого мы, по понятной причине, не стали сюда вызывать. Этот факт прямо указывает на то, что Завьялова нарушила одно из основных положений Устава ВЛКСМ, а именно – запрет на нечестность и стяжательство. Нечестность в отношении своих односельчан, которым нельзя пройти за прилавок, чтобы получить колбасу вне очереди, а ей почему-то можно. Стяжательство есть синоним накопительства, привычка к приобретательству, зачастую в обход тех, кто заслужил материальные блага не меньше, а может быть, даже больше, чем сам стяжатель. Ну и наконец, моральная нечистоплотность, которая однозначно имела место. Этого более чем достаточно, чтобы исключить Завьялову из рядов ВЛКСМ и закрыть для нее возможность вступления в партию.

Я не верила ушам. Дедов просто не мог сказать такого в мой адрес. Это была бы слишком очевидная месть, на которую даже он, при всей своей «моральной нечистоплотности», вряд ли был способен. И тем не менее это происходило наяву, причем никто даже не пытался оспорить слова секретаря райкома.

Реальность превосходила все ожидания: меня разбирали на комсомольском собрании как злостную нарушительницу и собирались исключить из ВЛКСМ.

Сам по себе этот факт не имел большого значения, однако последствия могли отразиться на моей карьере не лучшим образом. Исключение из комсомола – событие чрезвычайное. Это даст пищу для новых сплетен в стационаре и общежитии. Коллеги из числа партийных подвергнут меня остракизму; не поможет даже заступничество Фаины Кузьминичны (которая, сама будучи членом партии, еще не факт что за меня вступится). А тут еще история с Головко, который при других обстоятельствах мог бы мне помочь, но теперь рассчитывать на это не приходилось.

В конце концов мне придется снова паковать чемоданы, но шлейф «преступницы» потянется за мной, куда бы я ни уехала, ведь при поступлении на новое место на меня прежде всего запросят характеристику с предыдущего местожительства.

И я решила бороться.

– Товарищи, можно сказать? – спросила я, постаравшись придать голосу твердости.

– Мы вас слушаем, Завьялова.

– Мой проступок несоизмеримо менее тяжкий, чем вы пытаетесь доказать. Я признаю, что воспользовалась помощью Величко, но мое служебное положение тут ни при чем. Она приходила на амбулаторный прием всего один раз, я назначила лечение и после этого не наблюдала ее в качестве пациентки. В магазин я пришла за печеньем, поэтому при себе имела мало денег. Так случилось, что Величко… – Я подняла глаза на Катю, которая сделала отчаянно-умоляющее выражение лица, и я, внезапно осознав, что она не виновата, поспешно перефразировала: —…что в этот день была ее смена, а я вспомнила, что скоро Новый год и надо бы пополнить холодильник. В отдел стояла большая очередь, а мне нужно было вернуться в библиотеку, где я оставила пособия для работы над диссертацией, вот я и попросила Величко в виде исключения обслужить меня вне очереди… В той сумке не было никаких дефицитов, только то, что лежало на витринах. Я сходила домой за деньгами и отдала их по чеку. Неужели вы всерьез считаете, что за это меня нужно исключить из комсомола?