Том 2. Эмигрантский уезд. Стихотворения и поэмы 1917-1932

* * *

Благодарными глазами Я взглянул, вздохнув, вдоль склона: Вот… До самого заката Поиграю в Робинзона. Но за камнем — гвоздь им в печень! — В элегантнейшей палатке Робинзоновская пара Копошилась на площадке… Он, на сук повесив галстук, Перед зеркальцем овальным Поправлял пробор свой жидкий Жестом сдержанно-астральным… А она в пижаме алой, Наклонив серпом головку, Над изящнейшим подносом Томно чистила морковку. Два складных паучьих кресла Лиловели перед входом, И на столике походном: Граммофон и банка с медом… Я зажал собаке морду,— Надо вверх идти, однако. Все вакансии на свете Не для нас с тобой, собака…

* * *

У стволов автомобили Мирно спят, блестя щитами. Жесть консервных ржавых банок Тускло блещет под кустами. Загорелые, как пряник, Две курносые Астарты С быковидными юнцами Под сосной играют в карты. В глубине бока палаток Раздувают тихо чрево… С европейской точки зренья, Оснований нет для гнева… Что же ты, пришлец, томишься? Подарить тебе весь берег, Чтобы ты земле и небу Не устраивал истерик? Не пора ль к собакам бросить Прометеево наследство И, идя навстречу моде, Добросовестно впасть в детство?.. Сам себя призвав к порядку, Я пробил тростник боками И пошел сквозь бор в местечко В «буль» сражаться с рыбаками. <1932>

Дождь *

Утром фермерша-старушка В гости к нам пришла на дачку И присела, отдуваясь, У кривой сосны на тачку. Платье — черным парашютом, Лопухом плетеным шляпка… В ручки пухлые дохнула,— Старичкам всегда ведь зябко. А глаза ее, коринки, Мигом все схватили зорко: Дворик, домик наш, веранду И раздувшуюся шторку. «Вот», — она сказала тихо, Показав рукой на тучи, Над лиловыми холмами Наплывавшие все круче. «Шестьдесят семь лет в Провансе Просидела, как на стуле, Но такого не бывало,— День за днем дожди в июле!» Покачала головою, Скрючив ножки, как ворона, И седую бородавку Пощипала удрученно.

* * *

Полчаса она скрипела… Я сидел на камне кротко И с сочувственным вниманьем Ковырял дыру в подметке. «Чуть опрыщут виноградник Легкой пылью купоросной, Все сейчас же до пылинки Смоет, к черту, дождь несносный… Вы лозу-то оберните,— Сколько, сударь, белых пятен! Дождь в июле винограду, Как быку мясник, приятен… Разрослись шатрами листья,— Кисти спрятались до света… Что-то будет с виноградом В это пакостное лето? И чеснок, как гриб, червивый, И капуста захирела, Огурец любой разрежешь,— Весь, как дудка, пустотелый! Помидор — дурак зеленый… Все убытки, да убытки…» И, как демон, запахнула Крылья черные накидки.

* * *

Эмигрант, подбитый ветром, Долго слушал я соседку, И казалось мне, что Ротшильд Горько плачет мне в жилетку… Вон внизу за перелеском Дом ее стоит, как крепость. Дождь гнезда ее не смоет,— Что за дикая нелепость! Кров, семья, покой, достаток, Каждый ствол скрипит: «Я дома»… С детства каждая ложбинка, Как ладонь своя знакома. Вот когда б на нашу льдину Посадить ее хоть на день,— Чтоб она бы поклевала Эмигрантских виноградин… Этой мысли я, конечно, Вслух не высказал старушке И сказал ей в утешенье, С ней прощаясь у опушки: «Есть примета, — если лозы Глупый дождь в июле мочит,— Винограду будет меньше, Но вино в цене подскочит». <1932>

С холма *

Выбрав место у тропинки, Где сквозь бор синеет море, Где вдали бельишко сохнет На бамбуковом заборе, Я принес большую доску,— Пар дымился над ушами! — И четыре толстых ножки Обтесал карандашами… Вбил их в землю — слон не вырвет! За холмом стреляло эхо; И прибил к ним туго доску,— Не работа, а утеха… А потом лазурной краской, Цвета крыльев серафима, Густо выкрасил скамейку — Дар любому пилигриму: Чтоб присел, забыв земное, И, попыхивая трубкой, Всласть смотрел, как парус в море Дышит гоголем над шлюпкой… Да и сам приду не раз я Посидеть Наполеоном, Руки гордые сложивши, В одиночестве зеленом…

* * *

Где влюбленных нынче встретишь? В казино, сцепясь друг с другом, Пары вьются, как моторы, Равнодушно-мертвым цугом… А на пляже те же пары, Загорев, как голенище, Распластав тела у будок, Переваривают пищу. Но сегодня — наконец-то! — На моей скамейке синей Я приметил сквозь кустарник Бога юного с богиней. Он был в трусиках лиловых, А она в трико морковном… Метров на сто был пронизан Воздух шепотом любовным, Шея к шее, сердце к сердцу, Под сосной склонились рыжей… За смолистыми стволами Подобрался я поближе. Подобрался и расслышал: Рдея страстью огневою, Оба пламенно шептались Над таблицей биржевою… Скрылись в чаще. Мрачно сел я На пустынную скамейку. Петушок с соседней фермы Из-за камня поднял шейку, Покосился на газету — На последнюю страницу: Может быть, сейчас он клювом В биржевую ткнет таблицу? Но петух меня утешил: Звонко грянул голос зычный,— Пять патлатых кур сбежались На султанский зов привычный… Двум он клювом дал по шее, Двум скормил мои он крошки И ушел в кусты за пятой, Томно вскидывая ножки. Я подумал с облегченьем: Есть любовь еще на свете! И, зевнув, разрезал дыню На развернутой газете. Зной оранжевою дымкой Острова вдали туманил, И внизу какой-то олух «Стеньку Разина» горланил. <1932>

ПОЭМЫ

ДОМ НАД ВЕЛИКОЙ * (Картины из русской жизни)

1

На тихом берегу Великой, Широкой медленной реки,— Забор оброс полынью дикой, Крапивой проросли мостки. Ворота — крепость. Словно стража, С боков — точеные столбы. И облаков витая пряжа, Как знаки ласковой судьбы… Ленивый кот сидит в калитке И слушает дремотно плеск. Плывет старик в затертой свитке, На влажных веслах алый блеск. А за забором мир зеленый,— И благодать, и тишина. С тычинок хмель свисает сонный, Круглится тыква, как луна. Пустой парник раскинул стекла, За ним — укропов абажур, Над грядкой вылезает свекла, Под тачкой спит семейство кур. На райских яблонях так нежно Желтеют шарики дождем. А над пригорком безмятежно Встал над рекою белый дом.

2

С балкона даль — отрада взорам: Синеет вольный бег реки, Нагорный берег сизым бором Сбегает в дальние пески, И грузный мост навис змеею, И купола цветут в садах, И стены древней чешуею Зигзагом вьются в слободах… Смолой прогретой пахнут густо Резные столбики перил. Внизу кудрявая капуста Полна избытком крепких сил. А там за домом под балконом, Где виснет желтых груш каскад, Где шмель гудит осенним звоном, Где грабли на песке лежат, Где спит малинник в паутинке, Скрывая холмик муравьев, Где на алеющей рябинке Галдит семейство воробьев, Где шар блестит над мокрой клумбой, Венчая пышных астр костры,— Там за классическою тумбой, Обнявшись, ходят две сестры.

3

Они погодки. В эту зиму Последний раз ходить им в класс. Над домом вьется лента дыму. «Обедать, девочки!» — «Сейчас…» Собрали сноп из листьев клена,— Осенний радостный пожар. Из кухни выползла Матрена, На пухлых ножках жирный шар. В столовой маятник двурогий Солидно ходит вверх и вниз. Друг дома — фикус козлоногий Возносит листья под карниз. И уж, конечно, у окошка Спит в клетке желтенький пушок, Поджавши скрюченные ножки, А в прутьях сахару кусок. Клеенка в синеньких узорах Свисает круто со стола. Дрожащий зайчик на приборах, Искрясь, запрыгал из угла. С буфета тянет сладкой дыней, В углу диван — уютный кит, И белый квас в резном графине Ажурной пеною пыхтит.

4

Мать разливает суп янтарный Спокойной медленной рукой. Вплывая в солнце, воздух парный Клубится влажной пеленой. Отец из-под очков устало Взглянул на дочек — хороши… «Здоровы?» — Тихий смех, как жало, Вдруг брызнул в солнечной тиши. Мать улыбнулась. Шорох ложек. В лазурных окнах — пестрый Псков. А под столом шуршанье ножек И драка легких башмачков. На блюде, лапки сжав на бюсте, Как безнадежный инвалид,— В цветной пупыристой капусте Смешная курица лежит. Дрожит графин, трясется миска… «Мамуся, что на третье?» — «Кот». Хохочут девочки до писка. Отец в салфетку прячет рот. Но младшей все всегда известно: Скользнув глазами за порог, Она запела: «Врать нечестно! На третье — яблочный пирог!»