Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Ах, румяный мой чудак,— Ты напрасно глазки лупишь: В кошельке твоем пятак, Воробья и то не купишь! <1931>

УТЕШЕНИЕ *

К пуделю *

Черный пудель, честная собака! Незнаком тебе ни Кант, ни Лев Толстой, И твое сознанье полно мрака: Кто учил тебя быть доброй и простой? Любишь солнце, человека, игры, К детворе во всю несешься прыть… Если люди стали все, как тигры, Хоть собаке надо доброй быть. Ведь никто не драл тебя дубиной И брошюр партийных не давал,— Но, спеша вдоль стен домой с корзиной, Не сбежишь ты с хлебом, как шакал. И когда на шум собачьей драки Сквозь забор ты мчишься через жердь, Не грызешь ты сбитой с ног собаки, Не визжишь, как бешеная: «Смерть». Ты чутка, полна ума и чести, Не протянешь лапы наглецу, И значок собачий твой из жести Многим людям более к лицу… «Человек — звучит чертовски гордо» — Это Горький нам открыл, Максим. Ты не веришь? Ты мотаешь мордой? Ты смеешься, кажется, над ним? <1920>

Маленькому другу *

Пришел к своей принцессе,— Ей только пятый год. Дитя! Христос Воскресе! Давай румяный рот… Твое дыханье слаще Изюма в куличе, Твой бант, как ландыш в чаще, Смеется на плече… Хрустальное яичко Принес тебе я в дар. Ты ласковая птичка, А я морской омар… Смотри, миндаль на ветке Кораллами расцвел, И воробьи в беседке Клюют дырявый пол. Твои слова смешные На русском языке, Как ласточки родные Над кровлей вдалеке. Пойдем к фонтану в скверик: За старою скамьей Вода полощет берег Дремотною змеей. Умоем мяч в фонтане, В сиреневой воде! Такой хорошей няни Ты не найдешь нигде… Из кукольной корзинки Достану наш багаж, С поклоном все тартинки Подам тебе, как паж. А туфельки тугие Пусть сохнут на сосне… Когда-нибудь в России Ты вспомнишь обо мне. <1925>

В поезде *

За окном под небом летним Промелькнул лесок и кони. Я с мальчишкой пятилетним Познакомился в вагоне. Места было очень мало… Улыбнулись мы друг другу, А потом я для начала Оказал ему услугу: Молча взял его в охапку, Вскинул вверх — и на колено. Положив на грудь мне лапку, Он к окну прильнул блаженно.

«Это что?» — «Дубок и ивы». «Для чего?» — «Шумят и дышат». «Ну, а это?» — «Это нивы Стебли зыбкие колышат». «Ай! А это что?» — «Коровы». «Для чего?» — «Чтоб утром рано Мальчик, день встречая новый, Выпил сливок из стакана». Сто вопросов — сто ответов… Гулко щелкали колеса. Из-за облачных просветов Солнце вдруг сверкнуло косо. Мальчик смолк. В глазах томился Сонный-сонный-сонный кролик, И вишневый рот раскрылся, Словно пухлый влажный нолик. <1926>

Консьержкина дочка *

Ее называют — Жильбертой. Ей пять с половиной лет. Передник — вроде конверта, На лапке — бобровый браслет.

Косые, серьезные глазки. Улыбка сквозь зубки — чуть-чуть. Потупясь, подтянет подвязки, Потом покосится на грудь… Ей в школе медаль прикололи, А это немалый успех: Весь мир узнает, что в школе Она прилежнее всех! Сегодня Жильберта во дворик С собой притащила щенка: На белой спинке узорик — Три темных неровных клочка. Щенок породы незнатной,— Хвост кверху, прищуренный глаз… Но милый и очень опрятный, Уж это узнаешь сейчас. «Как имя твоей собачки?» Жильберта сказала: «Лизетт». Лизетт — годится для прачки, А впрочем, мне дела ведь нет. Жильберта склонила коленки И стала щенка учить: «Ты должен с карниза у стенки Кусочек бисквита схватить… Ты слышишь? Кому я сказала?» Щенок, симпатичный бандит, Немного подумал сначала, Подпрыгнул и слопал бисквит. Но жалко ей стало бисквита… Ногой оттолкнувши вазон И шлепнув собаку сердито, Жильберта сказала: «Кошон!» [13] А я из окна наклонился, Мне стало ужасно смешно… «Чем, друг мой, щенок провинился? Ведь зря сердиться грешно…»

13

«Свинья!» (фр.).

Жильберта в ответ мне ни слова. Щенка закутала в шаль И к двери пошла сурово, Поправивши гордо медаль. 1927 Париж

Мой роман *

Кто любит прачку, кто любит маркизу, У каждого свой дурман,— А я люблю консьержкину Лизу, У нас — осенний роман.

Пусть Лиза в квартале слывет недотрогой,— Смешна любовь напоказ! Но все ж тайком от матери строгой Она прибегает не раз. Свою мандолу снимаю со стенки, Кручу залихватски ус… Я отдал ей все: портрет Короленки И нитку зеленых бус. Тихонько-тихонько, прижавшись друг к другу, Грызем соленый миндаль. Нам ветер играет ноябрьскую фугу, Нас греет русская шаль. А Лизин кот, прокравшись за нею, Обходит и нюхает пол. И вдруг, насмешливо выгнувши шею, Садится пред нами на стол. Каминный кактус к нам тянет колючки, И чайник ворчит, как шмель… У Лизы чудесные теплые ручки И в каждом глазу — газель. Для нас уже нет двадцатого века, И прошлого нам не жаль: Мы два Робинзона, мы два человека, Грызущие тихо миндаль.