Тьма внутри

Эмма потянулась к матери, обняла.

– Боже, мама, какой ужас ты пережила.

– Ох, не говори. До сих пор кошмары снятся, ягодка. Собрала все деньги, какие были, у соседки заняла, пошла. Ведьма жила в поселке, за городом, недалеко. Обычная улица, обычный деревянный дом, чистенький, аккуратный. И женщина вроде обыкновенная, лет пятидесяти или чуть старше. Все среднее – рост, возраст, внешность. Глаза только особенные – острые, черные, птичьи. Ты, говорит, дочь пришла искать. Сразу, с порога, и не вопрос это был. Я обомлела, только кивнуть и сумела. Проходи, говорит, посмотрю, что можно сделать. Провела в комнату, усадила за стол. Никаких кубков, хрустальных шаров, диковинных штуковин, как в кино показывают. Даже черной кошки у нее не было. Сидит, за руки меня держит и в глаза смотрит. Я чувствую, воздуха не хватает, голова у меня кружиться начала, думаю, сейчас сознание потеряю, грохнусь со стула. Она руки разжала, на спинку стула откинулась и говорит: «Нечем мне тебя порадовать. Нету твоей дочки в мире живых».

– Как? – потрясенно спросила Эмма. – Шарлатанка оказалась…

Мать жестом велела ей замолчать.

– Как я не померла в этот миг прямо на месте, не знаю, а ведьма говорит: «Вовремя ты ко мне пришла. Девочка твоя только что умерла, душа далеко уйти не успела, еще возле тела, в нашем мире. Ее вернуть можно, я сумею, знаю, как. Но решать надо сейчас же, времени нет». Чего, говорю, решать? А она сказала, что может тебя вернуть из мира мертвых, но за это две вещи требуются. Жертва и плата. Я спрашиваю, какая жертва? Для обмена, отвечает. Я твою дочь поменяю, но менять надо на кровного родственника. Готова кого-то отдать, спрашивает, или сама на смерть пойдешь? Первая моя мысль была: на меня пусть меняет! Я так и сказала, а ведьма прищурилась, дескать, уверена? Муженек-то у тебя – пропащий человек, к тому же злой. Дочь по его вине погибла, а ему хоть бы хны, знай себе бухает да дрыхнет. Бутылка ему дороже семьи. И тебя поколачивает. Хочешь ли ты, чтобы твой ребенок с таким отцом рос? Куда это годится?

Мама посмотрела Эмме в глаза.

– Врать не стану. Не колебалась ни секунды. Для меня выбора не было, он или ты. Конечно, ты. И во всем остальном ведьма права была. Не нужны Анатолию ни я, ни дочь. Согласилась, словом.

– Не вини себя, мама, ты не… – начала Эмма, но мать перебила, сухо улыбнулась.

– А я и не винила никогда. Только поверить не могла, неужто бывает такое на свете? Что же мне, спрашиваю, Тольку собственными руками убивать придется? Ведьма усмехнулась и отвечает: «Нет, девонька, от тебя согласие только. И кольцо обручальное отдай. Я сама все сделаю». Велела идти домой и не оглядываться ни разу, пока порог не переступлю. Что бы ни слышалось за спиной, назад не смотреть. Иначе все, конец сделке. Я про плату заикнулась, а ведьма сказала, после про то поговорим, свое возьму, не беспокойся. Я отдала кольцо и двинулась в обратный путь. Темно было, за ворота вышла – снег повалил, народу на улице нет. Фонари горят, снежинки летят, а я бегу, ног под собой не чую. Только бы добежать до станции, не обернуться даже случайно. Страшно было. Чудилось, кто-то идет за мной. Тяжелые шаги, снег хрустит под ногами. А один раз, уже возле станции, рука на плечо опустилась. То есть я ее не видела, но тяжесть почувствовала, не спутаешь ни с чем! Взял меня кто-то за плечо. Я охнула. Как не глянула назад, не знаю. Видно, от ужаса замерла. Секунда – и тяжесть пропала, а потом – смех. Низкий, глухой, булькающий. Электричка показалась, я рванула вперед. Оно и отстало, то существо. Доехала спокойно, вышла, до автобусной остановки добралась, села в автобус. Он пустой был, ехал, считай, без остановок. Бывает же, что водитель видит: никто не выходит, на остановке тоже никого, и едет себе дальше. Я села на одно из задних сидений. Смотрю перед собой в одну точку, твержу про себя: «Назад не смотри, не смотри». Головы не поворачиваю, плечи затекли от такой позы. Темень за окошками, в автобусе свет горит, у меня, помню, ощущение было, что мы под землей, в ад несемся, скоро лампочки погаснут, и я в кромешной тьме останусь. Доехали. Вышла на своей остановке, добежала до дома. Ключ в скважину вставила, а замок не открывается, дернула дверь – она не заперта. Зашла, в квартире никого. Толя ушел. Хотя, когда я к ведьме поехала, он в комнате был, на диване лежал, храпел, пьяный. Должен был проспать до самого утра, но нет, понесло куда-то, даже дверь не запер, ключа не взял. Подумала я, что это странно, а следом мысль пришла: значит, надо так. И чувствую: спокойно мне стало. Разжалась пружина внутри. Горе отступило, страх, который всю дорогу преследовал, пропал. Легко стало, вера появилась: все должно быть хорошо. Я пошла в ванную, воду погорячее сделала, долго под душем стояла. Ночь уже была, я чаю заварила, сижу на кухне в теплом халате. Точно помню: час двадцать три было, когда раздался стук в дверь. Я поднялась, иду открывать.

Эмма прижала ладони к груди.

– На пороге стояла ты. Моя доченька, ягодка, моя малышка Эмма.

Мама смахнула слезы, голос ее дрожал.

– Ты пришла босиком, вся грязная, в рваной одежде. Молчала, смотрела себе под ноги, ни словечка не произнесла. Я закричала, заголосила, бросилась перед тобой на колени, обнимаю. Соседи услыхали, вышли, суматоха началась, милиция приехала.

– Я ничегошеньки не помню, – прошептала Эмма. – Я умерла? В самом деле была мертва?

– Ведьма сказала, так и будет, не надо тебе помнить, откуда ты вернулась, где была, что делала. Никто никогда не узнал, что произошло. Кто украл тебя и… – Мама поперхнулась страшным словом. – Убил. Ты ничего не рассказала. Сотрудники и отпечатки взяли, и одежду твою забрали; что положено делать, все сделали. Ничего не нашли. Ты некоторое время в больнице провела, но скоро тебя выписали. И уже недели через две вела себя, как прежде, словно ничего не было. Я перевела тебя в другой садик, чтобы разговоров поменьше было, а скоро тебе шесть исполнилось, семь, ты в школу пошла, история постепенно забылась. Убежал ребенок, потерялся, нашелся спустя несколько дней – о чем тут говорить?

– А отец? – спросила Эмма.

Мать качнула головой, поджала губы.

– В ту ночь, когда ты вернулась, он замерз насмерть в сугробе. Упал пьяный, заснул, не проснулся. Ведьма, как и обещала, жертву принесла, кому следует. Обменяла тебя на него. Жалела ли я Толю? Как на духу скажу: нет. Конечно, живая душа, и замуж я выходила по любви. Только он мою любовь растоптал, исковеркал все. Работать не работал, пил – это полбеды. Но ведь еще и поколачивал меня, и я боялась, что за тебя примется. Не успел, помер. Так что, уж прости меня, дрянь человечишка был. Нет, дочка, я по нему не плакала. Но ничего для меня тогда не кончилось.

– Ведьма все-таки взяла плату?

– Утром после твоего возвращения раздался телефонный звонок. Я сняла трубку и услышала: «Вернулась?» Сразу узнала голос. Откуда она узнала номер, не знаю, я ей его не оставляла. Но чему удивляться? Гораздо более удивительные вещи происходили. Я опять в слезы, не отошла еще от потрясения, да, говорю, спасибо вам. Она велела снова к ней прийти. И я пошла. Ты в больнице лежала, увезли тебя ночью, а Толино тело не нашли еще. Прихожу, а она говорит: «Молодец ты, сильная, все сделала, как надо, вернула дочь. Теперь можно и про плату поговорить». Я завела старую песню, что все отдам, а она рукой махнула: молчи. Денег, говорит, твоих мне не надо, ни копейки не возьму, себе оставь, у тебя ребенок. А возьму я с тебя только одно: слово.

– Какое еще слово? – удивилась Эмма.

– Обещание. Ведьма сказала, что хочет тебя в ученицы взять. Ей нужно было со временем передать кому-то дар, обучить своему мастерству. Она искала, а тут явилась я со своей бедой. Ведьма сказала, тебе на роду написано стать, как она, ведь ты побывала на той стороне, а она тебя оттуда вытянула. Поэтому жить обычной жизнью ты сможешь только до поры до времени, рано или поздно эта жизнь начнет тебя отторгать, неприятности посыплются, и это станет знаком. Знаком того, что время, значит, настало. Я не знала, что ответить, как реагировать, а ведьма сказала, что это, вообще-то, не вопрос и не просьба. У меня, сказала, нет выбора. «Дочь твоя выжила – и она обещана», – вот что сказала ведьма.

– Она хотела забрать меня к себе сразу? Или ты должна была меня приводить? Что было потом, мама?

Эмма сама не понимала, что чувствует. Столько всего сразу свалилось на нее, столько информации! Ощущала себя марионеткой, которую дергает за ниточки кукольник, причем сама-то она и понятия не имела, что ее жизнью управляют.

– Нет, не сразу. И приводить, как на уроки английского, на уроки ведьмовства не потребовалось, – слабо улыбнулась мама. – Она велела идти и жить дальше, ничего тебе не говорить до срока. А то, что срок наступил, я сама пойму. «Все в жизни Эммы пойдет наперекосяк, станет плохо, – сказала мне в тот день ведьма. – Ей тогда будет около тридцати. Все, что раньше, не тот кризис, который я имею в виду. Так вот, ты поймёшь: это край, последняя капля, и тогда расскажи дочери все, пусть она придет ко мне. Ты знаешь, где меня искать».

Мать умолкла. Эмма тоже молчала, переваривая услышанное.

– Мне нужно поверить во все? – с трудом выговорила она наконец. – В это средневековье? В то, что я была мертва, а потом ожила? Мама, но ведь может быть так, что я потерялась и сама по себе нашлась, ведьма ни при чем? Она узнала как-то номер телефона, позвонила, когда выяснилось, что все в порядке. Голову тебе заморочила! А отец… Многие пьющие люди замерзают насмерть в сильные морозы, это не такая уж редкость.

Эмма говорила громко: ей казалось, чем громче, тем убедительнее.

Однако слова эти даже ее саму ни в чем убедить не могли.

– Слишком много совпадений, ягодка, – только и сказала мама.

Эмма умолкла. Возразить было нечего.

Спустя час она была дома. Муж пришел пораньше и объявил, что им нужно поговорить. Серьезно. О будущем. О его будущем, если точнее, потому что в нем нет Эммы.

– Я люблю ее, – с надрывом произнес муж, поведав банальную до зубной боли историю встречи с любимой и единственной. – Не хочу врать, поэтому говорю как есть. Мы встречаемся уже три месяца и…

– Она беременна? – отрывисто спросила Эмма.

– Почему? Нет еще, – ответил муж. – С чего ты взяла?

– Законы мелодрамы, – усмехнулась она. – Ты должен мне сообщить, что у тебя будет ребенок, именно в тот день, когда я узнаю, что бесплодна.

– А ты что же – узнала это сегодня? – спросил Вадик, и в глазах появилось что-то похожее на вину.

Эмма проигнорировала его вопрос.

– Значит, мы разводимся. Квартира твоя, мне следует немедленно освободить жилплощадь, я правильно понимаю? – деловито спросила она.