Таёжный, до востребования

– А я ожидала.

– Но вы же помирились и нормально общались…

– Это была только видимость.

– И что ты будешь делать?

– Ничего.

– То есть как – ничего? Даже ей не выскажешь?

– Сделать это – значит доставить ей удовольствие. Нет, я сделаю вид, будто ничего не произошло. И ты ничего ей не говори, ты обещала!

– Тебе, наверное, сейчас паршиво? – помолчав, спросила Нина.

– А как ты думаешь? Завтра Новый год, а у меня совершенно нет настроения.

– Только не говори, что не пойдешь на праздничный ужин! Мы ведь уже всё организовали, скинулись на продукты, и Фаина Кузьминична отпускает нас с половины дня, чтобы мы успели всё приготовить. А потом еще елка, и ночные гулянья…

– Если честно, мне хочется забиться в темный уголок и никого не видеть. А на ужине еще и Нана будет…

– Именно поэтому ты и должна там быть, ей назло. Пусть видит, что ее подлость тебя совершенно не затронула. Будь выше этого!

– Не знаю, – повторила я. – Завтра будет видно.

– Надеюсь, ты не начнешь паковать чемоданы, чтобы уехать куда подальше?

– Нет. – Я покачала головой. – Разве что в Богучаны переведусь.

– Ждут тебя там, держи карман шире! – с облегчением рассмеялась Нина, восприняв мои слова как шутку.

Если бы она знала, как близка я была к тому, чтобы позвонить Головко и сказать, что я передумала и согласна перевестись в ЦРБ. Меня удерживало лишь то, что ему, как начальнику здравотдела, наверняка уже сообщили о моем проступке. Он, должно быть, испытал облегчение, что я отказалась от должности, иначе ему самому пришлось бы все отменить.

Радовало одно: теперь Дедов точно оставит меня в покое. Я оказалась недостойным объектом для его внимания. Формально я больше не нуждалась в дружеском участии Вахидова, но знала, что он вряд ли со мной согласится. Одну попытку освободить его от добровольно взятого на себя обязательства я уже сделала, и она оказалась неудачной.

Возможно, мне стоило с кем-то познакомиться, чтобы вступить в настоящие отношения, но я не представляла, как позволю кому-то себя хотя бы поцеловать. Матвей по-прежнему присутствовал в моей жизни, как ни хотелось мне навсегда о нем забыть. Я знала, что мы никогда не увидимся, разве что случайно, если я когда-нибудь приеду в Ленинград. Это осознание приносило одновременно и боль, и облегчение. Я должна была, наконец, его отпустить, и решила под бой курантов загадать желание: почувствовать себя в новом году по-настоящему свободной.

7

– Ты идешь наконец? – Нина просунула голову в дверь. – Внизу уже все собрались!

Я вышла из-за открытой дверцы шкафа, и она ахнула:

– Так ты еще не готова?

Я была в спортивном костюме, с растрепанными волосами. Последние полчаса я пыталась заставить себя переодеться в нарядное платье и туфли, сделать подобие прически и спуститься в столовую, где совместными женскими усилиями был организован праздничный ужин. Но за последние сутки мое настроение нисколько не улучшилось, как ни пыталась я убедить себя, что накануне ничего страшного не произошло и о моем позоре, кроме Наны и Нины, никто из общежитских не знает (вряд ли Нана рискнула распустить обо мне сплетни, ведь тогда возник бы вопрос, откуда ей известно о случившемся). Но я все равно не хотела идти. В конце концов, это был мой личный выбор – отмечать Новый год со всеми или в одиночестве.

– Я решила не ходить.

– То есть как?! Где твое чувство коллективизма?

– Ты еще скажи про комсомольскую сознательность. Ко мне это больше не относится.

– Ну ладно, кончай дурить!

Нина подошла к шкафу и принялась перебирать плечики с одеждой.

– Это, пожалуй, подойдет.

Она сняла с вешалки дымчато-серое шерстяное платье, которое я заказала в ателье в начале декабря и еще ни разу не надевала.

– Бусы к нему есть? Или брошь нарядная?

– Повесь обратно. Я не пойду.

Нина посмотрела на меня странным взглядом, вернула платье в шкаф и молча вышла.

С моей стороны это и правда было некрасиво, мы ведь договорились провести праздник вместе. Нина, конечно, могла присоединиться к Оле с Наной, но это меня не оправдывало.

Я вынула платье из шкафа, подошла к зеркалу, висевшему над раковиной, и приложила к себе. У меня всё руки не доходили купить зеркало в полный рост, отражение показывало меня только по пояс. Но я и так знала, что платье мне идет. Я сшила его специально к Новому году и туфли подходящие купила: серые бархатные лодочки на низком каблуке.

С первого этажа доносились звуки музыки, смех и голоса. В дверь постучали. Кинув платье на кровать, словно оно могло выдать мои колебания, я сказала:

– Войдите!

И не удивилась, увидев Рустама.

Сегодня на нем был не восточный халат, в котором он обычно появлялся на общежитских праздниках, а темный костюм с голубой рубашкой и синим галстуком. Такой стиль шел ему куда больше, чем узбекская одежда, которая, хотя и выигрывала за счет ярких цветов и необычного фасона, напоминала скорее о пережитках прошлого, чем о следовании традициям.

– Если вы пришли меня уговаривать – напрасная затея.

– И однако выходное платье вы приготовили.

– Я не приготовила, это просто… в общем, не важно! – сердито сказала я.

– Зоя, что случилось? – Рустам подошел ближе и заглянул мне в глаза.

Я уловила аромат одеколона «Миф», который в наших краях достать было невозможно, поскольку производился он в Риге; в лучшем случае за ним нужно было ехать в Красноярск, но скорее всего одеколон прибыл из Москвы. Я отметила это машинально, пока пыталась придумать обтекаемый ответ, одновременно поминая недобрыми словами Нину, не нашедшую ничего лучше, как прибегнуть к помощи «тяжелой артиллерии».

– Ничего не случилось. – Я отступила назад, отвоевывая обратно личное пространство. – Просто нет настроения.

Внезапно меня охватило искушение облегчить душу. Я вспомнила, какое унижение мне пришлось пережить на вчерашнем собрании, и в глазах предательски защипало.

– Зоя, давайте поступим так. Вы со мной делитесь, я вас убеждаю, что все поправимо, и мы идем вниз, иначе в столовой свободных мест не останется.

Долго уговаривать меня не пришлось. Я рассказала о собрании, разумеется, умолчав о причастности Наны. Как ни пыталась держать себя в руках, голос предательски дрожал. Мне было стыдно, что Рустам узнал о том, что я пользовалась блатом.

– Но как Дедов узнал? Вряд ли он в тот момент находился в магазине.

– Нет, его там не было.

– И продавщица не могла рассказать.

– Не могла.

– Получается, вас видел кто-то из знакомых?

– Получается, так.

– И вы знаете, кто это был.

Я кивнула и почувствовала, как из глаза выкатилась слеза. В эту минуту мне больше всего хотелось, чтобы Вахидов ушел, и в то же время какая-то часть меня надеялась, что он останется.

Внезапно он притянул меня к себе. Я уткнулась ему в грудь и на несколько мгновений замерла, наслаждаясь ощущением защищенности и покоя. Но в следующий момент отпрянула и смущенно пробормотала: