Тимьян и розмарин

– Кисточку, Ваше высочество?

Она молча вырвала ее из рук Лейфура и, строя дутую обиду, уставилась на него в ожидании дальнейших наставлений.

– Краску? – так же односложно предложил он и протянул ей зеленую баночку.

Рина макнула кисточку, сняв с нее лишнее о край крышки, и на миг застыла, размышляя, где бы оставить первый мазок.

– За спиной, Ри, видишь листочки, они должны быть… – не успел мужчина договорить, как его грудь стала пробой для кисти. – Ну… – хотел запугать ее какой-то страшной угрозой он, но девушка уже пустилась наутек, и пришлось Лейфуру оставить словесные запугивания на потом, когда словит беглянку, что с их расстановкой сил было вопросом едва ли минуты. – И что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Нечего со мной, как с ребенком, – фыркнула она в ответ и замахнулась кисточкой во второй раз, но мужчина был готов к повторению сценария и перехватил ее руку на лету. Они застыли в предельной и осознанной близости друг от друга: девушка пыталась восстановить сбитое от бега дыхание, мужчина смотрел на ее раскрасневшиеся щеки и пухлые приоткрытые губы. Совершенный ребенок. Или…

Лейфур склонился к ней, она потянулась навстречу его поцелую, его объятиям. Нежный, мягкий, чувственный, она знала этот поцелуй задолго до того, как они встретились. Помнила это неспешное прочувствованное соприкосновение губ. Знала…

Девушка отстранилась от Лейфура, испугавшись внезапного шума – Плут опять нашел на своей территории незаконную гостью и с диким криком гнался за бедолагой-белкой, которая недовольно стрекотала: «Рататоск, Рататоск».

Комментарий к Der Kuss

* (нем.) поцелуй

http://vk.com/doyoubelieveinfaeries

Хештэг к главе #TuR_DerKuss

========== Three Birds of Rhiannon(Maker of Birds) ==========

Stevie Nicks – Three Birds of Rhiannon(Maker of Birds)

Пуйл хоть и воспользовался довольно-таки варварским способом, дабы заполучить желаемое, и перевес в силе благодаря верным воинам, сопровождавшим своего синьора, был на его стороне, но также король обладал и мудростью достаточной для того, чтобы понять, как преимущество получено, так оно и уплыть из рук может. Посему, не погостив у Хэфайдда Старого и недели, он собрался в путь. Из всех обещанных по женитьбе благ он только молодую супругу и забрал, оставив разбираться со щедрым приданным совесть новоиспеченного тестя и нескольких своих верных дружинников.

Хэфайдд, как полагается, погоревал и пожурил молодых, что они оставляют радушного отца так скоро, но про себя уже думал, как бы обстряпать такое положение вещей как можно выгоднее для своей казны. Может, Пуйл не вспомнит обо всех щедрых обещаниях, кое-что затеряется в кошелях его собратьев по оружию, и они убедят своего короля, что крепкий мед со свадебного стола приукрасил обещания местного правителя. А может, удастся этих вояк обвести вокруг пальца, даже не потратившись. Пуйл же был уверен, что его щедрые посулы не позволят соблазниться на скупые предложения старика. На том они и попрощались, крепко обнявшись и уверяя друг друга в вечной преданности и прочих благих намерениях.

Мысли же Рианнон были в плену сомнений и волнений куда более серьезных, чем у мужчин, пекущихся о золотых запасах. Девушка терзалась думами о том, как ее, трофей могучего государя, примут его подданные. Как она, дщерь чужой далекой земли, сможет стать их правительницей, заслужить если не любовь, то хотя бы уважение. Как сможет она жить, зная, что ее любовь столь близка и столь далека. Рианнон думала, а стоил ли трюк с мешком того, что она получила взамен.

Смятение и терзания. Молчаливая задумчивость и отрешенность. Пуйл списывал все это на тяготы путешествия и только представлял себе, как вновь расцветет его златовласая всадница при дворе, как ею будут восхищаться вассалы, как она подарит ему наследника. Переживания Ланцелота и его попытки приободрить Рианнон только забавили короля, тогда как сама девушка отчаянно цеплялась за каждую возможность побыть рядом с медноволосым рыцарем.

И если Пуйл только посмеивался над их дружбой, то рыцари его, не считаясь с кодексами и понятиями о чести, пускали толки о молодой жене и лучшем друге короля. А по приезде эти слухи дошли до их жен, которые и без того восприняли чужачку как личное оскорбление. А ее красота и крепкая дружба с Ланцелотом довершили дело – девушка осталась вне придворного круга. У нее были и фрейлины, и все обязанности, предписанные дворцовым этикетом, она исполняла неукоснительно, но вот пригласить ее провести вместе досуг или скоротать за разговором часы рутинной работы за веретеном или шитьем никому и в голову не приходило. Она была чужой, а ее поведение убивало всякую возможность хоть на йоту приблизиться к новому обществу, занять должное место в кругу знатных дам.

Время шло, Пуйла все больше заботили государственные дела, а Рианнон и дальше скатывалась в изоляцию. Поперву такое положение вещей ранило ее, девушка воспринимала сию несправедливость болезненно, хоть и не подавала виду: ее король всегда видел свою красавицу жену в исключительно приподнятом состоянии духа, потому и не беспокоился, как она устроилась и подружилась ли с женами его приближенных. Некоторое время спустя девушка начала находить в уединении силы и отдохновение, которые полностью истощались необходимостью играть гостеприимную и радушную королеву во время увеселений и приемов. Рианнон училась придворному лицемерию. Училась и успешно воплощала каждый раз, как того требовала ситуация. Она делала то, что всегда глубоко презирала: играла для публики, которая играет для нее.

А по прошествии нескольких месяцев она упивалась свободой одиноких прогулок в садах и монотонных часов за прялкой. Те же редкие часы, когда к ней присоединялся Ланцелот и избавлял от тяжких дум, стали благословением, которое стоило всего пережитого.

– А я не верил, вот глупец!

Рианнон услышала его голос терпкий, словно гречишный мед, и улыбнулась, продолжая кормить с руки изумрудно-зеленую пташку.

– Чему ты не верил, мой рыцарь? – спросила девушка, поглаживая пернатую товарку.

– Что жена моего правителя – колдунья, одурманивавшая его чарами.

– А это уже что-то новенькое, – хоть она и старалась придать голосу веселость, но возмущение взяло верх. Девушка повернулась к собеседнику слишком стремительно, спугнув бедную пташку. – Колдунья, значит?

– Не срывай свой колдовской гнев на смиренном гонце, королева, – пролепетал Ланцелот, склонился в шутовском реверансе и присел рядом. – Говорят, что птицы твои зачарованы, а их пение способно как погубить человека, так и вернуть его из царства мертвых.

В подтверждение слухов к ногам Рианнон опять вернулась изумрудно-зеленая птица, за ней прилетела белая, словно снег, и, воркуя, устроилась на коленях у девушки, а золотая, словно ее косы, пташка затянула красивую песню, удобно обосновавшись в ветвях дерева, под которым они сидели.

– И о чем же поет эта зачарованная пташка? – поинтересовалась девушка у собирателя свежих дворцовых толков. В прошлый раз он рассказывал ей о том, что Пуйл был одурманен вином на пире у ее отца. В позапрошлый она заколдовала его еще при первой встрече, заманив в свои лесные владения. Каждый раз все новые суеверия, каждый раз все опаснее и невероятнее. Оставалось только надеяться, что, дойдя до короля, они только позабавят его.

– Тебе лучше знать, Рианнон, – улыбнулся Ланцелот своей хитрой улыбкой, которая говорила о том, что он знает больше, чем говорит.

– Я с удовольствием выслушаю твои предположения. Вижу же, что они имеются, – она продолжила их любимую игру, танец на грани, которую мучительно хочется переступить.

– Осмелюсь предположить, моя госпожа, что о любви. Я опьянен твоей красотой и речами, даже твоей грустью опьянен, Рианнон.

Он склонился к ней за поцелуем. Ни разу с той ночи в саду владений Хэфайдда Старого они не позволяли себе повторить тот поцелуй, ни разу не говорили о чувствах. Они не позволяли себе преступить правила. Так почему же сегодня… она в ужасе отпрянула. Их могут заметить. И тогда стоит одному слуху подтвердиться, как Пуйл задумается о справедливости остальных. Вспомнит, как погоня в их первую встречу завершилась неудачей, пока он не отправил Ланцелота. И что тогда? Изгнание? Или того хуже… Девушка панически осмотрелась по сторонам.