Тень Беркута

Невзирая на ужасающий ураган, который пронесся над рекой прошлой ночью, утро выдалось на удивление погожим, а чистое, словно вымытое небо мягкой голубизной предвещало хороший день.

Хоть вокруг, как всегда, было плотное кольцо из юрт тургаудов ханского «Непобедимого» тумена, которое надежно защищало хана от любых возможных опасностей чужого края, верный Арапша выбирал место постоя так, чтобы шатер очутился на возвышении, – и хан мог видеть все над верхушками юрт, оставаясь незаметным для глаз других.

Гора Урака возвышалась совсем рядом, и шаманы повелителя грома Хоходой-Моргона, которые проживали в ней, могли сверху с ужасом взирать на море юрт и кибиток, что затопило берег могучей реки. В отличие от своего самого старого жреца, они опасались неумолимого могущества монголов, – со страхом ожидая того мгновения, когда глаза джизхангира взглянут в их сторону. Но боялись зря.

Отбирая все у половецких ханов, а их самих, с людьми, ставя в первые ряды своего войска, суеверный Саин-хан сурово запретил обижать шаманов, чтобы не настроить против себя чужих богов. А теперь, вот уже второй день, он готовился к встрече с прославленным прорицателем Газуком – хотел выслушать его мнение, о пророчестве, увиденном во сне хурхе Юлдуз, – но все откладывал. Тысячелетний колдун вызывал в его душе какое-то смутное беспокойство, и хан, незаметно для себя, снова и снова выискивал уважительные причины, чтобы перенести эту встречу на другой день. Но сегодня...

Батый незаметно вздохнул и оглянулся – не заметил ли кто случайно его, недостойное отважного батыра, поведение? Потом поднял голову и перевел взгляд на узенькую щель в горе, которая служила входом в пещеру Газука. Из этой норы, если верить тому, что плетут пленные половцы, колдун, вылетает каждую ночь в степь, обернувшись большой белой совой, чтобы оглядеть мир. Часовые и в самом деле видели на фоне неба какую-то огромную птицу, что пролетала над стойбищем...

(Этой ночью Арапша даже хотел снять ее стрелой, чтобы разглядеть вблизи, но вовремя вспомнил запрещение хана и опустил лук).

В темном отверстии будто блеснула пара глаз, и Саин-хан раздраженно дернул плечом. Вечером он неосмотрительно пообещал своей Звездочке, что сегодня она наконец увидит знаменитого колдуна, а хан привык соблюдать свое слово, даже сказанное просто так.

– Арапша, – молвил не оглядываясь, потому как знал, что верный охранник всегда рядом, – Юлдуз-хатун уже проснулась?

– Да, Повелитель... – услышал в нескольких шагах позади себя негромкий ответ охранника.

– Передай, пусть идет в мой шатер, а сам пошли нукеров на гору – за колдуном.

– Слушаюсь, Повелитель, – поклонился Арапша, показавшись на глаза, но на мгновение задержался, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.

– Ну? – нахмурил брови хан, который не терпел никаких промедлений при исполнении своих приказов.

– А если он будет упираться? – выдавил из себя темник. – Могу ли я применить к нему силу?

– Будет опираться? – искренне удивился Бату-хан. Ему и в голову не могло прийти, что кто-то станет противоречить воле джихангира. Такое и монгольским ханам не прощалось, а здесь – какой-то половецкий гадальщик. Но на вопрос Арапши он не нашел причины рассердиться. Напротив, – молодец, что помнит о запрете обижать жрецов. И прибавил твердо: – Это меня не касается... Хоть за конским хвостом волоките, но, чтобы сейчас же был здесь!

Проведя тяжелым взглядом Арапшу, хан ляскнул по морде жеребца, от чего тот недоволен фыркнул и дернул головой, – круто развернулся и исчез в шатре. Плохое настроение опять начало захлестывать его. А это значило: если сейчас же никто не развеселит хана, то вскоре прольется чья-то кровь...

Сев на сафьяновые подушки, Саин-хан погрузился взглядом в огонь костра и задумался. Поход начался удачно, невзирая на упрямое высокомерие Гуюк-хана и тайное неповиновение благосклонных к нему мелких ханов. Войско непрестанно двигается на запад, и все больше земель вытаптывают кони монгольских воинов... Даже норовистая Итиль вынуждена была подчиниться его воле, и вот шатер джизхангира стоит на ее правом берегу. Дальше – земли уруситов и булгар... С каждым днем все больше драгоценностей приходится пересчитывать и перевозить его юртджи. А уверенности в своих силах и твердости, необходимой каждому военачальнику, Саин-хан почему-то так и не достиг. Когда был рядом Субудай-багатур, он оживал и суровел, его поступки и приказы не разочаровали б и Потрясателя Вселенной; но оставаясь в одиночестве, – погружался Батый в водоворот досадных и тревожных мыслей. И тогда – лишь жестокая казнь, вид пролитой крови врага или предателя могли вернуть ему душевное равновесие. А еще – Юлдуз, его юная и нежная красавица-жена, своими сладкими ласками и милым слуху щебетом умела развеселить Саин-хана, вернуть покой его мыслям. Поэтому-то и шел он так часто в ее палатку, и оставался там на целую ночь.

Юлдуз… Звезда…

Полог шатра отклонился, и она вошла внутрь. Одетая в шелковую китайскую одежду, разрисованную пышными золотыми цветами лотоса, высокую бархатную шапочку, украшенную бисером, улыбающаяся и веселая, словно утреннее солнышко.

Увидев своего мужа и повелителя опечаленным и встревоженным, молодая женщина поклонилась до самого ковра, который устилал шатер.

– Доброго утра, мой любимый повелитель... – поздоровалась звонко. – Позволишь войти рабе своей? Мне сказали, что ты, о Счастье глаз моих, хотел видеть свою маленькую хатун?

– Заходи, Зорька, – мягко ответил Батый, и лицо его просветлело. – Присаживайся рядом. Вчера я обещал тебе показать половецкого колдуна… Страшного Газука... Того, который приснился тебе перед походом. Припоминаешь? Сейчас Арапша приведет его сюда. Посмотрим, и в самом деле достоин ли старик той славы, которая идет о нем между половцами. А заодно – поинтересуюсь, где обещанный конь?

– Но то был лишь сон...

– Сон моей хурхе достоин больше, чем все сказанное целой толпой чужих гадальщиков.

Молчаливые рабы поставили около ног хана низенькую лавочку, застелили ее белоснежным руном молодого барашка, а незаменимая И Лахе помогла хозяйке усесться на ней. И едва лишь Юлдуз примостилась удобно, прислонившись щечкой к мужней ноге, как сначала послышался конский топот, потом тяжелые шаги – и внутрь ворвался запыхавшийся Субудай-багатур.

Чтобы оправдать свою, достойную наказания, неучтивость, к ханскому жилищу, старый воин опустился на колени и коснулся челом пола.

– Куда ты так спешишь, учитель? – удивленно поинтересовался в аталыка Батый. – Случилось что-то?

– Прости, Непобедимый, – еще раз коснулся челом пола Субудай-багатур, – боялся, что не успею увидеть колдуна... Решил вечером осмотреть войско, и немного замешкался... Думал, он уже здесь...

– Что это ты так заинтересовался пророчествами? – улыбнулся хан. – Никогда бы не подумал, что в теле славного воина, опоры Потрясателя Вселенной и моего учителя, живет женское любопытство...

Субудай-багатур зарделся, но смолчал, – хан забавлялся. Он не хотел оскорбить старого воина, а за притворной насмешливостью пытался скрыть собственную нетерпеливость и непонятную тревогу. Поэтому Одноглазый Барс только еще раз поклонился.

– Хорошо, хорошо, – сказал Саин-хан, к которому уже вернулось хорошее самочувствие. – Садись рядом с нами, учитель, думаю, ждать уже недолго... Сейчас его приведут. А пока, попробуй этого удивительного шербета...

И в самом деле, вскоре донесся торопливый цокот копыт нескольких коней. Потом послышались звуки какой-то возни, и двое нукеров втащили в шатер высокого худощавого мужчину.

На его почтенный возраст указывали лишь длинные седые, даже будто серебряные, волосы, к которым очень подходила густая огненно рыжая борода и усы, – такого же медно-яркого цвета. Зато глаза, на его морщинистом темном лице, выражали одновременно и молодецкий задор, и зрелость ума. Держался загадочный колдун, как на свой тысячелетний возраст, на удивление осанисто, а в размахе широких плеч – до сих пор угадывалась большая физическая сила. Нукер толкнул его в спину, одновременно подставив ногу, и колдун поневоле распростерся ниц перед сапогами монгольского хана.