Тьма внутри

Гром грянул, как в поговорке, прямо среди ясного неба. Неожиданно позвонила Настя и объявила, что в субботу приедет и заберет дочь в Быстрорецк.

– На выходные? – холодея, спросила Марина Геннадьевна, сразу поняв, в чем дело.

– Навсегда, – отрезала Настя. – Хватит ей с вами в деревне жить.

В последние годы, надо сказать, Настя изменилась. У нее появился постоянный мужчина, они собирались пожениться. Настя переехала жить в его большую квартиру, а свою стала сдавать.

Будущего мужа звали Олегом, был он старше Насти на шесть лет – важный, серьезный, основательный. Работал много, зарабатывал достойно, занимал ответственную должность, обеспечивал Настю – все, как она хотела, о чем мечтала. Сначала Марина Геннадьевна подумала, что Настя с ним по расчету сошлась, но потом увидела, как бывшая сноха смотрит на Олега и поняла: вправду любит. На Матвея, горько думала мать, Настя так никогда не смотрела.

Ну и ладно, совет да любовь, как говорится. Поженятся, родятся у них общие дети, про Лизу и вовсе забудут. Эгоистично, конечно, но ведь Лиза им без надобности, а для Марины Геннадьевны и Петра Сергеевича внучка – центр Вселенной.

Только вышло иначе.

По неведомой причине Настя вспомнила про материнские обязанности. То ли подумала, что так будет выглядеть лучше в глазах будущего супруга (мать-кукушка – это так себе репутация), то ли была другая причина, но только как сказала, так и сделала: прикатила в субботу и увезла Лизу в Быстрорецк.

Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна словно осиротели. Глянули друг на друга – и обоим пришла в голову мысль, как сильно они постарели. Словно потерявшиеся дети, бродили по комнатам вдруг ставшего слишком огромным и пустым дома. Она наткнулась на брошенную внучкой, забытую впопыхах старенькую футболку и заплакала. Он часами сидел, уставившись в книгу, но не мог разобрать ни строчки.

Впрочем, время шло, постепенно все налаживалось, супруги стали привыкать к своему новому положению. А тут и огород, и забот прибавилось очень кстати. Лиза сначала звонила часто, по сто раз на дню. Жаловалась, дескать, скучает, рвалась обратно. Говорила, что мама, конечно, добрая, покупает мороженое и шоколадки, и теперь у Лизы новая комната – большая и уютная, ей подарили телефон и кучу платьев, но только она грустит, хочет к бабушке и деду, своим подружкам, к коту Фунтику. Мама не так готовит, не знает про Лизу того и этого, ей вечно некогда…

Но потом девочка тоже привыкла, тем более мать впервые взяла ее с собой в отпуск на море, а потом нужно было к школе приспосабливаться, знакомиться с ребятами – не до звонков же, да?

Это Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна так себе говорили. И только после смерти мужа женщина позволила себе понять: нет, не так. Лиза была из числа людей глубоких, не поверхностных. Ее привязанность к деду и бабушке была сильной, не могла выродиться за несколько месяцев до куцых разговоров ни о чем, до полного нежелания общаться. Причем случилось все резко, отношение поменялось буквально в одночасье – и столь же сильно изменился характер девочки.

Даже голос стал другой – заторможенный, глухой. Куда-то пропали непоседливая жизнерадостность и смешливость, на смену пришли недовольство, молчаливость, угрюмость.

В поселок, к старикам, как Настя выражалась, если думала, что бывшие свекр и свекровь не слышат, Лизу не привозили. К себе в гости их не приглашали. Один раз только и увиделись со дня расставания – на дне рождения Лизы. Девочка была тихая, вялая, говорила мало, сидела, опустив глаза. Деду и бабушке будто и не обрадовалась. Поклевала, повозила по тарелке вилкой и сказала, что устала, спать хочет.

– Она не заболела? – встревожились «старики».

– Да перестаньте вы! Все у нее хорошо, – досадливо отмахнулась Настя. – Живет – как сыр в масле катается. Просто возраст такой. Подростковый.

– Сложности переходного периода, – глубокомысленно заметил Олег. – Детские влюбленности, проблемы роста.

Он, казалось, постоянно был погружен в свои важные дела. Чужая девочка его, наверное, только раздражала. Впрочем, он не выказывал отрицательного отношения. И Настя, и Олег вели себя по отношению к Лизе примерно одинаково: вежливо, участливо, прохладно.

Петр Сергеевич и Марина Геннадьевна расстроились, огорчились. Долго обсуждали, судили-рядили, как быть, как воздействовать на Настю, чтобы попыталась понять, что с дочерью творится. А потом Петр Сергеевич простудился, слег. Ему становилось все хуже, но Марина Геннадьевна и подумать не могла, что через короткое время похоронит мужа.

Итак, на поминках она отвела Настю в сторону и спросила:

– Что с Лизой? Не юли и ври, я же вижу. С ней давно…

– Все хорошо! – перебила бывшая сноха, но глаза подозрительно забегали. – Вы то и дело спрашиваете, а что мне ответить? Адаптация в городе. Возраст сложный. Еще вот дед умер! Чего ей радоваться?

– Смерти деда она будто и не заметила, – отрезала Марина Геннадьевна. – Она и меня едва видит, не то что раньше. Ты ее так к нам настроила или есть другая причина, сейчас неважно. Но с Лизой точно творится дурное, и я хочу знать, что!

После смерти мужа в ней самой тоже произошли перемены. Марина Геннадьевна устала ходить перед Настей на задних лапках, не задавать лишних вопросов из страха испортить отношения. Она потеряла двух дорогих людей – сына и мужа, не намерена была рисковать еще и внучкой.

– Ты давно водила ребенка к врачу, на обследование?

– Все с ней хорошо, – твердила Настя.

– Она плохо ест, похудела, побледнела. Это, по-твоему, нормально?

– Девочки сейчас стремятся сбросить вес, вы не в курсе? Широкая кость и кровь с молоком – это в ваши времена было, а теперь все иначе.

– Хорошо, но почему она вечно словно пришибленная?

– Характер такой!

– Не было у нее никогда такого характера!

На них начали оглядываться, и Настя, почувствовав, что скандала на поминках Марина Геннадьевна не захочет, ускользнула. Бабушка предприняла попытку поговорить с внучкой, но та была сонная, жаловалась на усталость, не смотрела в глаза.

«Что с ней стало? Прямо другой человек, – думала Марина Геннадьевна, – неужели город ее так изменил? Или впрямь возраст влияет?»

Обдумывая это позже, женщина пришла к выводу: ни при чем городская жизнь и возрастные изменения. Она ж в школе столько лет проработала, подростков на своем веку перевидала! Тут другое, но что?

Перво-наперво следовало исключить болезнь. Хотя, скорее всего, дело в этом, с ужасом думала Марина Геннадьевна. Проглядела нерадивая мамаша диагноз. Да и она, дура старая, не настояла вовремя!

Но ничего, даст бог, еще не поздно. Лучшая подруга Марины Геннадьевны была врачом. Они с первого класса решили: одна врачом станет, другая учительницей, так и вышло. Елена Павловна была эндокринологом, заведующей отделением, профессором, легко сумела организовать полное всестороннее обследование.

Настя попыталась откреститься, отказаться, но Марина Геннадьевна и слушать не стала. Встретила внучку утром возле школы, в такси посадила и отвезла в клинику.

– Все у нее в порядке, Мариш, – сказала Елена Павловна вечером, когда Марина Геннадьевна уже отвезла внучку домой и вернулась. – Будь у меня малейшие подозрения, я бы Лизу на более детальное обследование направила, но смысла нет. В физическом смысле девочка здорова. Нет никаких повреждений на коже, следов… Ты понимаешь, о чем я.