Том 2. Стихотворения 1917-1922

1922

«Пускай же крепко помнят те, кто…» *

Пускай же крепко помнят те, кто Проводят в праздниках свой час, Что умирал на плахе некто – Московский Спас

1922

«Торгаш, торгаш…» *

Торгаш, торгаш, Умри бесстыдно, Запрятав в крючьях своих пальцев Листы украденных поэм.

1922

«Дело ваше, боги…» *

Дело ваше, боги, Что вы сделали нас смертными. А мы за это пустим Отравленную стрелу грусти. Лук здесь.

1922

«Я видел, бабр сидел у рощи…» *

Я видел, бабр сидел у рощи И с улыбкой дышал в ствол свирели. Ходили, как волны, звериные мощи И надсмешкой взоры горели. И с наклоном изящным главы Ему говорила изящная дева. Она говорила: «О бабры и львы! Вам не хватает искусства напева».

1922 (1912)

«Жестяной подсказчик…» *

Жестяной подсказчик – Прок, Золотое перо И с куревом ящик. Одетый в белый пух, Сей мученик людей кровавого столетья – Ушей лопух – Опутан нетью, свисает плетью. Перо писателя Из заячьей России, Бежавшей из окопа И пушечного жерла, Из заячьей чернильницы, Чье горло перекушено, Сейчас сломается. Столетьем-волком, Столетьем-мамайцем Подымается.

<1922>

«Русские десять лет…» *

Русские десять лет Меня побивали каменьями. И все-таки я подымаюсь, встаю, Как каменный хобот слона. Я точно дерево дрожу под времени листьями И смотрю на вас глазами в упор, И глаза мои струят одно только слово. Из глаз моих на вас льется прямо звездный ужас. Жестокий поединок. И я встаю, как призрак из пены. Я для вас звезда. Даже когда вы украли мои штаны Или платок, И мне нечем сморкаться, – не надо смеяться. Я жесток, как звезда Века, столетий. Двойку бури и кол подводного камня Ставит она моряку за незнание, За ошибку в задаче, за ленивую помощь Найти верный угол Бега по полю морей И сверкнувшего сверху луча. Блеснувшее выстрелом чело, Я далек и велик и неподвижен. Я буду жестоким, не умирая. А умерев, буду качаться на волнах зарницей, Пока не узнаете, Что отвращая лик парусов От укора слабого взгляда луча, Вы, направя грудь парусов На подводные камни, Сами летите разбиться Всем судном могучим. Чем судно громаднее, Тем тяжелее звезда.

1922

«Еще раз, еще раз!..» *

Еще раз, еще раз! Я для вас звезда! Горе моряку, взявшему Неверный угол своей ладьи и звезды: Он разобьется о камни и подводные мели. Горе и вам, Взявшим Неверный угол сердца ко мне: Вы разобьетесь о камни! И камни будут надсмехаться Над вами, как вы надсмехались Надо мной!

1922

Евгению Спасскому *

Так, душу обмакнув В цвет розово-телесный, Пером тончайшим выводить. Как бисер, паучки блестят водою пресной. Ты кистью, я пером С тобой вдвоем, И воробей подслушивает мысли Летунчики, летящие за выси. И мы вдвоем, и голубой и карый, Под кровлею одной, земли пророки, Ловили до зари руками рока токи. Ты Евский, я Хлебной. Так хорошо вдвоем Ловить лучи зари и солнца блестки днем. Лежу я на твоем ковре Тулупчик мой со мной, на мне. И синь небес над головой. Лазурью дышишь ты, Я ж слышу волчий вой Пустой, косой, Такой безбрежный.

Май 1922

«Святче божий!..» *

– Святче божий! Старец, бородой сед! Ты скажи, кто ты? Человек ли еси, Ли бес? И что – имя тебе? И холмы отвечали: Человек ли еси, Ли бес? И что – имя тебе? Молчал. Только нес он белую книгу Перед собой И отражался в синей воде. И стояла на ней глаголица старая. И ветер, волнуя бороду, Мешал идти И несть книгу. А стояло в ней: «Бойтесь трех ног у коня, Бойтесь трех ног у людей!» – Старче божий! Зачем идешь? И холмы отвечали: – Зачем идешь? И какого ты роду-племени, И откуда – ты? – Я оттуда, где двое тянут соху, А третий сохою пашет, Только три мужика в черном поле! Да тьма воронов. Вот пастух с бичом, В узлах чертики – От дождя спрятались. Загонять коров помогать ему они будут.

Май – июнь 1922

Другие редакции и варианты

«Свобода приходит нагая…»

Свобода приходит нагая, Бросая на сердце цветы, И мы, с нею в ногу шагая, Беседуем с небом на ты. Мы, воины, строго ударим Рукой по веселым щитам: Да будет народ государем Всегда, навсегда, здесь и там! Пусть девы споют у оконца, Меж песен о древнем походе, О верноподданном Солнца Самодержавном народе.

19 апреля 1917

Свобода приходит нагая, Бросая на сердце цветы, И мы, с нею вместе шагая, Беседуем с небом на ты. Мы, воины, смело ударим Рукой по суровым щитам: Да будет народ государем! Всегда, навсегда, здесь и там! Свободу неси нищетам! Пусть девы споют у оконца, Меж песен о древнем походе, О верноподданном Солнца Самоуправном народе.

19 апреля 1917, 1921-1922

«Вчера я молвил: Гуля! гуля!..»

Вчера я молвил: «Гуля! гуля!» И войны прилетели и клевали Из рук моих зерно. И ящер-зеленак на стуле Целует жалом ноготь крали. Но в черных чоботах «оно». И два прекрасных богоеда Ширяли крыльями небес. Они трубили: «Мы – победа, Но нас бичами гонит бес». И надо мной склонился дедер, Покрытый перьями гробов, И с мышеловкою у бедер И с мышью судеб меж зубов. Смотрю: извилистая трость И старые синеющие зины, Но белая, как лебедь, кость Вертляво зетит из корзины. Я вскрикнул: «Горе! Мышелов! Зачем судьбу устами держишь?» Но он ответил: «Судьболов Я и меры чисел самодержец». Но клюв звезды хвостатой Клевал меня в ладонь. О, жестокан, мечтою ратуй, Где звездной шкурой блещет конь. И войны крыльями черпали мой стакан Среди рядов берез. И менямолки: «Жестокан! Не будь, не будь убийцей грез!» Кружась волшебною жемжуркой, Они кричали: «Веле! Веле!» Венчали бабочку и турку И все заметно порыжели. Верхом на мареве убийца войн, Судья зараз, чумных зараз, Ударил костью в синий таз. Но ты червонною сорочкой Гордися, стиснув удила, Тебя так плаха родила, И ты чернеешь взоров точкой. Сверкнув летучей заревницей, Копытом упирался в зень. Со скрипкой чум приходит день И в горло соловья кокует. И то, где ты, созвездие, лишь пенка, В него уперлися два зенка. А сей в одежде ясных парч Держал мой череп, точно харч. И мавы в лиственных одеждах, Чьи зебри мяса лишены, И с пляской юноши на веждах Гордились обликом жены. Как рыбы в сетях, – в паутинах Зелено-черных волосов, На лапах шествуя утиных, Запели про страну усов.

1917

Сон

Вчера я молвил: «гулля! гулля!» И войны прилетели и клевали Из рук моих зерно. И надо мной склонился дедерь, Обвитый перьями гробов, И с мышеловкою у бедер И с мышью судеб у зубов. Крива извилистая трость И злы седеющие зины. Но белая, как лебедь, кость Глазами зетит из корзины. Я молвил: «Горе! Мышелов! Зачем судьбу устами держишь?» Но он ответил: «Судьболов Я и мерой чисел ломодержец». И мавы в битвенных одеждах, Чьи руки кожи лишены, И с пляской конницы на веждах Проходят с именем жены. Кружась шуршащею жемжуркой, Оне кричали: «веле! веле!» – И, к солнцу прилепив окурок, Оне, как призраки, летели. Но я червонною сорочкой Гордился, стиснув удила. Война в сорочке родила. Мой мертвый взор чернеет точкой.