Таёжный, до востребования

– Да как я общежитие оставлю? Кто меня отпустит?

– Возьмете бюллетень. Ведь назначают же кого-то вместо вас, когда вы уходите в отпуск?

– Я уж и не помню, когда в отпуске была. Да и зачем он мне нужен, если ехать все равно не к кому. Мне ведь на пенсию через год, тогда и… Ох! – Комендантша обхватила голову руками.

Я помогла ей лечь, погасила лампу, поднялась к себе за амидопирином, дала комендантше таблетку и ушла уже окончательно, заручившись ее обещанием прийти завтра в амбулаторию.

Измотанная событиями этого долгого дня, я повалилась на кровать, не найдя сил переодеться в пижаму и почистить зубы, и моментально уснула.

12

Два дня спустя, в субботу, когда я выходила на утреннюю прогулку, меня окликнула от конторки Клавдия Прокопьевна. Я справилась о ее самочувствии. Она ответила, что приступ, снятый амидопирином, больше не возвращался, и спросила, когда будет готов ее рентгеновский снимок.

Он был готов еще накануне вечером, рентгенолог Анна Борисовна, до замужества проживавшая в моей комнате, принесла его в конце приема (предварительный диагноз – левосторонний атеросклероз сосудов – подтвердился), но я не хотела назначать лечение вне стационара, поэтому попросила Клавдию Прокопьевну прийти в понедельник на утренний прием. Она заверила, что непременно придет.

– Если есть возможность вылечить мои мигрени, Зоя Евгеньевна, я все сделаю, даже в стационар на месяц лягу.

– На месяц не нужно, максимум дней на десять, и на выходные вас отпустят.

– Это хорошо. Таньку-то придется контролировать, иначе весь порядок поломает, знаю я ее, лентяйку. Она, поди, даже дверь на ночь запирать не станет, ходи кто хочешь…

– Какую Таньку?

– Спиридонову, помощницу коменданта семейного общежития леспромхоза. Я узнавала, ее на мое место назначат, пока в больничке буду лежать. Да, тут вам письмо. – Клавдия Прокопьевна положила на конторку конверт. – Еще вчера принес почтальон, только вас весь день дома не было.

Я похолодела. Неужели от отца? Но как он узнал адрес общежития, если даже Инга писала мне до востребования?..

Если не от отца, тогда от кого? От Матвея? От тети Поли? У них тем более не могло быть адреса. Тетя Поля даже не знала, что я уехала из Ленинграда насовсем. Я так и не решилась сказать ей об этом, солгав, что уезжаю в длительную командировку.

Я взяла конверт, сунула в карман дождевика и вышла во двор. Отыскала укромный уголок под разлапистой елкой, прислонилась к ее шершавому стволу, глубоко вздохнула, вынула из кармана конверт и изучила его.

Штемпеля не было. Только адрес отправителя: пос. Таёжный, улица Новая, дом 5.

Внутри лежало отпечатанное на машинке предписание гражданке Завьяловой явиться в райком комсомола в понедельник, 24 августа. Подпись: секретарь райкома Дедов С. И.

По спине пробежал неприятный холодок.

Что понадобилось от меня Дедову? Три недели назад я ответила на все его вопросы, встала на учет, подтвердила намерение в будущем году сменить комсомольский значок на партийный билет, и с тех пор не была замечена ни в чем, что могло бы…

Танцы! Воспоминание яркой вспышкой пронеслось перед глазами: я спешу к выходу, ко мне цепляется нетрезвый парень, я отталкиваю его, ловлю взгляд Дедова, выбегаю из зала…

Нина предупреждала, что секретарь райкома ходит на танцы не для увеселения, а потому, что это – часть его работы. Я знала, что ближайшие пару месяцев буду находиться под пристальным вниманием Дедова, и все равно пошла, будто мне заняться было нечем. С другой стороны, я ничего плохого в тот вечер не делала. Не пила, парням на шею не вешалась и пробыла в Доме культуры от силы пятнадцать минут.

В понедельник у меня был утренний прием в амбулатории, потом – консультации в стационаре. Райком работал до семи, так что я вполне успевала к Дедову, а до этого времени решила выбросить мысли о нем из головы, благо переживаний и так хватало.

За эти два дня, прошедшие после разговора с главврачом, я так и не смогла сосредоточиться на поставленной задаче. Меня постоянно что-то отвлекало: пациенты, вызовы в приемный покой и детский корпус, утренние летучки, заполнение медицинских карт… Суббота была самым подходящим днем, чтобы спокойно, без спешки, набросать план действий, а затем продумать его более досконально. Прогулка отлично помогала направить мысли в нужном направлении.

Но дело было не только в этом.

За рабочую неделю я сильно уставала от людей, причем не столько от пациентов, сколько от соседей по общежитию. Уставала от невозможности побыть в тишине, от толкучки на кухне и нескромных взглядов в душевой, от неизбежности того, что в любой момент и по любому поводу ко мне могли зайти, причем зачастую без стука, словно общежитская прописка автоматически лишала человека права на приватность. Единственными, кто меня не раздражал, были Нана и Оля, но и от них я порой уставала. В отсутствие Нины их внимание замкнулось на меня (Нина, образно говоря, являлась четвертым углом в нашем четырехугольнике, который с ее отъездом трансформировался в треугольник с неравными сторонами).

По этой причине я старалась проводить в общежитии как можно меньше времени. В свободное время совершала длительные прогулки, занималась в читальном зале, ходила по магазинам – поиск дефицитных товаров стал своего рода развлечением.

К этому времени я неплохо изучила окрестности и знала несколько тропинок, начинающихся за домами окраинных улиц и, словно нити гигантской паутины, разбегающихся в разные стороны. Одни вели в тайгу, на лесоразработки, на ягодные и грибные поляны, другие – к берегу реки, еще одна – к маленькому озеру, прятавшемуся среди лиственниц и, словно перевернутое зеркало, отражавшему небо в обрамлении золотистых крон, готовящихся сбросить на зиму порыжелые иголки.

Я неторопливо брела, прислушиваясь к визгу бензопил с ближайшей делянки, стуку дятла, протяжному гудку локомотива, тянущего от станции Карабула бесконечные вагоны с древесиной. В прохладном воздухе разливался запах осени, хотя формально лето еще не кончилось. Опавшие листья шелестели под ногами, словно осторожно переворачиваемые страницы старинной книги. Небо было затянуто тучами, обещавшими скорый дождь.

Я вошла в березовую рощу и направилась по тропинке, петлявшей между деревьями, к поляне, которую местные жители приспособили под место отдыха, вкопав пару скамеек и стол под струганым навесом. В хорошую погоду там отмечали дни рождения или без всякого повода приносили бутерброды и чай в термосе, чтобы перекусить на природе. Но сейчас, хмурым субботним утром, на поляне вряд ли кто-то был, что давало возможность подумать над заданием Фаины Кузьминичны; для этой цели я захватила с собой блокнот и ручку.

Услышав голоса, я остановилась. До полянки оставалось совсем немного, она уже была видна в просвете между деревьями. Первой мыслью было развернуться и пойти в другую сторону, чтобы не мешать тем, кто меня опередил, однако один из голосов показался мне знакомым. Движимая любопытством, я сошла с тропинки и, стараясь ступать бесшумно, укрылась за кустом бузины, из-за которого была видна зона отдыха.

Двое сидели на скамейках по разные стороны стола. Напряженность их поз говорила о том, что беседа ведется не из приятных. Мартынюк – а это был он – с хмурым видом слушал, как его собеседница, молодая женщина в красном плаще и розовом беретике, обиженно говорит: