Таможня дает добро

Сергей особо напирал на то, что это не было связано с каким-то запретом, связанным со стремлением зурбаганских властей сохранить статус-кво и все связанные с ним преимущества. Нет, тут дело было в неких законах мироздания, которые, как уяснил Роман, никто толком не понимал. Люди просто знали, что все пути ведут в Зурбаган — и строили свою жизнь, исходя из этой аксиомы.

И вот, вместо знакомой бухты и города на её берегах — низкий скалистый берег, тянущийся, сколько хватает глаз; вместо величественной башни на утёсе — едва видная в бинокль вышка с тусклым фонарём на верхушке. И ни следа «зоны прибытия» с её бакенами, волнолома с проходом на внутренний рейд, у которого бессмертно дежурит броненосец «Хассавер», флагман зурбаганского флота. Ни леса мачт у пристаней и черепичных острых крыш припортовых кварталов, за которыми должна прятаться таверна «Белый Дельфин» и её владелица, тётушка Гвинкль…

Роман покосился на Дзирту. Она стояла на том же месте и рассматривала берег в подзорную трубу.

— Можно поинтересоваться, мадемуазель капитан, где мы находимся?

Эти слова — «мадемуазель капитан» — он произнёс с нескрываемой иронией.

Если девушка и уловила иронию, заключавшуюся в этих словах, то предпочла сделать вид, что ничего не заметила. Она опустила трубу — длинную, составленную из раздвижных латунных секций, как у географа Паганеля из «Детей капитана Гранта» — и повернулась к Роману.

— Там, куда отправилась «Серая чайка» — если, конечно, верить заявке, оставленной в Гильдии Лоцманов заявке. Но не думаю, что они сообщили ложные сведения — это легко обнаружить, и тогда прощай лицензия, что у Лоцмана, что у капитана. Никакая контрабанда не стоит такого риска.

— Да чёрт с ней, с «Серой чайкой»! — молодой человек едва сдержался от матерного комментария. — Сколько раз мне говорили, что что все пути ведут в Зурбаган — а это, по-вашему, что?

Он обвёл рукой окружающий пейзаж. Дзирта молчала, и это молчание окончательно вывело его из себя.

— Выходит, есть и другие дороги, в обход, а мне попросту морочили голову — и вы, и Казаков, и мастер, мать его, Серж? Думали, я дурачок, и ничего не пойму? Спасибо, конечно, за столь лестное мнение — но можно всё же узнать, мадемуазель капитан, зачем всё это понадобилось?

Дзирта посмотрела на собеседника в упор — и не отводила взгляд, пока тот не опустил глаза.

— Вам говорили правду. Но из любых правил случаются исключения, и хорошо бы вам это запомнить. И… хотите совет?

— Совет? — такого Роман не ожидал. — Ну, попробуйте…

— Сделайте вид, что ничего не заметили. А лучше — забудьте. Всё равно ничего не поймёте, только себя измучаете.

— Парус! — раздалось за спиной. — Парус милях в двух на зюйд-ост-тень-ост!

Роман обернулся. Сигнальщика на мостике не было — вместо него сигнал подал матрос-штурвальный. Он кричал, тыча пальцем в далёкий берег, на фоне которого, и правда, белел крошечный завиток. Направление матрос определил, заглянув в стоящий перед штурвалом узкий, дубовый, застеклённый сверху ящик — каким бы не был мир, где они оказались, подумал Роман, магнитное поле здесь имеется, и воздействует, как положено, на картушку, чувствительный элемент скрытого в нактоузе компаса…

— Все наверх! — крикнула Дзирта. — Руль право три, сообщить на «Квадрант»: «Обнаружено парусное судно, иду на сближение, собираюсь досмотреть!»

Командовала она по-зурбагански. Роман уже немого понимал это наречие — в нём, в самом деле, много было от эсперанто, латыни и других европейских языков. Да и догадаться было несложно — какие ещё слова могут звучать на палубе военного корабля в подобный момент?

В ответ по трапам застучали башмаки, на палубу высыпали матросы — во время перехода по Фарватеру девушка приказала всем, кроме штурвального, укрыться под палубой — и разбежались по своим постам. «Латр», подчиняясь вращению штурвала, вышел из строя и направился наперерез неизвестному судну.

На грот-мачту поползла гирлянда сигнальных флажков — в ответ на «Квадранте» тоже взвился сигнал, и шхуна, описав широкую дугу, направилась вслед за таможенным крейсером.

— Ну, вот вам и аборигены. — Дзирта опустила подзорную трубу и удовлетворённо кивнула. — Можете радоваться, не пройдёт и часа, как мы выясним, куда делась ваша «Серая чайка»!

Роман собрался, было, возразить, что пароход не его, и вообще, у него ничуть не больше поводов для радости, чем у прочих участников маленькой экспедиции — но тут сигнальщик (он, наконец, занял своё место на правом крыле мостика) — вскинул руку с зажатым в ней биноклем и неразборчиво что-то прокричал.

— Меняют курс. — перевела Дзирта. — А хорошо идут, быстро…

Роман призвал на помощь все свои знания в морском деле, заимствованные, по большей части из кино и художественной литературы.

— А если там, под берегом, отмели? Знаете, песчаные такие, на них ещё ракушки съедобные собирают… Осадка у этого корыта ерундовая, вот и рассчитывают удрать по мелкой воде!

Дзирта покачала головой.

— Отмелям, тем более песчаным, у скалистого берега взяться неоткуда. А вот подводные камни запросто могут быть. Они-то свои воды знают, в отличие от нас, если погонимся — запросто можем выскочить на каменную гряду и проломить днище. Не-ет, это нам не подходит…

— И что же, мы дадим им уйти?

— От снарядов не уйдут. — Роману показалось, что Дзирта озорно ему подмигнула. Прозвучала команда «По местам стоять!»; засвистали боцманские дудки, канониры у баковой шестифунтовки уже вертели штурвальчики горизонтальной наводки, расчёт картечницы со скрежетом загонял в приёмник патронный короб. Под гафель пополз голубой, с силуэтом маяка, и парой длинных белых косиц, вымпел — таможенный крейсер зурбаганского флота «Латр» готовился к бою.

* * *

Первый снаряд — «практическая» чугунная болванка без порохового заряда, как пояснила Дзирта, — лёг метрах в ста пятидесяти, точно по курсу неизвестного судна. Огонь открыли с дистанции в два километра; беглецы сделали попытку прижаться к высокому, обрывистому берегу, у которого и опасно пенились на подводных камнях буруны — но после третьего снаряда, провывшего над самыми мачтами, смирились с неизбежным и повернули навстречу преследователям. Расстояние между судами быстро сокращалось, и вскоре можно было уже разглядеть «добычу» во всех подробностях.

— Рыбаки. — уверенно определила Дзирта. — У нас таких посудин полно, по всему побережью — в любой деревушке от Зурбагана до Каперны…

Действительно, вдоль бортов судёнышка были развешаны сети, надо полагать, для починки. Тупоносое, с пузатыми бортами, с парой мачт, несущих гафельные паруса и длинным бушпритом, в длину оно имело метров двенадцать-пятнадцать и обликом своим до чрезвычайности напоминало промысловые шхуны, ходившие по Чёрному морю ещё в дореволюционные времена, так называемые «дубки». Модель одного из них Роману довелось увидеть в Феодосии, в музее Александра Грина — с пояснением, что на подобной посудине писатель совершил однажды путешествие из Одессы в Херсон.