Таёжный, до востребования

– Нина, это неправда, зачем ты…

– Я помню, как ты меня отговаривала. Целую теорию выдвинула, мол, раз он жену бросил, то и меня бросит. Какая же я дура, что оставила записку тебе, а не Оле! Она бы не стала разрушать мою личную жизнь.

Нина наконец разыскала сумочку, которая завалилась за кресло, надела плащ и принялась затягивать кушак с таким остервенением, словно вымещала на нем злость, которую не могла выместить на мне.

– Отойди в сторону! – потребовала она, направляясь к двери.

– Куда ты? – покаянно спросила я, давая ей дорогу.

– На почту! И шла бы ты из моей комнаты. Я тут только друзей принимаю.

Нина хлопнула дверью с такой силой, что с потолка отвалился кусочек штукатурки.

«Вот и всё, – подумала я со странным спокойствием. – Не осталось у меня больше подруг». То-то обрадуется Нана, когда узнает! Она оказалась права: наша с Ниной дружба просуществовала недолго. Наверное, я и в самом деле не умела дружить. Инга была счастливым исключением, но и ее я потеряла. Неизвестно, когда мы с ней теперь увидимся. И увидимся ли вообще.

Накануне я позвонила Инге, чтобы поблагодарить за книгу, поздравить с помолвкой и пожелать ей счастья. Тогда-то она и огорошила меня известием, что Миша назначен руководителем палеонтологической экспедиции в пустыню Гоби и они уезжают сразу после свадьбы, то есть уже на следующей неделе. Командировка продлится по меньшей мере год. Я настолько опешила, что потеряла несколько драгоценных секунд, а когда начала торопливо задавать Инге вопросы, нас разъединили, потому что время кончилось. Новый разговор заказать не получилось: почта закрывалась, телефонистка уже собиралась домой.

Но перед тем как разговор прервался, Инга успела ответить на мой вопрос, чем она будет заниматься в монгольской пустыне. Ее назначили ответственной за пошив и починку комбинезонов и прочей спецодежды для участников экспедиции. В этом была некая злая ирония: Миша благодаря командировке получал жену и повышение, а Инга – скромную роль швеи после должности костюмера в ведущем ленинградском театре. Ради любви она, не колеблясь, бросила все то, без чего раньше не представляла свою жизнь: благоустроенный быт, квартиру в центре Ленинграда, престижную работу, общение с театральной богемой, кино и музеи. Фактически Инга повторяла мой путь, только поводы у нас были разные: у нее – начало семейной жизни, у меня, наоборот, ее завершение. Инга ехала в такую же глушь, в какую не побоялась уехать я, хотя всего два месяца назад она отговаривала меня от этого шага, уверяя, что я не смогу, не справлюсь, не выдержу. Если насчет меня у Инги были сомнения (притом вполне обоснованные), относительно нее я не сомневалась. Она наверняка выдержит все испытания, потому что ее будет поддерживать любящий муж.

Вернувшись в стационар, я съела в столовой тарелку супа и поднялась на отделение, чтобы проконсультировать неврологических пациентов и оформить выписки тех, кто закончил лечение. По пятницам у меня всегда было много бумажной работы, поскольку выписки большей частью проводились перед выходными.

В половине пятого дежурная медсестра позвала меня к телефону. Звонила Фаина Кузьминична. Она попросила зайти к ней по возможности скорее. Я догадывалась, зачем она меня позвала, и не ошиблась: из Богучанской больницы пришли анализы Соболева.

– Да, Зоя Евгеньевна, энцефалит. Но вы и без анализа это знали, верно?

– Я была уверена на девяносто девять процентов. Но процент сомнения все же оставался. Его мог исключить только анализ.

– Я понимаю, что означает упрек в вашем голосе, товарищ Завьялова. Вы сейчас наверняка думаете о том же, о чем и я: вспоминаете наш разговор о том, насколько нам необходимо иметь свою лабораторию.

– Я не сейчас об этом думала, а в среду вечером, когда ставила диагноз исключительно на основании внешнего осмотра пациента.

– Так ведь это и отличает хорошего врача от просто врача. Хороший врач – прежде всего диагност. Когда после окончания мединститута в 1934 году меня распределили в маленькую больничку под Кутаиси, там не было ни лаборатории, ни рентгена, ни автоклава. Да-да, Зоя Евгеньевна, инструменты стерилизовали в баке на дровяной плите. Но в той больнице работали врачи, которые умели ставить правильные диагнозы, и большинство пациентов, за исключением самых тяжелых случаев, поправлялось.

– С тех пор прошло почти пятьдесят лет, – сухо возразила я. – Вы можете вспоминать о трудных годах вашего становления лишь в контексте, как не должно быть, а не в качестве доказательства, что можно работать и без рентгена. Так можно дойти до того, чтобы приводить в пример дореволюционную Россию, когда земские доктора к больным за сто верст на подводе ездили и руки, за неимением антисептика, колодезной водой обмывали.

– Как состояние Соболева? – оставив мои слова без комментариев, спросила главврач.

– Стабильное.

– Вы уверены, что не нужно транспортировать его в Богучаны?

– Мы в любой момент можем сделать это при ухудшении состояния Соболева, но не думаю, что ему станет хуже на данном этапе, учитывая интенсивную терапию. Проблемы возникнут по завершении острой фазы, когда неминуемо проявятся осложнения, характерные для полиомиелитической формы энцефалита, прежде всего – атрофия пораженных мышц. Не исключено, что потребуется консилиум невропатологов из ЦРБ.

– Кстати, относительно вопроса, который вы задали вчера на общем собрании… – Фаина Кузьминична помолчала, пристально, словно обличая меня в чем-то, глядя мне в глаза, к чему я научилась относиться спокойно, поскольку такова была ее манера беседовать с подчиненными. – Я не ответила вам сразу, потому что должна была вначале кое-что проверить… Действительно, с прошлого года леса в Красноярском крае не обрабатываются от клещей.

– Значит, эпидемия энцефалита в Абанском районе случилась из-за этого?

– Я запросила у главврача Абанской ЦРБ информацию о том, кусали ли клещи больных незадолго до проявления у них первых симптомов. Ответ придет в начале недели.

– И скорее всего, он будет положительным. Плохо то, что клещи переносят не только энцефалит, но и другие заболевания, тот же боррелиоз, вспышки которого, насколько мне известно, периодически случаются в здешних местах.

– Не нагнетайте, Зоя Евгеньевна. Связь между клещевым укусом и заболеванием Соболева не доказана. И как прикажете быть с тем фактом, что клещи активнее всего в период с мая по июль, тогда как случаи энцефалита в Абане начали проявляться только в августе?

– Это можно объяснить тем, что распространение клещей в ареоле обитания происходит не так быстро. Какое-то время тайга даже после прекращения обработки дустом продолжала оставаться чистой зоной. Я знаю, что в этом году начало лета было холодным и дождливым, и только с июля установилась сухая погода. Отсюда резкий рост популяции клещей к концу лета.

– Вы, случаем, не биолог по совместительству, товарищ Завьялова? – с легким оттенком иронии поинтересовалась Фаина Кузьминична.

– Нет. – Я сердито покраснела. – Для этих знаний не обязательно получать специальность биолога. Достаточно провести пару часов в читальном зале библиотеки.