Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

* * *

Вдруг пыль из подворотни… Скрип петель в тишине,— Казак уральской сотни Въезжает на коне. Ни на кого не глядя, У темного ствола Огромный черный дядя Слетел пером с седла. Хозяин дробным шагом С крыльца, пыхтя, спешит. Порывистым зигзагом Взметнулась чернь копыт… Сухой и горбоносый Хорош казацкий конь! Зрачки чуть-чуть раскосы,— Не подходи! Не тронь! Чужак погладил темя, Пощекотал чело И вдруг, привстав на стремя, Упруго влип в седло… Всем телом навалился, Поводья в горсть собрал,— Конь буйным чертом взвился, Да, видно, опоздал! Не рысь, — а сарабанда… А гости из окна Хвалили дружной бандой Посадку Куприна…

* * *

Вспотел и конь, и всадник. Мы сели вновь за стол… Махинище-урядник С хозяином вошел. Копна прической львиной И бородища-вал. Перекрестился чинно, Хозяйке руку дал… Средь нас он был, как дома,— Спокоен, прост и мил. Стакан огромный рома Степенно осушил. Срок вышел. Дома краше… Через четыре дня Он уезжал к папаше И продавал коня. «Цена… ужо успеем». Погладил свой лампас, А чуб цыганским змеем Чернел до самых глаз. Два сенбернарских чада У шашки встали в ряд: Как будто к ним из сада Пришел их старший брат… Хозяин, глянув зорко, Поглаживал кадык. Вдали из-за пригорка Вдруг пискнул паровик. Мы пели… Что? Не помню. Но так рычит утес, Когда в каменоломню Сорвется под откос… 1926, март Париж

«Мул за стеной соломою шуршит…» *

Мул за стеной соломою шуршит. В дверях сарая звездный полог зыбкий. Над темным склоном среброликий щит, Кузнечики настраивают скрипки. Нет, не уснуть! Охапка камыша Спине натруженной сегодня не отрада: На лунный зов откликнулась душа, Встает былое — горькая услада. Луна над Петербургской стороной, Средь мостовой мерцают рельсы конки, Крыльцо на столбиках повито тишиной, Над флигелем темнеет желоб тонкий. Так любо встать, слегка толкнуть окно И спрыгнуть в садик на сырую грядку, Толкнуться к дворнику, — старик храпит давно,— Чтоб выпустил за гривенную взятку… Крестовский мост… Звенит условный свист. У черных свай, где рябь дрожит неверно, На лодке ждет приятель-реалист. Скрипят уключины, и весла плещут мерно. В опаловой, молочно-сизой мгле Плывут к Елагину в молчанье белой ночи. Деревья-призраки толпятся по земле, Вдали над Стрелкою зарницы все короче… А утром, щуря сонные глаза, Пьет кротко чай. В окно плывет прохлада. Мать спрашивает: «Спал ли, егоза?» О прошлое! Бессмертная баллада… ……………………………………………………………………… Потом война. В июльский день закат Над крышей белой дачи рдел сурово. Пришел с газетою покойный старший брат, Встал у стола… Не мог сказать ни слова. Вся юность там — в окопах и в полях. Варшава, Ломжа… Грохот отступленья. Усталость, раны… Темный бунт папах. Развал в столице… Подлость и смятенье. И снова годы, мутные, как дым… Один из тысячи — в огне гражданской свалки, Прошел Кубань, и Перекоп, и Крым… За палубою скрылся берег валкий. Как давний сон, и мать, и брат, и дом. Он сжился. Терпит. Так судьбе угодно. В чужой земле он отдает в наем Лишь пару рук, — душа его свободна… <1928>

Черника *

Над болотцем проносится вздох,— Это ахнула сонная жаба. Изумрудный в звездочках мох. На полянке — с лукошком баба. Проглядела — не видит — прошла: Россыпь рыжиков дремлет под елкой. Под стволом паутинная мгла И шатер островерхий и колкий. Стебельки пронизали весь мох. Средь малиновых капель гвоздики, В светлых листьях, как сизый горох, Чуть колышутся гроздья черники.

Не вставай, не сгибайся… Лежи: За охапкой притянешь охапку… Возле вала, у старой межи, Наберешь ты полную шапку. И на дачу лениво придешь. Молоко на коленях в тарелке. Льются ягоды… Легкая дрожь. Пересыпешь их сахаром мелким. Холодок на зубах и в душе,— Сладкий запах лесного затишья. За калиткой, в густом камыше, Шелестящая жалоба мышья. Ложка в сонной ладони замрет. За стволами — крестьянские срубы… И бесцельно на ласточкин лет Улыбаются синие губы. <1929>

Русские миражи *

Стадо

Вся улочка в пыли Лилово-золотистой. Косяк овец вдали Плывет гурьбой волнистой. Их блеянье, как плач, Сквозь гул дробится сипло. Барбос пронесся вскачь, Взволнованный и хриплый. За ребрами дворов Галдят грачи над яром, У медленных коров Набухло вымя шаром,— Шарахаются вкось, Взлезают друг на друга. Раскинув локти врозь, Мальчишка скачет с луга… А у ворот стоят Молодки, девки, бабки,— Зовут своих телят, Ягнят несут в охапке… Как гулкая вода, Несется: «тпруси, тпруси!» Идут домой с пруда Вальяжным шагом гуси. Закатный светлый дым Весь алым шелком вышит, И молоком парным Дремотный вечер дышит.

На крыльце

В колодец гулко шлепнулась бадья, Склонилась баба, лихо вздернув пятку, Над дубом стынет лунная ладья, Тускнея радужно сквозь облачную грядку. Туманным пологом окутаны поля, Блеснул костер косым огнем у рощи. За срубом зашипела конопля,— Нет в мире песни ласковей и проще… Лень-матушка, а не пора ль соснуть? Солома хрустнет под тугой холстиной, В оконце хлынет сонный Млечный Путь. У изголовья — чай с лесной малиной… Но не уйти: с лугов — медвяный дух, И ленты ивы над крыльцом нависли. А там в избе, — стокрылый рокот мух, И духота, и городские мысли… Нахмуренный, в рубахе пузырем, Прошел кузнец, как домовой лохматый, И из больницы в ботах, с фонарем Старушка-докторша бредет тропой покатой. Я гостье рад… В пустыне средь села Так крепким дорожишь рукопожатьем… Ты, горечь старая, тяжелая смола, Каким тебя заговорить заклятьем? 1930

Кукуруза *

Сердце к пище равнодушно: Тощий суп или котлеты, Или просто булка с сыром И десяток вялых фиг,— Ешь и смотришь, как за склоном По лазури средиземной Проплывает в искрах солнца Белоснежный, сонный бриг… Но порой котлеты с супом До того осточертеют, Что душа моя выходит Из привычных берегов —

И тогда опять невольно К детским тянешься истокам — К бессарабской кукурузе, Пище лакомок-богов… О кочан, весь в сочных зернах, Маслом политый топленым, И горячий, как испанка, Разомлевшая во сне! Перемажешь нос и руки, Скатерть, уши и салфетку,— Даже крошки не оставишь На янтарном кочане. Рядом с этим райским блюдом (Даже в сердце засосало При одном воспоминанье) — Вспомнишь с нежностью не раз: Кабачки с мясной начинкой, Желтый перец в маринаде И икру из баклажанов… Слезы брызнули из глаз! Но, к несчастью, здесь в Провансе Старой, жесткой кукурузой, А другой здесь не увидишь, Кормят только жадных кур… Не глотать же эти камни Огорченному поэту,— Потому что, потому что Это было б чересчур… Сердце к пище равнодушно,— Но хранят страницы детства Вместе с милой кучей вздора Ощущение одно: Запах нежной кукурузы, Лоск растопленного масла, И облизанные пальцы, И разбухшее зерно… <1931>

На трубе *

Гимназистик на Трубе Жадно выпучил гляделки: Все бы он унес к себе — От малиновки до белки! Целый день бы он кормил Птиц за флигелем в беседке. Дворник, старенький Памфил, Перекрасил бы все клетки…