Таёжный, до востребования
Шрифт:
На некоторое время в зале повисла тишина, а потом комсомольские активисты начали энергично перешептываться. В президиуме тоже обозначилось волнение. Марья Прохоровна, склонившись к соседу, который за все время заседания не произнес ни слова, что-то шептала ему на ухо, а тот качал головой и хмурился. Яна Лучко растерянно переглядывалась с Дедовым. Никто не решался взять слово, пока, наконец, с места не поднялся Владлен Аркадьевич. Он прочистил горло и произнес:
– Вопрос неоднозначный, товарищи. Понятно, что Завьялова пытается выгородить и себя, и Величко. Безусловно, она должна была встать в общую
– Да знаем мы, какие в том магазине продукты! – выкрикнул парень из зала. – Маргарин, тушенка да сухое молоко…
На него сердито зашикали.
– Как бы там ни было, – сурово продолжил парторг, – если деньги были уплачены, говорить о том, что Завьялова использует свое служебное положение в личных целях, нецелесообразно, к тому же если, как она утверждает, Величко не является ее постоянной пациенткой, что можно проверить по медкарте, сделав запрос в регистратуру амбулатории.
– И что вы предлагаете, Владлен Аркадьевич? – сухо спросил Дедов.
– Я предлагаю не торопиться. Во-первых, необходимо проверить все факты…
– При всем уважении, товарищ Онопко, мы не станем этого делать. Нам вполне достаточно информации, полученной от свидетеля, которому у нас нет оснований не доверять, а также поведения самой Завьяловой, которая с момента приезда в Таёжный не зарекомендовала себя как добросовестная комсомолка, и ее моральный облик оставляет желать лучшего.
– Ставлю вопрос на открытое голосование, – громким и четким голосом произнесла Яна. – Товарищи, кто за то, чтобы вынести Завьяловой комсомольское порицание?
Все, кроме Кати, подняли руки.
– Единогласно, – констатировала Лучко. – Кто за то, чтобы исключить Завьялову из ВЛКСМ?
Я была готова к тому, что руки вновь дружно вскинутся вверх. Однако на этот раз их оказалось гораздо меньше. Среди активистов проголосовали только трое. В президиуме – все, за исключением парторга.
– Кто против?
В первом ряду поднялось девять рук.
– Кто воздержался?
– Я воздержался, – ответил Онопко. – Я все же хотел бы проверить факты…
– Вы, безусловно, сможете это сделать, Владлен Аркадьевич, – заверил Дедов. – Таким образом, Завьяловой выносится порицание с занесением в личное дело. Она остается в комсомоле – к счастью, ненадолго, поскольку уже в апреле будет исключена по возрасту. С Величко будет разбираться ее начальство. Мы направим в продмаг, где она работает, соответствующую бумагу. На этом собрание объявляю законченным. Всем спасибо, товарищи!
Задвигались стулья в президиуме, захлопали сиденья кресел. Участники собрания потянулись к выходу, переговариваясь и дискутируя; Катя вышла – точнее, выбежала – самая первая. Я оставалась на своем месте до тех пор, пока не вышли Дедов с Лучко; на меня они ни разу не взглянули, словно, достигнув цели, потеряли ко мне интерес.
Когда за ними закрылась дверь, я спустилась с возвышения, пересекла зал, постояла немного у двери, а потом осторожно ее приоткрыла. Вестибюль был пуст. Я забрала из гардероба пальто и шапку, оделась
и вышла на улицу.Там меня поджидала Катя.
Она бросилась ко мне, схватила за руку и, плача, воскликнула:
– Зоя Евгеньевна, это не я! Честное слово, вы не думайте…
– Я и не думаю, – мягко сказала я, высвободив руку. – Зачем вам это делать? Ведь вы и себя бы подставили. Если узнает руководство магазина…
– Уже знает. Но меня не уволят, только выговор показательный вынесут. Наша заведующая сама так часто делает, да все делают, чего уж там… Только я понять не могу, кто мог на вас донести. Вас ведь никто не видел. Кроме той женщины, которая Фаину ждала в подсобке, она, кажется, тоже в стационаре работает?
Нана. Как я сразу не догадалась? Да, теперь все встало на свои места. Я даже испытала облегчение. Мне было бы гораздо тяжелее узнать, что это был кто-то, кому я доверяла и от кого не могла ожидать подобной низости.
– Идите домой, Катя, и, пожалуйста, не переживайте. Ничего страшного не произошло.
– Но как же, это ужасное собрание, и еще… как его… порицание. Я в комсомоле не состояла, но представляю, каково вам сейчас.
– Ничего страшного, – повторила я, развернулась и быстро зашагала к стационару.
Изнутри жгла обида, но вместе с тем я испытывала странное спокойствие. Теперь, когда все точки над i были расставлены, я наконец избавилась от иллюзий и поняла, что, куда бы я ни уехала, меня всегда будут преследовать интриги, зависть и подлость. На двух хороших людей непременно найдется один плохой. С этим ничего нельзя поделать, оставалось смириться и, как посоветовала главврач, постоянно быть начеку.
Вернувшись в стационар, я рассказала Фаине Кузьминичне о собрании, ни словом не обмолвившись о Нане. Фаина Кузьминична посоветовала не принимать решение комсомольского актива близко к сердцу и попросила меня во избежание новых неприятностей покупать продукты на общих основаниях. Я заверила ее, что извлекла урок, и пошла работать.
Вечером, проходя по коридору второго этажа, я столкнулась с Наной. Увидев меня, она на мгновение застыла, а потом, отвернувшись, быстро прошла мимо и скрылась в своей комнате.
Нана не могла не знать о сегодняшнем собрании и, очевидно, ожидала, что я накинусь на нее с упреками. Но я решила ничего ей не говорить. Не из-за отсутствия доказательств, а потому, что мне было неприятно даже просто заговорить с ней. С этого дня она перестала для меня существовать.
Единственная, кому я решила рассказать правду, была Нина. Я зашла к ней после ужина и сказала, что хочу кое-чем поделиться, но чтобы это осталось между нами.
– Неужели Рустам сделал тебе предложение?
– Разумеется, нет!
– А что тогда?
Я рассказала, как воспользовалась Катиной помощью, как меня видела Нана и как сегодня меня вызвали в райком на комсомольское собрание и вынесли порицание.
– Думаешь, это Нана на тебя настучала? – нахмурилась Нина.
– Кроме нее некому. У меня нет доказательств, но сама подумай, кто еще мог это сделать? Сама Катя? Если так, то она замечательная актриса. Да и зачем ей это нужно?
– Ох, Нанка, вот ведь подлая! Не ожидала от нее такого.