Таёжный, до востребования
Шрифт:
Я собиралась на танцы со смешанными чувствами. С одной стороны, мне хотелось сменить обстановку, с другой – подобные развлечения не стоили того, чтобы тратить на них время. Я гораздо охотнее сходила бы в библиотеку, поискала бы на полках редкие издания или посидела в читальном зале, собирая материалы для диссертации.
Меня не прельщала перспектива повышенного внимания местных лесорубов и строителей. Наоборот, я всячески хотела этого избежать, поэтому платье надела не крепдешиновое, а льняное, краситься не стала (я вообще редко это делаю, хотя являюсь счастливой обладательницей набора французской косметики). Я не видела своего отражения
Однако у Нины на этот счет оказалось другое мнение.
– Ты что, в библиотеку собралась? – спросила она, словно угадав мои предпочтения.
На ней было лиловое платье, не уступающее по яркости теням и помаде. Локоны, завитые на самодельные папильотки из марли и бумаги, ниспадали на плечи. В туфлях на платформе Нина казалась выше и стройнее. Выглядела она, конечно, роскошно. На ее фоне я наверняка смотрелась той самой серой мышкой. Я попыталась обратить ситуацию в шутку:
– Из двух подруг одна должна затмевать другую. Благодаря мне ты будешь в выигрышном положении.
– Благодаря тебе мужики к нам близко не подойдут! – парировала Нина. – Ну хоть накраситься ты могла? Если у тебя нет туши или помады, могу одолжить.
– Всё у меня есть. Я просто не хочу. Считаю это напрасной тратой времени.
– Ну понятно. Местные ухажеры для тебя слишком плохи, после ленинградских-то кавалеров. Ладно, пойдем.
Когда мы вышли из общежития, нас нагнали Мартынюк и Денисов – принаряженные, благоухающие одеколоном – и пошли рядом, вроде бы не с нами, но в то же время не отдельно от нас. Прохожие провожали нас взглядами, прежде всего, конечно, Нину. Та делала вид, будто не замечает ни этих взглядов, ни наших сопровождающих, а я кипела от злости, поражаясь назойливости и бесцеремонности травматологов. Несколько раз я порывалась обернуться и попросить их оставить нас в покое, но чувство собственного достоинства перевесило. К тому же они все равно бы не послушались.
У Дома культуры было многолюдно. Нарядные девушки и парни болтали, смеялись, прогуливались парами, нетерпеливо поглядывая на закрытые двери.
– А почему не пускают? – спросила я.
Нина взглянула на свои маленькие позолоченные часики.
– Еще десять минут. Слава, наверное, подключает аппаратуру.
– Какой Слава?
– Диск-жокей. Он приезжает из Богучан каждую субботу и технику привозит: катушечные магнитофоны, ленты с записями, колонки, зеркальный шар…
– Зеркальный шар?
Я не сомневалась, что Нина меня разыгрывает.
– А ты думала, мы тут под гармошку пляшем? Если твоя любимая песня – «В Сибири далекой», не надейся, ее не будет. А будут Антонов, Леонтьев и Пугачева. Когда Дед уйдет, Слава зарубежные хиты поставит, Битлов или Аббу.
– Какой дед?
– Дедов, секретарь райкома, который тебя на комсомольский учет ставил.
– А зачем он ходит на танцы?
– Следит, чтобы комсомольцы вели себя достойно, не распивали спиртные напитки и не вступали в сомнительные связи… Открыли! Пошли скорей.
Нина схватила меня за руку и потащила к распахнувшимся дверям.
Я была настолько уверена, что танцы в местном Доме культуры проходят по старинке, что теперь, после Нининых слов, испытывала чуть ли не разочарование. По старинке – это не под гармошку, конечно, но под проигрыватель со старыми пластинками, как в фильме «Девчата», который я очень люблю и благодаря которому
еще до отъезда из Ленинграда составила некоторое представление о жизни в таежном поселке.Диск-жокей, ну надо же. И неужели Нина в самом деле упомянула квартет ABBA, чью пластинку Voulez-Vous, которую в прошлом году привез Матвею из Парижа его друг, я заслушала чуть ли не до дыр?..
Перед нами образовалась очередь, причину которой я поняла, только когда оказалась в фойе. Вход был платным – 50 копеек с человека. Деньги собирал белобрысый худой паренек, по виду вчерашний школьник. Он скидывал мелочь в жестянку из-под кофе и взамен выдавал билетики, похожие на трамвайные. Нина шепотом пояснила, что это Руслан, младший брат и помощник Славы, которого тот готовит себе на смену, поскольку в следующем году собирается перебираться в Енисейск. Похоже, Нина всё про всех знала.
– А я не взяла кошелек, ты не предупредила…
– Вот еще, самим за себя платить! – фыркнула Нина и стала озираться, выискивая кого-то в толпе. – Игнат, Игорь, идите сюда! – перекрикивая гул голосов, позвала она и замахала руками.
– О, вот вы где! – обрадовался Денисов.
Он проложил широкой грудью дорогу себе и другу, следовавшему за ним в кильватере.
– Ну что, девчонки, как настроение?
Девчонки? Он действительно так сказал или мне послышалось?..
– Ну-ка, мальчики, купите нам входные билеты, – велела Нина.
Вспыхнув от стыда, я отвернулась и стала читать развешанные на стендах объявления о наборе в кружки и секции. Вскоре Нина снова подхватила меня под руку и увлекла туда, где звучала зажигательная песня про птицу счастья завтрашнего дня.
Зал, в котором на буднях проходили занятия гимнастической и танцевальной студий, стремительно заполнялся людьми. Пахло духами «Ландыш», одеколоном «Шипр», сигаретным дымом, обувной ваксой. Окна были занавешены плотными шторами. Под потолком действительно вращался зеркальный шар, отбрасывая на стены разноцветные блики. У дальней стены громоздилась аппаратура, за которой сидел человек в авиаторских наушниках. Музыка била в барабанные перепонки; к ней, как и ко всему остальному, нужно было привыкнуть.
Нас с Ниной моментально разделили. Сразу несколько парней увлекли Нину в центр танцпола, а я осталась стоять, не глядя по сторонам, чтобы не подумали, будто я ищу кавалера.
Внезапно меня подхватил Денисов и попытался вытащить на танцпол, но я выдернула руку и помотала головой. Денисов сделал удивленно-обиженное лицо и ретировался, а его место занял Мартынюк. Не успела я опомниться, как мы уже кружились в вальсе. Я попыталась освободиться, но он держал крепко.
Я не сразу осознала, что мы вальсируем под мелодию из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь», на премьеру которого Матвей водил меня три года назад.
На миг мне показалось, что я вернулась в прошлое, что это Матвей кружит меня по залу, и в этот момент я почувствовала себя такой счастливой, словно не случилось в моей жизни ни предательства близких людей, ни переезда в сибирскую глушь, ни отчаянной попытки начать новую жизнь на руинах прежней.
Едва музыка смолкла, чары рассеялись. Отпрянув от Мартынюка, я развернулась и направилась к выходу. Мелькнуло лицо товарища Дедова, подпиравшего стенку у входа в зал, – он тоже меня узнал и, как мне показалось, посмотрел на меня с укоризной.