Тьма внутри

Он и правда приехал. Только не мириться с матерью, а хоронить. Потому что той ночью, когда они уехали, у нее случился сердечный приступ.

В итоге дом достался Виталию по наследству. Они с Кариной, как и собирались, продали его, а после купили большую квартиру, как хотела жена.

– Глаза твои перестанут видеть, никого не увидишь больше, – сказала Эмма. – Обида матери – самая горькая. Проклятие матери – самое сильное. Никто, ни одна ведьма так проклясть не сможет, как родная мать, когда от сердца говорит, с гневом, с обидой, вот как твоя. Ударило проклятие по тебе, пусть не сразу, но неизбежно. Не думаю, что она сознательно собиралась тебе вред причинить, но от нее мало что зависело. Сказанного не отменишь, сделанного не воротишь.

Валерий посмотрел на Эмму. Лицо ее расплывалось: снова накатывал приступ слепоты.

– Что же делать? – спросил он. – Вы сильная ведьма, сможете помочь.

– Я сильная. Сильнее многих. Но проклятие матери – особая штука. Его не ведьма должна снимать. Есть лишь одно-единственное средство, способное его снять. И только один человек на всем белом свете может это сделать.

– Кто? Кто этот человек? Что за средство? – жадно спросил Виталий.

Он не видел ее, но услышал, как Эмма хмыкнула.

– А ты и вправду незрячий. Не только глаза твои не видят, но и сердце слепо. То, что может тебя спасти, – это прощение. И только один человек может тебя простить – это твоя мать, которая давно уже в сырой могиле. Так что, Виталий, не видать тебе прощения. Да и вообще – ничего не видать.

Дочки-матери

Впервые Марина Геннадьевна заметила, что все плохо, на поминках мужа, на девятый день. Потом, задним числом, сообразила, что и на похоронах все было примерно так же, но в тот день Марина Геннадьевна была совсем плоха, себя не помнила, ничего не видела от слез. А к девятому дню немного оправилась – и ужаснулась. То есть раньше тоже замечала неладное, но на поминках ощутила, так сказать, масштабы бедствия.

Возможно даже, что осознание этого факта в конечном итоге помогло Марине Геннадьевне пережить смерть мужа, с котором она прожила почти четыре десятка лет. Ведь если видишь, что любимая внучка, единственное родное существо, в беде, то невозможно дать горю поглотить себя, нельзя раствориться в своих страданиях и перестать замечать все вокруг. Поэтому Марина Геннадьевна сумела взять себя в руки, настроиться на борьбу, на помощь родному человеку.

Поминки устроили дома, люди приходили и уходили, сидели за столом, ели кутью и блины, скорбно глядели и качали головами, вздыхали и призывали вдову держаться.

– Петя хороший был человек, – говорили все, и Марина Геннадьевна знала, что это они искренне, от души.

Мужа в поселке любили: не дурак, не пьяница и не драчун, работящий, готовый помочь. Любил в разговоре ввернуть острое словцо, но без язвительности и насмешки, никогда ни над кем не издевался.

Умер в шестьдесят пять. Еще бы жить да жить, говорили люди, и Марина Геннадьевна чувствовала, как все внутри сжимается. Представишь себе одинокие дни и ночи в доме, неделю за неделей, месяц за месяцем, так тошно становится, что хоть рядом с мужем ложись да помирай. Но как помрешь, если с внучкой нехорошее творится?

Лизе недавно исполнилось двенадцать, и большую часть этих лет она прожила в поселке под Быстрорецком, с дедом и бабушкой. Матвей, сын Петра Сергеевича и Марины Геннадьевны, женился слишком рано, родители отговаривали, пока не узнали, что будущая сноха беременна.

Поженились, чего уж. Жить стали у Насти. Сын бросил университет, устроился на работу, потом и на вторую – ночным сторожем. Родилась Лиза. Молодые жили в городе, потому родители толком и не знали, как у них дела, хотя догадывались: не очень. По обрывкам фраз, намекам и прочим косвенным признакам понимали, что ссоры и скандалы в новообразовавшейся семье – обычное дело.

Настя была недовольна скромными заработками мужа, его постоянным отсутствием дома (а как иначе, если хочешь хоть что-то заработать?), вдобавок Лиза плохо спала, недостаточно быстро набирала вес, то и дело простужалась, страдала от колик, капризничала…

Родители помогали, как могли: давали денег, приезжали в Быстрорецк при первой возможности, нянчились с внучкой, но это были капельные вливания, глобально-то ничего не решалось.

Матвей начал выпивать. Многие решают свои проблемы именно так, пытаясь попросту сбежать от них. Родители сына не оправдывали, с утра до вечера думали-гадали, что делать, но все решилось самым ужасным образом: Матвей сел пьяным за руль и разбился насмерть.

Лизе тогда было три года. Сначала Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна забрали девочку на время, чтобы дать Насте прийти в себя, отдохнуть, справиться со случившимся, но вскоре стало ясно: временное превратилось в постоянное.

Супруги никогда об этом не говорили (слишком больно обсуждать), но оба видели: Настя не особенно-то переживает из-за случившегося. Ей было немногим больше двадцати лет; жизнь, которая по причине вынужденного замужества, нахождения бок о бок с фактически малознакомым человеком стала казаться унылой и неудавшейся, внезапно снова наладилась. Матвей исчез, растворился, дав молодой вдове шанс начать с нуля.

Правда, имелась Лиза. Ненужный, случайно появившийся на свет ребенок, на которого Настя порой взирала с рассеянным удивлением, будто не вполне понимала, откуда взялась эта девочка. Но эту проблему охотно решили Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна.

Убитые горем родители, потерявшие единственного сына, всю свою любовь перенесли на внучку, которая была вдобавок очень похожа на Матвея: черноволосая, большеглазая, с упрямым подбородком и носом с небольшой горбинкой. Симпатичная девочка, живая и подвижная, смешливая и активная. Такая радость на старости лет!

В итоге все сложилось как нельзя лучше: Настя освободилась от пут, зажила прежней жизнью, даже лучше прежнего, а Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна стали воспитывать внучку. Жили втроем душа в душу, ладили превосходно. Лиза перестала хандрить и болеть, отлично спала и ела, рано научилась читать, росла смышленой и любознательной, обожала деда и бабушку, а уж те и вовсе души в ней не чаяли.

Марина Геннадьевна втайне опасалась, что, когда придет пора отправлять Лизу в первый класс, Настя заберет дочь в Быстрорецк, скажет, учиться лучше в городе, а не в поселковой школе. Уже приготовилась убеждать, что школа, отличная, она сама там всю жизнь проработала учителем математики. Но никакой дискуссии не возникло, уговаривать Настю не пришлось: она и не подумала забрать дочь.

Виделись Настя и Лиза редко, в основном по праздникам, иногда мать забирала девочку на пару дней погостить. Чаще созванивались, и разговоры были формальными, «привет – веди себя хорошо – пока».

Лиза, как любой ребенок, любила мать, восхищалась тем, какая она красивая, покупает сладости и игрушки, бойко шутит. Это была отстраненная любовь, так можно смотреть на кинозвезду, приписывая ей самые замечательные качества, восторгаясь и обожая. Издалека.

Время шло, девочка росла, все оставалось по-прежнему, и Марина Геннадьевна постепенно успокоилась, стала думать, что заведенный порядок не изменится, Лиза останется с ними навсегда.