Таёжный, до востребования

– Ох, Зоя Евгеньевна! – Девушка вскочила. – Подождите, сейчас проверю.

Она отсутствовала несколько минут, в течение которых я попеременно испытывала то надежду, то отчаяние. А потом одновременно случились два события: Айгуль вышла из комнаты, где хранились лекарства, с заветной ампулой в руке, а в дверь, через которую в приемный покой поступали «самотеком» пациенты, вошла женщина, таща за руку хнычущего мальчика лет пяти.

– Нашла, Зоя Евгеньевна! – сказала Айгуль. – На полке холодильника одна ампула лежала, наверное, из коробки вывалилась, а я не заметила.

Я испытала малодушное облегчение, недостойное врача и комсомолки, но постаралась успокоить свою совесть тем, что я нужна стационару здоровой и что теперь, по крайней мере, мне не придется тратить время на поездку в Богучаны.

– Что у вас случилось? – спросила Айгуль у женщины.

– Да клещ в него впился! – Та развернула ребенка боком, нагнула ему голову и показала на шею, где почти в том же месте, что и у меня, присосался клещ.

Мальчик вырывался, всхлипывая и жалобно подвывая. Я подошла, отцепила маленькую потную ручонку от материнской руки, присела перед мальчиком на корточки и улыбнулась.

– Если перестанешь плакать и не будешь бояться, получишь конфетку.

Малыш затих и молча смотрел на меня заплаканными глазенками. Я потрепала его по волосам, поднялась и спросила у матери, когда она обнаружила клеща.

– Да вот только сейчас! Вернулась с работы, смотрю, Митя шею трет и говорит – больно. Он в садик не ходит, с ним свекровь моя сидит, пенсионерка. Они вчера за ягодами ходили, наверно, из леса принес.

Я восемь лет в Таёжном живу, а живого клеща впервые вижу! Раньше их в здешних лесах не водилось. Я побоялась сама вынимать, товарищ доктор, притащила Митю сюда, хоть и упирался, шельмец. Упрямый, весь в отца! – она легонько дернула сына за ухо.

– Вы правильно сделали, что пришли. У ребенка нет аллергии на белок?

Женщина отрицательно покачала головой, но не спросила, зачем мне эта информация.

– Посидите. Мы скоро вернемся.

Я взяла у Айгуль ампулу с иммуноглобулином и отвела ребенка в травматологический кабинет. Денисов второй раз за четверть часа удалил клеща. Митя, помня об обещанной конфете, сидел тихо и не вырывался, но, когда настала очередь укола, ударился в рев.

– Так сыворотка еще осталась? – перекрикивая Митины вопли, спросил Денисов.

– Только одна ампула.

Я не стала говорить, что сама рассчитывала на эту ампулу, но не могла не уступить ее ребенку. Денисов пристально взглянул на меня поверх головы ревущего Мити и хотел что-то сказать, но промолчал. Вынув из стола ириску, припасенную специально для таких случаев, он дал ее мальчику. Продолжая всхлипывать, Митя развернул фантик и запихнул конфету в рот.

Я рассказала его маме о проведенной профилактике, дала указания относительно наблюдения за состоянием ребенка и попросила передать соседям и знакомым, чтобы перед походом в лес надевали закрытую одежду, а по возвращении осматривали себя в зеркале. Судя по выражению лица женщины, она вряд ли отнеслась к моим словам всерьез, более того, выразила недовольство, что сына «укололи» без ее согласия, он и так, бедный, натерпелся, а тут еще укол.

– Знала бы, сама бы этого клеща вытащила! – сердито сказала она вместо спасибо.

Мы, врачи, привыкли к тому, что зачастую пациенты не испытывают той благодарности, на которую мы вправе рассчитывать, и не ждем этой благодарности, а просто делаем свое дело. Даже зная, что мать Мити останется недовольна, я все равно поступила бы так же. Возможно, опасности никакой не было; возможно, я делала из мухи слона, но, когда инфекционный бокс заполнен больными, поневоле начнешь перестраховываться.

Только придя домой, я смогла в полной мере оценить опасность, которая мне потенциально угрожала.

Я могла заболеть, а могла не заболеть; шансы были примерно равны. Не хотелось испытывать судьбу, а значит, оставалось только одно: ехать в Богучаны.

Я знала, что Фаина Кузьминична уезжает в районный здравотдел, располагавшийся на территории больницы, в девять утра на служебной «Волге», которую сельсовет предоставлял для поездок руководящим работникам. Я решила попроситься к ней в машину, объяснив ситуацию и понадеявшись, что главврач не сочтет мою просьбу нарушением субординации.

Достав из холодильника два антрекота, купленных накануне в кулинарии, я спустилась на кухню, чтобы их приготовить. Время ужина прошло, кухня была свободна. Обжарив антрекоты на сковородке, я положила их на тарелку и понесла в столовую. Аппетитный запах мяса напомнил о субботнем юбилее Вахидова и о казане тушеной баранины, которой он угощал своих друзей. Нины на этом обеде ожидаемо не было, а Нана и Оля сели от меня как можно дальше и старательно делали вид, будто со мной незнакомы.

В столовой сидел недавний именинник и ел котлету с гречкой. Присоединившись к нему, я сказала, что буквально минуту назад вспоминала о субботнем пиршестве.

– Разве это пиршество, Зоя? Вот побывали бы вы на празднике в Узбекистане. Столы длиной в километр, и все уставлены кушаньями!

– Сколько дней длится такой праздник? – Я улыбнулась.

– Пока всё не съедят, иногда по целой неделе, – серьезно ответил Вахидов.

– Я бы не выдержала уже через два часа.

– Да, восточная кухня очень сытная. Судя по вашему телосложению, вы к такой пище не привыкли. Вот и антрекоты, я смотрю, не толще листа бумаги.

В кулинарии покупали?

Я кивнула, стыдливо прикрыв куском хлеба подгоревший с одного края антрекот, и, словно оправдываясь, пояснила:

– На буднях совершенно некогда готовить. Приходится питаться полуфабрикатами.

– Спасибо за книгу, Зоя, – неожиданно сказал Вахидов. – До вас мне никто не дарил английских писателей в подлиннике. Я начал читать «Дэвида Копперфилда», каждый вечер прочитываю минимум по двадцать страниц.

– Рустам, откуда вы так хорошо знаете языки?

– Моя мама – учительница немецкого и английского. Правда, по профессии не работала: сразу после института вышла замуж. Она учила нас с братом. Один день на английском с нами говорила, другой день – на немецком, третий – на узбекском, четвертый – на русском, пятый – снова на английском. Отец сердился, говорил ей: тебе заняться нечем? А маме и правда было особо нечем. Хотя мы жили почти в самом центре Москвы, из квартиры она почти не выходила.

– Учила только вас и вашего брата? А сестер?

– Зачем девочкам языки? С кем они станут после замужества по-английски в узбекской деревне говорить?

Я не сразу нашлась с ответом. Как и в прошлый раз, когда Вахидов рассказывал историю своей женитьбы, я не могла понять и принять особенности узбекского менталитета. Но сказать об этом прямо – значило обидеть человека, уважавшего обычаи своих предков, даже если эти обычаи были закоснелыми, вредными, а подчас даже жестокими.

– Скажите, Рустам, ваши сестры – счастливые женщины?