Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

И едкий сэр ответил с сердцем (Какие мудрые слова!): «Пикантно мясо с красным перцем, Но голый перец… черта с два!»

V

Баварский бравый генерал, На карту ткнув перстом в Урал, Изрек: «Мы здесь отточим вмиг Немецкий штык и красный штык… И зычно грянет за Ламанш Наш лозунг пламенный — реванш!..» Но попугай, раскрывши зрак, Из клетки крикнул вдруг: «Дурак!» <1926>

Пролетарская муза *

Все захватив — шрифты, бумагу, краски, Ты скифским задом заняла Парнас. Все писаря, монтеры и подпаски Взялись за арфы в этот светлый час… Чужой бокал наполнив мутным квасом, В венке из кумачовых наглых роз, Ты занесла колено над Пегасом — И сброшена средь площади в навоз. Вставай и пой! Шрифты к твоим услугам, Приподыми отяжелевший зоб,— Твоя артель сгрудилась тесным кругом И тщетно морщит коллективный лоб…

Отговорила… Нищей много надо ль? Сто пьяных слов, одышка… и отлив. Эй, Госиздат! Закрой рогожей падаль,— Бог Аполлон суров, но справедлив. <1926>

Надписи на полях библиотечных книг * (Почти с натуры)

Тютчев

Поперек стихов пометка: «Мысли есть, но в общем — сухо». (Так на мраморе нередко Оставляет след свой муха.)

«Капитанская дочка»

Мненье — крайне-правой барыни Кратко, веско и сурово: «Я на месте Государыни Не простила бы Гринева».

Общее заключение

«Писать на книжках очень глупо. Иван Фадеич Кандалупа». <1931>

Сказка про красного бычка *

За годом год Коллективный красный кретин С упорством сознательной прачки Травил интеллигентов: «Вредителей» к стенке, «Спецов» по шапке, Профессоров в Соловки, Науку под ноготь… Каждый партийный маляр Клал на кафедру ноги, Дирижировал университетами, Директорствовал на заводах… Как дикий кабан на капитанском мостике, Топтался на одном месте: Смыкал ножницы, Склеивал слюной бешеной собаки Прорывы и «неувязки»,— Плакаты! Плакаты! Лозунги! Фронты! Чучело Чемберлена!.. В итоге — пошехонский, Планетарный, бездарный Шиш… Партийные Иванушки-Дурачки в кепках Даже и не подозревали, Что каждая гайка в каждом станке Изобретена интеллигентскими мозгами, Что в каждом штепселе — Залежи ума и горы знания, Что поколения зрячих, одно за другим, В тиши кабинетов, В лабораториях, Изобретали, числили, мерили, Чтоб из руды, из огня, из бурой нефти Сделать человеку покорных слуг… Иванушки-Дурачки Сели задом наперед на украденный трактор, Партийный Стенька Разин свистнул в два пальца,— Через ухабы, чрез буераки Напролом по башкирско-марксистскому компасу; «Из-за острова… влево… на стрежень, К чертям на рога! Вали!» И вот, когда ржавый трактор Свалился кверху колесами в смрадную топь, Когда в деревнях не стало ни иглы, ни гвоздя, Когда серп и молот можно было увидеть Лишь на заборных плакатах, Когда свои интеллигенты, Святые Дурни, Сдавленные партийными задами, Связанные по рукам и ногам, Храпели под досками,— Тогда красные ослы призвали Спецо-варягов: «Тройной оклад! Отборное меню! Барские квартиры за проволочными заграждениями! Оазисы сытого буржуазного жития Средь нищей пустыни! Стройте! Гоните! Сдавайте мозг напрокат,— Свои заплевали… Чужие надежней…» И вот потянулись из разных стран Высокопробные роботы: Китай, Гвинея, Советская ль вотчина — Деньги не пахнут, икра не смердит, Соловецких стонов не слышно… Завод на завод! Этаж на этаж! Электрический трест для выделки масла Из трупных червей! Небоскребы из торфа! Свинец из трахомы! Крематории с самоновейшим комфортом Для политкаторжан! Самогон из мощей Ильича! Перегоним Америку!.. И снова шиш… Стоэтажный шиш, Грандиозный, советский, сталинский шиш… И снова клич: «Милость беспартийным! Пощада интеллигентам! Амнистия мозгам! Выдать пострадавшим и недомученным премию От тысячи до двести тысяч рублей» (По расчету — за каждый плевок по копейке),— ГПУ утирает обиженные слезы, Сталин прижимает спецов к косматому сердцу, Варяги укладывают чемоданы, Горький, проклинавший на прошлой неделе интеллигентов, Объявляется уклонистом, Партийные маляры почесываются на командных высотах,— Гремит Интернационал! Гремит Интернационал! Красный штандарт скачет! Пятилетка задом наперед влезает На старый, изломанный трактор, И сказка про красного бычка начинается сначала… <1931>

«Неделя доброты» *

Господи! Как мне быть добрым Хоть неделю в году, Для вентиляции пыльной души, Для смягчения черствого сердца, Для удовольствия ближних?.. Так ведь полезно себя очищать ежегодно, Как трубочист прочищает камин! Хотя, если правду сказать, Круглый год, Как, надеюсь, и вы, мой читатель, Я стараюсь быть добрым… То придет какой-нибудь шут — Смесь Свидригайлова с Чацким — И затопит тебя Ниагарою слов, Вязких, шершавых и вздорных, От которых потом остается в мозгах, Часов приблизительно на пять, Чад жженой резины и перьев… Но я ведь терплю, Молчу, не рычу,— Чтоб не впасть в искушенье, Словарем пресс-папье прикрываю И, как дитя, улыбаюсь.

То, чуть присядешь к столу за работу, Квартирант заведет граммофон — Гнусаво-визжащую кошку — И в дверь потом постучится: «Вам граммофон не мешает?» «О, — отвечаю я кротко, Сжимая дрожащую челюсть,— Пожалуйста, друг мой!» То прилетит пневматичка: Некто по срочному делу Просит приехать — час и минуты — в кафе. Едешь!.. Ждешь часа полтора! Наконец прилетает синьор С расстегнутым ртом и в расплюснутой шляпе И предлагает издать в компании с ним Самоучитель по ловле креветок… Как трудно в такие минуты быть добрым, И все же… стараешься. То прачка вам принесет Вместо вашей любимой сорочки Какую-то бурую мерзость — О трижды проклятый жавель! И опять улыбайся, как ангел, И добрые делай глаза. То по рыхлой своей доброте Вы ближнему редкую книгу дадите, И он ее вам вернет (Если вернет!) В соусе рыжем и без заглавной страницы,— Ты, Господи, знаешь, с какою любовью Я ближнему кресло тогда придвигаю. Нет! Если правду сказать,— Для вентиляции сердца, Для облегчения сжатой души Хорошо б хоть неделю в году уделить «Неделе несдержанной злости…» <1932>

ИЗ ДНЕВНИКА ПОЭТА *

Жизнь *

Посади в вазон зимою скользко-белый твердый боб — День пройдет, и два, и больше, и, разрыв свой черный гроб, Из земли упрямо встанет крепкий радостный росток. И родит живое чудо: изумрудный лепесток. День за днем живые листья развернут густой шатер, И утонет в нем, мечтая, утомленный грязью взор. Дни пройдут — средь хрупких ножек, словно белый мотылек, Кротко свесится невинный, первый ласковый цветок. Покрасуется, увянет, но на крохотном крючке Зерна новые набухнут в нежно-матовом стручке. Ярче сказки Андерсена развернется пред тобой Сказка жизни, вечной жизни, переполненной собой,— И, быть может, злой и хмурый, в первый раз за много лет Ты очнешься и забудешь неживое слово «нет». <1921>

Романс *

Кусты прибрежной ивы Сплелись в тенистый круг. Молчит залив ленивый… Ты больше мне не друг? Хитон твой нежно-алый На палевом песке — Мечтою небывалой Поет моей тоске… Слежу, как мальчик робкий, За тенью полных рук. Мелькает шелк в коробке, Стан клонится, как лук.

Склонившись низко к пяльцам, Отводишь ты глаза… На милых, гордых пальцах, Дрожа, горит слеза. Ты — радостная птица, Я — злой и хмурый волк. Смотри, как золотится В воде закатный шелк! Не плач. Ведь я не плачу… Все выпито до дна. Вернусь один на дачу И сяду у окна. <1921>