Тайны Зимнего дворца

По окончаніи псни, Михайловъ всталъ и произнесъ звучнымъ голосомъ слдующую рчь:

«Да, друзья мои, мы піонеры для будущаго счастья Россіи; мы надежда и оплотъ нашего несчастнаго порабощеннаго отечества! Да не устрашать насъ ни трудъ ни опасность! Впередъ! Впередъ! и если даже предъ нами откроется зіяющая пропасть, бросимся въ нее безъ оглядки, подобно Муцію Сцеволы, чтобы жертвуя нашей жизнью умолить боговъ! Наша родина молода, полна силъ, и готова на всякія жертвы чтобы добиться свободы и самостоятельности. До сихъ поръ вс попытки Запада, чтобы унизить Россію остались безплодными; направленныя противъ насъ стрлы, притупились бы о желзную волю нашей родины, если бы образованіе проникло въ народъ. Государь считаетъ, что образованіе ведетъ въ анархіи, между тмъ какъ оно составляетъ величайшій оплотъ противъ нее; хотя въ сущности рабство и образованіе не могутъ идти рука объ руку.

Поставимъ же себ задачей, не жаля труда, какъ словомъ такъ и перомъ, заставить Россію идти параллельно съ другими странами цивилизованной Европы, по пути къ просвщенію. Напрасно Норовы и Мусинъ-Пушкины борятся противъ потока; но никакая плотина не можетъ сдержать такого напора! Подготовимъ-те же почву, чтобы она могла плодотворно воспринять въ свои ндра, то драгоцнное семя, которое мы на ней посемъ! Станемъ же просвтлять умы народа, чтобы онъ могъ понять и ощутить святое слово свободы! Поклянемся же, что мы вс будемъ работать для этого святого дла. Не даромъ сказалъ велики поэтъ, котораго мы вс почитаемъ, что всякій принесенный камень будетъ служить къ украшенію и увеличенію храма славы и величія Россіи!

И такъ поклянитесь же вс!

— Клянемся! послышалось со всхъ сторонъ подъ глухими сводами подземелья. — Посл этого заговорилъ Достоевскій.

— Братья! еще разъ поклянемтесь также, никогда не прибгать ни къ шпаг ни къ кинжалу, такъ какъ никогда святое имя свободы не приносила плода по почв обагренной кровью. Кровь не свободу производитъ, а напротивъ тиранію! Общайте, что никогда не станете побуждать народъ къ напрасному кровопролитію за святое дло свободы!

— Общаемъ! снова раздался голосъ заговорщиковъ.

Затмъ поднялся молодой человкъ, тонкія и благородныя черты котораго, равно какъ и манеры, рзко отличались отъ грубаго платья.

— Хотя я принадлежу по рожденію къ классу людей владющихъ крпостными, я всегда ратовалъ за ихъ освобожденіе. Достигши совершеннолтія, первымъ моимъ дломъ было — дать вольную моимъ крпостнымъ. — И что жь, кто могъ бы это предвидть? Мое желаніе нашло непреодолимую преграду: по высочайшему повелнію мои крестьяне, которымъ я далъ землю, желая изъ нихъ сдлать свободныхъ землепашцевъ, помимо моей воли остались крпостными.

Одно изъ главныхъ препятствій къ развитію культуры въ нашей родин безспорно крепостничество. Разв мы американскіе плантаторы, что намъ необходимы рабы для обработки нашихъ полей? Неужели мы вчно будемъ питаться потомъ людей намъ подобныхъ?

Если бы вниманіе членовъ собранія не было поглощено всецло словами оратора, то услышали бы глухія рыданія. Посл нкотораго перерыва ораторъ продолжалъ:

— Пока крестьяне влачатъ свое жалкое существованіе въ нашихъ чудныхъ и богатыхъ краяхъ, почти въ нищет, часто нуждаясь въ куск хлба, наши столы покрываются изысканнйшими, явствами, привозимыми со всхъ краевъ свта. Пока несчастный крестьянинъ работаетъ подъ знойными лучами солнца, или при трескучемъ мороз, мы продаемъ за завтракомъ по разнымъ ресторанамъ столько, — сколько нужно цлому крестьянскому семейству, чтобы прожить цлый годъ ни въ чемъ не нуждаясь.

Когда же мы перестанемъ быть хозяевами семейномъ жизни мужика? Когда жены и дочери нашихъ крестьянъ перестанутъ быть жертвами нашей прихоти и распутства? Въ это время рыданія, раздававшіяся изъ одного угла погреба, все усиливались и переносились заразительно въ другой. Молодой человкъ продолжалъ:

— Крпостничество ослабляетъ Россію, поклянемтесь же, содействовать всми силами освобожденію намъ подобныхъ, пусть это будетъ самой завтной цлью.

— Клянемся! послышалось снова.

Когда замолкли звуки голосовъ, повторяемые эхомъ погреба, Савельевъ подошелъ къ оратору и съ жаромъ пожалъ ему руку.

— Князь Одоевскій, вы достойный сынъ вашего отца, который вотъ ужь тридцать лтъ томится въ холодной Сибири. — Онъ также пожертвовалъ собой для ближнихъ. — Я говорилъ съ нимъ, какъ говорю съ вами и жалъ его благородную руку какъ и вашу. Будемъ надяться, что настанетъ тотъ день, когда и онъ явится между нами. Союзныя державы не положатъ оружія, пока корона украшаетъ голову нашего безпощаднаго монарха, но его сынъ, надежда всей Россіи, займется залчиваніемъ ранъ, нанесенныхъ отечеству рукой его отца; вдь и ему пришлось немало пострадать отъ непреклонной гордости самолюбія Николая.

Вы только что говорили о рабств, которое точно коршунъ клюетъ сердце Россіи. Вотъ вамъ живой примръ распутства одного изъ многихъ нашихъ помщиковъ.

Говоря это, онъ вывелъ изъ угла, гд раздавались рыданія, молодаго человка, одтаго въ крестьянское платье и представилъ его собранію.

На видъ ему казалось, не боле восемнадцати лтъ; его блдныя и изнуренныя горемъ черты, внушали непреодолимую симпатію, хотя не выражали ни силы воли, ни мужественности, присущей полу, а напротивъ слабости и женоподобности. Волосы были обстрижены по крестьянскому обычаю, но невольно думалось, что когда-то они были длинны и своими мягкими кудрями украшая это миловидное лицо. Его чудные голубые глаза были красны отъ слезъ, а большія синяки ихъ окружавшіе краснорчиво говорили о томъ, что долженъ былъ онъ выстрадать.

— Разскажите вашу жизнь, попросилъ его Савельевъ.

— Не могу! отвтилъ тотъ захлебываясь отъ рыданій и направился къ ближайшей скамейк. Юноша наврное упалъ бы, если бъ его не поддержали. Онъ опустился на ящикъ, и, подавленный горемъ, продолжалъ рыдать, закрывши лицо руками.

Въ такомъ случа берусь я самъ вамъ передать за нее, сказалъ Савельевъ. Передъ вами не мужчина, а слабая двушка, прошагавшая пшкомъ дв тысячи верстъ, чтобы вымолить у государя защиту и справедливость.

Напрасно плакала она искавъ случая говорить съ тмъ, кто расточаетъ милости и налагаетъ цпи. — Вамъ извстенъ мой побгъ съ Кавказа! Онъ совершился посл того, какъ я проливалъ кровь за родину. Я былъ вынужденъ сторониться большихъ дорогъ, гд легко могъ бы быть узнанъ; поэтому я направился вдоль Волги и прямо въ столицу. Днемъ я кормился подаяніемъ. — Русскій мужикъ жалостливъ и сердеченъ.

Такимъ образомъ я прошелъ не одну сотню верстъ черезъ Астраханскія и Саратовскія степи, рдко встрчая кого нибудь въ теченіи цлаго дня кто ногъ бы указать дорогу, руководясь въ пути только солнцемъ. Такимъ образомъ добрался я до одной деревни, расположенной между Саратовымъ и Вольскомъ. Послдніе дни я еле могъ двигаться, изнеможенный отъ усталости и только что отъ зажившихъ ранъ. Хотлось было остановиться на нсколько дней въ Саратов, чтобы отдохнуть, но опасался полиціи. Я продолжалъ свой путь, пока не упалъ въ изнеможеніи передъ домомъ какого-то помщика. Не знаю, сколько я пролежалъ безъ чувствъ, помню только, что внезапная жгучая боль привела меня въ сознаніе. — Предо мной стоялъ пузатенькій человкъ, на лиц котораго выражалась скотская алчность, и сильно трясъ меня за больную руку.

— Что ты тутъ длаешь бродяга? — грубо спросилъ толстякъ.

Слово „бродяга“ сразу вернуло всю мою энергію.

— Съ какихъ поръ называютъ бродягой человка подвергавшаго опасности свою жизнь за царя и отечество?

Вокругъ насъ образовалась толпа мужиковъ и слышанъ былъ ропотъ негодованія.

— Молчать собаки! крикнулъ на нихъ помщикъ. Къ сожалнію есть и такіе представители привиллегированнаго класса, при этихъ словахъ онъ окружающимъ погрозилъ нагайкой. — Его должно быть боялись, такъ какъ мужики замолкли тотъ часъ же.