Тайна двух лагерей

Мурад обожал Гошку. С порога роддома не спускал его с рук. Покупал нам всякое, чего я и в глаза до того не видела; импортные подгузники, бутылочки для кормления, диковинную прогулочную коляску. По любому волнительному поводу в дом приглашался частный педиатр, а я могла в любой момент заказать маникюршу с выездом. Денег на все это хватало. Фонд «КуреповЪ» процветал, Мурад выступал на телевидении, по всей Москве висели огромные растяжки с рекламой. Гошка родился в 2000 году, и это было самое «золотое» время для благотворительного фонда Мурада. Он очень много им занимался, вечно с кем-то созванивался, встречался. Но у меня почему-то осталось воспоминание, что он постоянно был дома. Просто он везде как-то успевал и в первую очередь думал не о делах, а о семье.

А в 2010-м все рухнуло. Ему пришлось прикрыть свое дело. Насовсем. Его обвинили во взяточничестве, причем открыто. Еще вечером все было нормально, а утром нам позвонили и сказали, что в какой-то газете появилась разоблачающая статья, где какие-то люди якобы видели, как Мураду передавали деньги. Там же какие-то непонятные очевидцы описывали, что Мурад незаконно отжал под нужны фонда несколько старых построек неподалеку от Павелецкого вокзала. Якобы они видели, как оттуда силой выводили арендаторов, а муж стоял в сторонке и посмеивался. Увидев статью, Мурад тут же поехал на работу. Я осталась дома, все валилось из рук. Телефон не умолкал: то журналисты попросят меня об интервью, то зовут в ток-шоу. Я бросала трубку и ждала мужа. Что интересно, никто из его многочисленных приятелей не вышел на связь. Мурад позвонил около полуночи, попросил внимательно его выслушать и объявил о том, что оформил со мной развод. Какие-то его знакомые помогли сделать это очень быстро. У меня тут же случилась истерика, сын стоял на пороге комнаты вот с такими глазами, а муж приказным тоном по телефону мне говорил, что я должна срочно забрать Гошку и уезжать из Москвы к своим, в Санкт-Петербург. Так надо. Безотлагательно. У нас есть два часа на сборы, а потом приедет машина с его человеком и нас отвезут в аэропорт. Билеты уже куплены, в Санкт-Петербурге меня ждут. Никаких других вариантов. Все ради нас, он потом все объяснит. Твердил, что любит меня, что я должна ему верить, но у меня нет выбора. И сказал, где в квартире он хранит деньги…

Спустя время его судили. За процессом, казалось, следила каждая собака. В газетах промелькнули и мои фотографии, но меня больше никто не доставал. Как ни странно, нас с Гошкой вообще больше не тронули. Ни полиция, ни журналисты, ни папарацци. Мы спокойно жили в Питере, Гошка ходил в школу на соседней улице. Я устроилась секретарем на небольшую зарплату. Слава богу, что после смерти родителей мне досталась квартира на Невском. Те деньги, которые я забрала с собой из Москвы, закончились довольно быстро, нам хватило их примерно на год. И это при жестокой экономии. Тогда я научилась засаливать огурцы, помидоры и запасаться продуктами впрок. Но на Гошке эти события никак не сказались. Он всегда был слишком спокойным. Даже резкий переезд и исчезновение отца на нем никак не отразились. Про отца он меня даже не спрашивал. Тоже, наверное, понимал, что произошло что-то очень серьезное, если вдруг пришлось уехать. Но когда ему было лет шестнадцать, он вдруг сообщил, что Мурад вышел с ним на связь. «Мама, он позвонил, – сказал сын. – Сказал, что раньше не мог. Спросил про наши дела. Спросил про тебя. Я ответил, что у нас все окей, а ты здорова и счастлива». Я аж дар речи потеряла, но поняла, что расспрашивать Гошку не имею права. Он вырос, между ним и отцом свои дела. Захочет – расскажет.

– Они все-таки встретились? – спросил Крячко.

– Если это и было, то я об этом не знаю, – качнула головой Марина. – Но они абсолютно точно созванивались и потом. Понимаете, Мурад не мог оставить сына. Он и не оставил, вышел на связь, хоть и спустя много лет. Ну а я… Ладно, чего уж про меня говорить? Я уже тоже не хочу слышать от него никаких объяснений.

Марина замолчала, неловко улыбнулась и пожала плечами.

– Вывалила перед вами все свое прошлое, – пробормотала она. – Это на нервной почве. После стресса всегда так отхожу – болтаю, болтаю. Вам оно надо?

– Надо, – спокойно ответил ей Гуров. – Ваш сын идет на поправку – это главное. Но из всего вышесказанного можно сделать вывод, что он рассудительный человек, который четко знает, чего хочет. Наверняка он очень осторожный человек?

– Не то чтобы осторожный. Скоре, рассудительный. Он недоверчиво относится к незнакомцам, но если кому-то понадобится его помощь, то он поможет сразу же. Может быть, дело в этом? Кто-то попросил его о чем-то, он откликнулся, а в итоге попал в эту ужасную историю. Поймите, у меня никаких мыслей на этот счет нет. Я ничего не понимаю. Почему Гошу нашли рядом с домом? – нахмурилась Марина. – Почему именно здесь? Будто бы что-то хотели этим сказать. Рядом с ним были его вещи, сумка, деньги и документы. Будто бы кто-то не дал ему зайти в квартиру, перехватил по дороге домой, треснул по башке, затуманил мозги, раздел догола, потом каким-то образом лишил его сознания и затащил в ближайшие кусты. Зачем это с ним сделали? Вы видите во всем этом хоть какой-то смысл? Помню, что уже говорила об этом. Ну… какая-то картина хотя бы вырисовывается или нет? Есть у вас версии? Поймите, я не успокоюсь, пока не получу ответа.

– Мы работаем над этим.

– Работают они… – отвернулась Марина.

– Вы разговаривали с его лечащим врачом? – спросил Гуров.

– Недолго. Она сказала, что следов насилия на теле нет, кроме тех ссадин, которые он мог получить, оцарапавшись, например, о ветку. Следов насилия нет – это ведь хорошо. Но…

– Мы поговорим с ней, попросим объяснить подробнее, – пообещал Гуров. – Ну и с самим Гошей поговорим, конечно. Не подскажете, Марина, а вы знакомы с его друзьями или одногруппниками? Сын делился с вами подробностями своего житья-бытья? Вы сказали, что между вами сложились доверительные отношения, так?

– Да знаете, не особо-то он и откровенничал, – задумчиво произнесла Марина. – После его переезда в Москву мы созванивались не так уж и часто. У него работа, учеба. Когда мог, тогда и выходил на связь. Конечно, я задавала вопросы, но его ответы были односложными: да, нет, нормально. Вот в таком духе. То есть я знала, что он здоров, хорошо питается, сегодня устал, а вчера у него болело горло, но про знакомых он ничего не рассказывал.

– А как же соседка? – Гуров кивнул на стену. – Женя, кажется?

– Ой, ну с Женей мы знакомы, конечно. Но не близко. Хорошая девочка. Сын с ней дружит, помогают друг другу по мелочам. Но как девушка она ему неинтересна. Гошка не ловелас, все больше работа да учеба. Он как бирюк, а такие девушкам не очень нравятся.

Гуров взглянул на Стаса, кивнул ему и посмотрел на наручные часы.

– У вас, случайно, нет контактов его друзей или знакомых? – спросил он.

– Нет у меня ничего. Он же взрослый парень, – покачала головой Марина. – Единственный телефон, который я сохранила, принадлежит хозяину квартиры. Но каким он боком…

– Никаким, наверное, – быстро согласился Гуров. – Но если вы не против, то я бы взял номер его телефона.

– Он не рассказал матери то, чем поделился с врачом, – заметил Стас, выходя из лифта. – Врачу выложил историю про заблудившегося мужика, которому налил стакан воды, а мать об этом не в курсе.

– Наша дорогая доктор Людмила Павловна поймала удачный момент, – ответил ему Гуров. – К тому же она, кажется, хороший психолог. Вот и выложил ей Гоша Курепов все, что запомнил. Пусть на эмоциях, но рассказал. А когда появилась мать, то он пришел в себя и решил, что случай с мужчиной на лестничной площадке уже не имеет никакого значения. Думаю, если бы Людмила Павловна повела себя равнодушно и не решила проявить чуткость, то мы бы никогда не узнали об этом.

– Думаешь, тот потерявшийся мужик не просто так оказался напротив Гошиной квартиры? – прищурился Стас.

Гуров вышел из подъезда, закурил и внимательно посмотрел на друга.

– Думаю, что его стоит поискать, – решил он и присмотрелся к подъездной двери. – Видеонаблюдения нет. Значит, стоит поискать свидетелей. Кстати, Станислав Васильевич, не хочешь ли прогуляться?

– Хотел предложить тебе то же самое, – откликнулся Крячко.

Не сговариваясь, они пошли в сторону от дома – туда, где заканчивался асфальт и начиналась неширокая утоптанная тропинка, ведущая к границе старого парка. Пройдя по ней метров двадцать, сыщики остановились прямо перед тем местом, где совсем недавно прятался обезумевший Гоша Курепов.

Гуров сошел с тропинки первым и тут же зацепился ботинком о пакет с мусором. «Какая собака выбрасывает отходы по пути к помойке? – мысленно возмутился он. – Неужели так сложно пройти десять метров до контейнеров?» Но несмотря на то, что под ногами то и дело попадались следы человеческого присутствия, заросли здесь были мощными – давно не стриженные кусты достигали человеческого роста, а тропинки терялись в растительном мусоре. Гуров медленно шел вперед, внимательно глядя себе под ноги. Крячко старался ступать след в след и тоже не сводил взгляда с земли. Оглянувшись, Гуров определил, что с того места, откуда они со Стасом зашли в «лес», увидеть Гошу, прячущегося в кустах, было бы совсем несложно, но кому в голову пришло бы всматриваться в буйные заросли? Здесь пахло мочой, а в темное время суток этот старый парк наверняка старались обойти стороной. Если верить жителям района, никто в эту сторону давно не ходит. Место заброшенное, даже алкашня им пренебрегает. Ну разве что собачники могут забрести, так то исключительно по незнанию. Неуютно тут, грязновато. На земле вперемешку с растительным мусором встречаются осколки стекла и камни, о которые легко споткнуться. Если бы Гоша Курепов забрел сюда сам и случайно, то вряд ли дошел бы до того места, где его нашли. Наверняка бы сто раз обо что-то на земле запнулся. Однако Гоша лишь слегка оцарапался о сучья – на его теле не было видно серьезных ран или порезов. Складывалось ощущение, будто бы его занесли в этот адский уголок на руках и только потом раздели и аккуратно уложили под кустами.