Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

Сидит молчит и пишет… Сосна натурщик кроткий: Едва-едва колышет Развесистые щетки. Ботинок жмет конечность, Лучи стреляют в темя… Давно нырнуло в вечность Обеденное время. Но вот земляк бродячий С томатами в лукошке, Сорвавшись с белой дачи, Приклеился к дорожке И голосом подземным Бубнит, как по тетрадке, Что в море Средиземном Ужасно краски сладки… Иван Билибин люто Одернул вниз жилетку И молча, как Малюта, Прищурился сквозь ветку. Взглянул на даль, на лодку, И, стиснув свой треножник, В стрелецкую бородку Ругнулся, как сапожник. Земляк ушел направо. Чуть льются птичьи свисты… Но за спиной орава — Парижские туристы. Стянулись на опушке Вокруг складного стула И смотрят… как телушки На пушечное дуло. Минуты три-четыре… Все ближе гнусный шорох. На шее, словно гири, В душе — бездымный порох. Еще одна минута: И вдруг быстрее пули, Он повернулся круто К своим врагам на стуле. О жуткий поединок! Чуть шевеля усами, От шляп и до ботинок Он их грызет глазами… А те, как кость из супа, Застрявшая средь глотки, Торчат вкруг стула тупо, Расставивши подметки. Ушли… Вздохнул художник… Валы плывут рядами. Опять скрипит треножник Размерными ладами. Увы!.. Пришла собака, О ствол потерла спину И с видом вурдалака Уставилась в картину. Сто раз метал он шишки В лохматого эстета… Потом пришли мальчишки И дачница Нинета… И даже мул сутулый, Умильно вздев головку, Из-за мимозы к стулу Натягивал веревку. Но вот завесой бурой Закат развесил свитки. Иван Билибин хмуро Сложил свои пожитки. Зажал свой стул под мышкой И по песку вдоль бора Пошел в свой городишко Походкой командора. Не видит он покоя, Сосет его забота: Расставить под сосною Четыре пулемета?! Иль, взвившись в шаткой клетке (Как в штукатурном цехе),— У самой верхней ветки Работать без помехи!.. <1928>, сентябрь Париж

Ошибка * (Рассказ в стихах)

Это было в Булонском лесу — В марте. Воробьи щебетали в азарте, Дрозд пронесся с пушинкой в носу… Над головой Шевелили пухло-густыми сережками Тополя, Ветер пел над дорожками, И первой травой Зеленела земля. Я сидел на скамейке Один. А вдали, у аллейки, Лиловый стоял лимузин.

Сквозь стволы — облаков ожерелие… Вдруг на дорожке Показалась с сиамскою кошкой Офелия… Ноги — два хрупких бокала, Глаза — два роковых василька, Губы — ветка коралла. Змеисто качались бока, С плеча развратным, рыжим каскадом Свисала лисица. Поравнялась… Окинула взглядом Стоящий вдали лимузин, Раскрыла тюльпаном свой кринолин: Садится. Сначала сиамская кошка, Как удав, Потерлась о мой равнодушный рукав И поурчала немножко… Потом и Офелия, Ко мне повернувшись слегка, Показала конец язычка… Приворотное зелие! Глаза ее видели зорко: За липой мойлимузин. Я — седой господин, Поросячий король из Нью-Йорка. Ах, как стреляли два василька — В меня, в лимузин, в облака! Как кончик туфли волновался! Но я не сдавался… Чтоб в даме с рыжей лисой Рассеять туман,— Полез я в карман И вынул хлеб с колбасой В эмигрантской газете… Милые дети! Что с ней вдруг стало!.. А вдали к лимузину устало Подошел англичанин с женой И укатили домой. Офелия встала… Даже у кошки сиамской, По логике дамской, Засверкал раздраженьем Дымно-сиреневый глаз… Ушли с презреньем, Не обернулись даже назад… Вот и весь мой рассказ… Разве я виноват? <1929>

В санатории *

Чуть глаза распялишь утром, Вздернув нос над простынею, Чуть лениво дрогнешь пальцем Разоспавшейся ноги,— Из нутра соседней койки Бас, пропахший никотином, Задает вопрос в пространство: «Дьявол! Где же сапоги?» Он лежит под простынею, Как утопленник, сердитый, И сдувает с носа муху В ожидании слуги.

Но ответить не успеешь, Легкий стук — и в дверь вплывает Гуттаперчевой походкой Санаторский Гавриил. Как грудным младенцам соску, Он в постель приносит кофе… Стыдно завтракать в постели,— Отказаться нету сил. Капли катятся вдоль шеи, В масле нос и подбородок… Кто бы взял меня на ручки, Спеленал и поносил? Запахнув халат, как тогу, Мой сосед с кровати вспрянул, Мыло в руку, руль налево,— И гремит по ступеням. Но, как вепрь, с горы сорвавшись, Вдруг слетит в бассейн гаремный, Так влетел он рикошетом В умывальную для дам… Ручки дергают за ручку, Шорох бешеных сандалий И за дверью два сопрано: «Идиот!» «Гип-по-по-там!» На веранде под балконом, Дверь заставивши скамейкой, Дамы солнечною ванной Пропекают свой загар. Наши окна над верандой… Целомудренной рукою Прикрываю плотно ставни,— Скромность лучший Божий дар. Ведь от зрелища такого Архивариуса даже Может в дрогнувшее темя Хлопнуть солнечный удар… Управляющий в столовой Из замусленной пижамы Мне с изысканностью светской Протянул ладонь ребром. Экономка с кислым вздохом Только что ему напела, Кто вчера, вернувшись в полночь, Вместо брома принял ром… Он в меня вонзает око,— Но душа моя прозрачна, Но глаза мои невинны, Как кувшинки над прудом.