Театральные подмостки

А на подпольно -- денег у меня не было.

Хочешь не хочешь, а пришлось рожать.

Нашла себе жениха, был у меня... ходил тут за мной, в соплях плавал. Свадьбу отыграли, а там уж и родила, семимесячного, как полагается. Эти, врачи долбанные, девочку мою долго выходить не могли, но сейчас она вроде как здоровенькая. А вот через три года мальчик у меня совсем больной родился. Хотела его в интернат для инвалидов сдать, но Вася мой правильный оказался. Сам решил с ним возиться. А меня это всё уже достало!

Мозги Графина плавали в пьяном коктейле и практически никак не реагировали, а вот я слушал эту "трогательную историю" и умилялся. Как всё-таки женщины любят душу изливать! И ведь никто за язык не тянул.

– - А детей я люблю. Мне просто не до них как-то было. Времени не хватало. А с мужем мы плохо живём, не люблю я его. Зарабатывает копейки, да он и мужиком-то никогда не был. А ты -- ничего...

Неля ещё много чего рассказала, но об этом мне уж совсем говорить не хочется. Потом я ещё несколько раз оказывался в их жизни, и сложилась у меня более-менее ясная картина.

После того свидания они стали жить вместе. Неля вообще оказалась этакий мужик в юбке, меняла свою жизнь, что называется, кардинально и решительно. Ну и Графин вовсю помогал, из шкуры лез. Видимо, он её и заинтересовал, как уголовник, чтобы с мужем рассчитаться. Обманула она своего благоверного насчёт ребёнка, ну, что он отец, и, как это часто бывает, вместо угрызений совести и чувства вины (а может, и из-за этого) росло в ней с каждым годом раздражение, презрение к своему мужу, злоба и ненависть.

И в один из солнечных дней утречком ранним, когда муж ушёл на работу добывать пропитание для семьи, а дочка -- в школу, пригнал Графин с друзьями-собутыльниками к подъезду КамАЗ с контейнером и всё ценное обзаведенье из квартиры выбрали.

Богатство там не ахти какое, а всё же и диван, сломанный и растрёпанный, и тот забрали. Телевизор, машину стиральную и посуду более-менее сносную, бельишко опять же... да что и говорить, даже новенькую кровать у дочери Нели унесли -- может, пригодится. А как же, новая семья -- о себе думать надо, то да сё... Словом, одни белы стены оставили.

Вася как узнал, что жена его вместе со всем обзаведеньем покинула, от сердечного приступа в больницу слёг. А там ему, аллергику, не то лекарство в организм сунули, и его анафилактический шок стукнул. В общем, не выходили. Неле об этом несчастье, естественно, сообщили, но на похороны она не поехала, хотя и трезвая была. Дети сейчас в детском доме, а сама она судится из-за квартиры.

С Графином у неё тоже... не по-людски как-то. Трезвый он -- угрюмое депрессивное создание, а как выпьет, так самое настоящее чудовище, как будто в него какое-то зло вселяется. Потом и не понимает, как такое натворил... Напьётся, и Неля после синяки гримирует. Иной раз и не рассчитает дурь-то. Три раза с сотрясением мозга в больнице лежала. А один раз как-то забыл тряпку на руку намотать, чтобы следов не осталось, неудачно стукнул и ключицу ей сломал. Подруги её, "стервы", постоянно в уши надувают: дескать, бежать надо от такого изверга, пока совсем не зашиб. Но Неля -- ни в какую, даже в полицию не заявляла. Может, и впрямь любит, а то и деваться некуда: запустила троянского коня, прописала. А потом, Графин хоть и нелюдь, а деньги какие-никакие носит и на работу не гонит. Где, правда, добывает -- неизвестно. По ночам часто отсутствует и целыми днями где-то пропадает.

Знаете, мне всегда худо было, когда в их жизни оказывался, словно в какой-то вонючей грязи валяешься и дурь глотаешь. Да ещё всякий раз предчувствие чего-то страшного всё усиливалось и усиливалось...

Потом я ознакомился с ещё двумя ущербными и гадкими жизнями.

Первая была жизнь холёного циника и эгоиста, которого родители "дальновидно" нарекли Оскар... Этот Оскар менял женщин как перчатки и строил карьеру политика. Он вызвал у меня не меньшее омерзение, чем Графин. За его уверенными плечами и высоко поднятой головой не один десяток изуродованных и искалеченных женских судеб. А теперь ещё в свои тридцать пять лет он ухитрился охмурить шестнадцатилетнюю девочку. Подавил её полностью своей волей, навязал своё гнилое мировоззрение, подчинив под свой жизненный план. Эта Геля, не имеющая своего духовного и житейского багажа, превратилась в марионетку, готовую исполнить любую прихоть. И, что самое страшное, спустя всего полгода стала такой же циничной особой.

Он спокойно, как-то мимоходом предал друга, и когда его укорили в этом, он с кривой усмешкой выцедил:

– - Меня совесть не мучает, спокойно сплю. Какой-то француз сказал, не помню: "Вовремя предать -- это не предать, а предвидеть".

– - Довольно циничная фраза, не думаешь?

– - Не думаю. Цинизм -- это цемент жизни. Он скрепляет шаткую человеческую психику. Перефразируя француза, скажу: осознанный цинизм -- это не цинизм, а цемент благополучия и самосохранения. Врачу нужен цинизм, без него он с ума сойдёт. Судье и всем, кто с преступниками дело имеет, также без цинизма никуда. О политиках и военных и говорить нечего.

Увидел я ещё и труса Стаса, мягкого и нерешительного, деликатного до тошноты. Он женат на даме, которая на десять лет старше его. Женщина властная, работающая патологоанатомом, этакий Цербер у ворот ада, готовая в любой момент вцепиться в бездыханный труп. Стасик её называет Катенька, а чаще -- Котёночек. Мне показалось, что не далёк тот день, когда она перепутает и вместо трупа препарирует своего мужа.

Правда, с этими жизнями я познакомился довольно поверхностно. Куски хоть и были яркие и судьбоносные, гадкие и разрушительные, но всё было настолько скоротечно, что я не смог толком разобраться.

Но было кое-что, что связывало эти две жизни -- жизнь осторожного Стаса и жизнь циника Оскара.

В одном из фрагментов я увидел, как молодой Стас идёт по тускло освещённой фонарями зимней улице. Безлюдно и лишь редкие машины проезжают мимо. И вдруг слышится истошный крик: "Помогите! Помогите!" Стас сразу остановился и посмотрел в сторону трамвайной остановки: там двое пьяных отморозков держали отчаянно кричащую и плачущую навзрыд девушку. "Наш герой" остановился на какую-то секунду в замешательстве, но тут же, угнув голову, побежал прочь чуть ли не вприпрыжку.

Нечто подобное случилось и с Оскаром. Только он даже не остановился -- криво усмехнулся и пошёл дальше тем же мерным шагом.

Знаете, эти фрагменты были очень странные: я не понял, чьими глазами я смотрел. Я не видел никакого "своего" тела, не слышал никаких мыслей. Очень странное чувство... Кто-то совершенно таинственный и непостижимый для человеческого разума. Даже страшно подумать...

Надо же, кто-то невидимый всегда смотрит вслед трусливому ничтожеству, которое спасает свою шкурку.

Но вот что интересно: это капание в чужих гнусных жизнях привело меня к удивительному открытию, связанного с Ксенией... Я вдруг вспомнил, что в молодости со мной произошёл похожий случай. Только в отличие от Стасика и Оскара я поспешил на помощь.

Явление 3

Проверка на вшивость

Не подумайте, что хвастаюсь, но этот случай никак не обойти. Помню, я также услышал крик девушки о помощи и тоже её держали двое пьяных отморозков. Было немножко страшновато, но ещё страшней было пройти мимо. Как-то с детства меня приучили, что, когда зовут на помощь, нет места ни разуму, ни рассудку, нельзя медлить ни секунды. Ну и вот, была какая-то словесная перепалка, затем скоротечная драка. Драчун из меня, конечно, не ахти, но тогда мне удалось легко с ними справиться. Они были до того пьяные, что один из них, размахнувшись, сам упал, а другого -- я только маленько тюкнул, он и брякнулся. Помню, девушка ещё совсем молоденькая, ей, наверное, не было и пятнадцати. А мне где-то двадцать -- двадцать два, точно не скажу. Потом я проводил её до дома и больше никогда не видел.