Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

А немки слушают и вяжут всласть носки… «Ах, милый Кремль, Калинкин мост и Невский! Страна икры, разгула и тоски, Где жил Толстой, где плакал Достоевский…» О Господи! Мильон святых могил Зияет ранами у своего подножья,— А этот старый, наглый гамадрил Живет и шамкает и брызжет красной ложью. <1925>

Политический сонет * (Вместо передовицы)

«Суровый Дант не презирал сонета»,— Нам поступать грешно наоборот… Философы грозят кончиной света, А жители танцуют всласть фокстрот. Сто кризисов и каждый без просвета, Зачахли музы, жизнь — водоворот, То падает, то лезет вверх монета, Народ в кино лавиной прет и прет.

Лойолы с капиталами и с весом Флиртуют беспардонно с красным бесом. В кого метать летучий бумеранг?.. В средневековье новое вступая, Невольно скажешь, горестно вздыхая: О современность, ты — орангутанг! <1925>

Любовь к ближнему *

Сидите на месте и не рыпайтесь! Париже — ни квартир, ни работы.

(Из письма парижского эмигранта к римскому)

Твой ближний влез уже на плот И ест, поплевывая в море,— А ты в волнах, раскрывши рот, Плывешь к спасительной опоре. Еще усилие одно… Но сверху гневный визг протеста: «Не доплывешь! Ступай на дно! Здесь на плоту нет больше места!..» 1924, декабрь

Из альбома женоненавистника *

I

На сей планете не бывает, — ах! — Всей полноты познанья в высшем смысле: Варвара на пяти щебечет языках, Но ни один не служит ей для мысли.

II

Мне женщин не понять вовеки: Дурак — от пят до глаз баран, А у Софи глаза Сенеки, Но в голове сплошной изъян.

III

В слезах из рая Ева уходила… Но ей Адам из перьев какаду Передник сделал с пряжкой на заду. Вмиг Ева расцвела: «Как это мило!» <1925>

Петрушка в Париже * (Лубок)

Явление I

Петрушка (всплескивая руками, появляется из-за ширмы и поет на мотив «Барыни»):

Укатил я из Москвы, Потому что жить там нудно,— Но в Париже мне, увы, Тоже, братцы, очень трудно… Поступил бы я в Гиньоль, Да у них язык французский… Переучиваться, что ль? Я ведь, миленькие, русский!.. Смокинг не на что купить… В кошельке два су на ужин… В кино, что ли, поступить? Да кому Петрушка нужен? Стать шофером? Черта с два! План Парижа, брат, не шутка. Все, бывало, трын-трава,— А теперь — уй-юй — как жутко!..

(Всхлипывает)

Явление II

Ажан:

Эй, гражданин, ваша карт-д’идантите?

Петрушка (встряхивается): У сороки на хвосте!

Ажан:

Ваше ремесло?

Петрушка:

В Каспийское море под лед унесло.

Ажан:

Какое у вас поручительство во Франции?

Петрушка:

Две московских ломбардных квитанции.

Ажан (кричит):

Кто вас здесь может ре-ко-мен-до-вать?

Петрушка:

Почтеннейшая барыня, Кузькина мать.

Ажан (наступая):

Где вы жи-ве-те?!

Петрушка (отступая):

В Люксембургском саду у голландской тети…

Ажан (плюется и тащит его):

Тьфу! Пожалуйте в полицию для объяснения.

Петрушка (визгливо кричит):

Уй-уй-юй! Какое приключение! Матрена Ивановна, законная супруга, Петрушке туго!.. Полно глазеть на дамские шляпки,— Я попал ажану в лапки!

Явление III

Матрена Ивановна (кокетливо):

Отпустите его, господин ажан, У него нету ни квартиры, ни д’аржан… Сделать вам глазки? Показать вам мои подвязки?

Ажан (крутит, покачиваясь, усы).

Петрушка:

Кувалда! При муже?!

Матрена Ивановна:

Смотри, чтоб не было хуже…

(К ажану)

Ах, какой вы, господин ажан, симпатичный! Сразу видно, что кавалер столичный: Красные кантики, синий мундир! Ангел! Ландыш! Кумир! Ущипнуть вас за щечку?

Петрушка ее оттягивает.

Ажан (сладким голосом):

Попала в самую точку… Ну что ж, живите, шут с вами,— Надо ж сделать снисхождение даме. Только достаньте поручительство…