Тимьян и розмарин

– Значит, это будет портрет? – Лейфур лукаво прищурился, довольный собой, будто только что вызнал какую-то важную тайну за семью замками. Вызнал посредством хитромудрых уловок, проявил немало смекалки и чуть не сломал голову над решением задачи. Он был доволен собой, словно Плут, притащивший Рине очередную несчастную зверушку. – Как мне лучше сесть? Повернуть голову вправо или влево? А, может, взять что-то в руки? Какую-то дичь? Кстати, где твой кот? Портрет с ним получился бы эпичнее всяких сюжетов со змиями и копьями.

– Паяц, – девушка хмыкнула и запустила в него кофром от кистей. – Я сама не знаю, что это будет, когда я нарисую то, что тебе надо, и нарисую ли вообще. А вдруг я разучилась? – Она вспомнила о снах, которые не пожелали остаться в ее памяти по пробуждении. – Но я люблю видеть собеседника. Прежде чем мой рисунок расскажет что-то о тебе, ты должен поделиться чем-то со мной в ответ.

– Рыночные отношения? – усмехнулся он. – А я-то думал, что ненадолго сбежал из мира, где у всего есть цена.

– Первобытные законы магии, – ответила она. – Цена есть не только у того, что бы ты там ни продавал: пустые грезы, приукрашенные соблазнительными словами рекламы, или ненужные вещи, сбываемые при помощи подогревания потребительской горячки. Древний закон любой культуры гласит: каждое действие имеет свою цену. За все будет спрошен ответ. Вспомни любое предание, Лейфур, и найдешь в нем отголосок закона вселенского равновесия.

– А ты, смотрю, весьма подкована в вопросе того, что заставляет современный мир крутиться.

– А ты, как я понимаю, причастен к этому процессу? Как тебя занесло в такую даль? Посмотри на себя, ты же полностью пропитан современным миром с его гонкой на выживание, одержимостью обладанием и новизной.

– Это моя профессия, Рина, – ответил он, начиная долгий путь повествования, который еще предстояло пройти. По крохе, осторожно, частями и вперемежку с ложью (не всегда во благо), ступень за ступенью, но путь будет пройден. Раз на него ступивший уже не в силах сойти, когда древняя магия призвана. – Как и любая другая, она наносит отпечаток на человека. Моя жизнь – погоня за инновациями, их внедрение и последнее, не столь благородное, но необходимое, чтобы жить в мире денег, продажа оголодавшим и подогретым рекламой результата моего труда. Как-то так выглядит то, чем я занимаюсь в реальной жизни. Если пользоваться твоими терминами, Рина, то получается нечто сродни криминалу.

– Реальной жизни? А что, по-твоему, происходит сейчас? – девушка оторвалась от рисунка и посмотрела на собеседника пристально, будто искала в его ответе нечто значимое, важное, судьбоносное.

– В то время когда я предпочел бы видеть в своем путешествии отпуск и, возможно, духовный поиск (не смотри на меня так, Рина, я прекрасно знаю, что стоит за этим словом), коллеги назвали это побегом. Сейчас я склонен с ними согласиться. По приезде сюда мне вспомнились все мои мимолетные желания, подавляемые городом. Иногда во мне тоже просыпались порывы жить далеко от городов-миллионеров, от техники и общества, быть свободным в своих решениях и поступках, зависеть лишь от одной природы. – Лейфур смолк. Его речь начиналась медленно и размеренно, каждое слово было выверено по нескольку раз, теперь же она вылилась потоком эмоций. Он остановился, чтобы вновь обрести власть над тем, что говорит, но, раз ступив на тропу, уже не свернешь. – И теперь я не знаю, что было большим дурманом: мир в каменном мешке или попытка свободы среди всей этой зелени. Вот я смотрю на тебя, маленькая и хрупкая девушка, совершенно незнакомая и чужая, которая должна решить мой экзистенциальный кризис при помощи чего-то необъяснимого наукой. Как я, человек скепсиса, решился на такой шаг? Опоен зельем, не иначе, – улыбнулся он, подводя черту под своей странной исповедью.

– Экзистенциальный кризис? Боюсь, это не ко мне. Как и зелья. Кроме того, что стоит на верхней полке в кухне и зовется скотчем.

– Так вот, чем ты разгоняешь тоску в лесной глуши?

– Именно, беспросыпно глушу алкоголь. Думаешь, почему местные меня так любят. Я же им всю экономику за счет безвылазного пьянства подняла.

– А если серьезно, чем ты здесь занимаешься? Раз мы уже выяснили, что краски ты взяла в руки впервой, должно быть что-то еще. Как насчет отплатить моему любопытству за мое красноречие?

– А Вы быстро нашлись в правилах игры, мистер Норманнсон. Но не в этот раз. Сегодня был мой черед. А в следующую нашу встречу я с удовольствием покажу все местные способы развлечения.

Лейфур только попытался возразить нечто против несправедливости правил, как с опушки леса донеслись душераздирающие крики. Рина всерьез задумалась над предложением гостя назвать кота каким-то Астаротом, демоном преисподней. Это чудовище с диким боевым кличем загоняло нечастную белку. Как зверушку только удар не хватил? Так нет же, она еще и находила силы ругаться, продолжая бежать во спасение жизни.

– Плут! – девушка решила вмешаться в кровавые игрища кота. – Что ты делаешь, негодник? Совсем от рук отбился. – Она пригрозила ему кулаком, что, естественно, эффекта не возымело, и решила перейти к действиям, но Лейфур остановил Рину, сомкнув руки на ее талии.

– Оставь его, он не сделает ничего дурного, просто прогонит эту разносчицу сплетен подальше. Если бы он хотел, давно расправился с добычей.

– Ты уже на стороне этого монстра? – удивилась Рина.

– В данном частном случае я с ним полностью солидарен.

Девушка фыркнула и разорвала объятия. Стоило только сойтись у нее в доме двум преходящим мужикам, как они уже и спелись.

Кот действительно вернулся к ним, прогнав белку до противоположной стороны поляны, довольный, словно сметаны объелся. Паршивец потянулся к своему защитнику, обхаживая его с поднятым трубой хвостом, мурлыча и требуя внимания. Мужчина взял его на руки, чему Плут не воспротивился. Лейфур начал чесать его за ушком, шепча похвалы.

«Точно спелись», – обреченно подумала Рина.

Комментарий к Opium

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_Opium

========== Irish Rain ==========

Leaves’ Eyes – Irish Rain

– А говорила, что не психоаналитик, – Лейфур улыбнулся и еще больше подмял под себя покрывало, на котором сидел, вытянул и размял ноги, кряхтя, словно древний старец, и опять вернулся в подобие позы лотоса, закинув ногу на ногу. – Сидишь и рисуешь какие-то кляксы Роршаха, спрашиваешь о моем детстве, а о нашей договоренности и словом не обмолвилась. А потом подскочишь ни с того ни с сего и скажешь, что приемные часы окончены. Приходите в следующий раз, дорогой больной.

– Дорогой больной, – воспользовалась она удобным обращением, – я бы сама с удовольствием размяла ноги, но собирается на дождь, и я не хочу, чтобы, кроме болезненного желания самоопределения, Вас мучили хвори более серьезные и материальные. Не желаете обзавестись кашлем или насморком?

Поскольку молниеносно-искрометного ответа не последовало, Рина опять вернулась к рисунку, растушевывая линию пальцем, ибо решила, что вопрос исчерпан и снят с повестки дня. Никаких клякс – акварель продолжила пылиться, правда, поменяла место дислокации. Теперь тюбики с краской были свалены в корзинке на столике у кровати и каждое утро передавали привет хозяйке, которая упорно не хотела признавать за ними право на подключение к работе.