Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

II

О Господи, ужель и после смерти В разноголосом пробужусь концерте? В каком-нибудь предбаннике глухом Бакунин в стол ударит кулаком, Катков с Плехановым заспорят о России, Народники свои разложат хрии, И Ленин, с исступленностью удава, Всех оглушит налево и направо… <1925>

Политикон и эмигрантский уезд * (Из записной книжки)

I

Трагический трилистник

Рассудок с каждым днем правеет, Желудок с каждым днем левеет, А сердце в беспартийном сне Томится в гордой вышине.

II

Я болтал с трехлетней Ниной. — Кем ты хочешь быть? — «Мужчиной!» Почему? А потому!.. Очень нужно раз по пять В муках чад своих рожать!..

III

В львином рву Даниил объяснялся со львами. Небо в снегах сияло над их головами: «Отчего вы такие жестокие звери? Эва, сколько костей человечьих в пещере!» Старый лев обернулся к белеющей груде, Кто ж людей нам бросает? Не те же люди?

IV

Безработному эмигранту

Нет ремесла? Мой друг, не унывай, Берись за все, легко и без претензии, По будням папиросы набивай, А по воскресным дням пиши рецензии.

V

Дважды два

После спора: дважды два, Убежденно и басисто Первый резво ляпнул: «Триста», А второй зевнул: «Слова». «Ерунда!» Вспылил, как порох, Третий, нервно стал шагать: — «Дважды два, в субботу сорок, А в четверг — сто тридцать пять». Словно дьявол у реторты — Сквозь пенсне блеснув зрачком, Встал взлохмаченный четвертый: «Дважды два — питейный дом!» Пятый что-то пропищал, Пропищал, как мышь у щели,— Но никто не разобрал, Потому что все шумели. А шестой, ведь вот беда, Только крякал от волненья: По пути домой всегда Находил он возраженья. Разливался спор все шире. Вдруг седьмой, горя, как мак, Робко вставши: «Как же так? Дважды два всегда четыре!» Ах, как взъелись все: Пошляк! Чушь! Старо! Избито! Глупо! Дичь! Мещанство! Пошло! Тупо! В самом деле — как же так!.. <<1924–1925>> <1971>

Бензинная любовь * (Из путевого альбома)

Есть особого вида любовь: Он садится на мотоциклетку, А она, вскинув гордую бровь, На железную заднюю клетку.

Наклонясь над вспотевшей спиной, Свесив вбок мускулистые ноги, На ухабах взлетая копной, Пролетает она вдоль дороги. А Ромео в квадратных очках, Словно дьявол с далекого Марса, Приникает к рулю на толчках В цепкой позе голодного барса. Пыль клубится. Воняет бензин. Гулкий треск барабанит в моторе. Кто Джульетта? Одна из кузин? Иль коллега его по конторе? В едких кляксах ее галифе, Из-под кепки — землистые скулы… А навстречу столбы, и кафе, И моторы — стальные акулы. В ухе рвется стрекочущий бред. Дети с визгом в кусты убегают… Мрачно матери смотрят ей вслед И на всех языках проклинают. За шоссе засинел океан, Но не видят они океана. Этот странный бензинный роман Непонятен, как суп из банана… Бросишь взгляд на ее макинтош, На затылок подбритый и бурый… О Петрарка, твой вкус был хорош, Но сегодня не в моде Лауры… <1925>

Европа и «они» *

I

Европейский буржуй на полпредском балу Поднял тост за советскую власть: «Эмигранты на вас изрекают хулу, И клеймят, и порочат вас всласть… Но ликеры, и фраки, и блеск позолот,— Я таких не видал у пашей! Верю сердцем! Поставка на красный ваш флот Сто процентов мне даст барышей…»

II

«Признать ли их?» — гадают чехи. В основе мысль не так глупа: Другим достанутся орехи, А им — одна лишь скорлупа. Но будет горек этот праздник… Итог один игры слепой: Сев на орехи, совлабазник Торгует только скорлупой…

III

Муссолини сидел на диване, А полпред перед ним на софе. «Хорошо ли у вас на Кубани?» — Тот с улыбкой задрал галифе… Муссолини склоняется ниже: «Колонистов мы с давних уж пор В Аргентину сплавляем, синьор… Ведь Кубань и удобней и ближе?» «О, конечно! Но раньше — заем…» Миг молчанья, пустой и тягучий, И с досадой в резной водоем, Только плюнул, нахмурившись, «дуче».

IV

Бернарда Шоу раз спросили: «Вы так умны в своих статьях… Зачем при красном крокодиле Вы состояли в кумовьях?»