Том 2. Стихотворения 1917-1922

1922

Оривая речь *

Ты оривая да оранная, Ты орунная, ты орецкая Речь! Он орал-орал, недоарывал, Переарывал, Он бросал-метал оренят своих, Криченят малых на орилище, На орилище многоорое, Звонкогорлое. А потом он словно гомон Разорахивал да поахизал, Орунов он звал в орограде том Жить оратеньки, жить оратенько Да по-орецки жить ураково, Да орёхонько. Свое оре он, Свое горе он Переорами да проорами Переарывал. Исповедует, пересказывает Да рассказывает! На оримый люд он показывает. На орины он, На орины вел, Тех орес орло На оребен нес На оромое да огромное Всенародное Распевалище, Разоралище.

1922

«Оснегурить тебя…» *

Оснегурить тебя Пороши серебром. Дать большую метлу, Право гнать зиму Тебе дать.

1922

«Приятно видеть…» *

Приятно видеть Маленькую пыхтящую русалку, Приползшую из леса, Прилежно стирающей Тестом белого хлеба Закон всемирного тяготения!

1922

«Есть запах цветов медуницы…» *

Есть запах цветов медуницы Среди незабудок В том, что я, Мой отвлеченный строгий рассудок, Есть корень из нет-единицы, Точку раздела тая, К тому, что было, И тому, что будет, Кол.

1922

«Дорога к людей уравнению…» *

Дорога к людей уравнению Легла сквозь леса уравнений. Там поет число, Верещит, шумит На ветвях величин.

<1922>

С Богом в железку *

Насыпал горкою деньгу рок. А я червонной девой – как нож в бок! Он сделал серыми синие глаза. – Нехороший поступок, резкий. А я вынул туза В серебряном блеске…

1922

«На чем сидишь, русалочка?..» *

– На чем сидишь, русалочка? – На мертвеце. Он – тверже камня. Курю зарю Пепла дымную. Эх, я городская дева. Он гомер. Он замер. Он вымер. Ревом бури и медведя Лоносмертью, лоногоном, Добурный гон лонины, Мы проходим в земеже! Зарею земесной, ветром земес Смотрели Менеятия черепа глаз Туши запах. Менеятья нетынного взора Ничвидят. Нетучая туча над ним. Толпою грезеев Толпурные кудри Упали. Бел Тела Строгий столбур, раскинуты ноги. Всутствие Трепетных духов, нетей ночных Тише! Тише!

1922

Из будущего *

Радуга радостей, Воры волоса, – Горы голоса! Мирвежие очи, их свят свет. Донынное зло, – Зло хохотал раньшевик… Илила очей. Шагов скоровик. Полуочи – полуморе! Молчи, тишак! Дворец – людовик, Дворец – летовик, Туч летерик Златоглазастый, Тоня небесная – Золотых очей длинный невод: Это летел летерик Людовитый, вспенив волны небес. Волга неба вспенилась тучами. Из тысяч пещер человеческих Перо золотое. Лебедь пера золотого.

1922

«Это парус рекача…» *

Это парус рекача Бурегурит, рокоча. Царь лени падает с престола. Младоста воли, Струг Волги плыл, Плыл трупа видняком. Этавлем шишаков В этотах берегов Блестит зарей. Нетот прибой Стучал в бока, И палуба этела мечевой, Чернели Волги нетежи. И ножведёй молчала шайка. Плыл шалоста – челн, Божествовал, можествовал В нетынных берегах Могач челнов. Косые шлемов зорчаки, Шороховая речь парусов, В нетебне волн плещебны весел, Нетавли голубые. Здесь малоста людей стоит Над отцепеплом старых лет, Толпец свободы и завета. Тихоста ветер, шуми! Над святостой старых полотен Силоста волн, Лютоста бар, свирепоста боя, Милоста крепоста нищих, Радоста младоста нищих. Кольчугой багровой огнебен, Зловещи кумачовые огни, Нетучи тучи голоса Над черной нетотой ночей. Могучей Волги шумежи, Ництрусы, мородеи и ножведы, Кровавыми лужами гордеи Пустынных зорь лучи Зажгли собеса силачи. Кругом товарищей нетняк, Ярила кистенем в час боя, Нежалоста бояр. Очами палачея в злобняке, Стоит надежда голытьбы – Великий вероста села. И меч, усталый от харчей, Гороха белых черепов, Висел на поясе. Мужак столетий, волоста судна Замолчал, одинцуя на палубе, В потопы вод вбивая сваи теней. Он шумел парусами, Людняк розняки, Голод инее надувал этот парус, Инея, инея летел за инуты. Куда этавель этот челн, Оттудень чужоких туч? Зачем веслу реки харчи? Глодать задумали прибоем? Куда, мечтынею полна, По Волге веслами зачемкать Зовет Болгарская волна? Вдали онечество синеет – Они онечеству угрозой. И улицы реки жидки Меж чароятий берегов. Ототы давят узняки, Громадные серые перья уронит журавель, Туч пехотинец, Дико грозный парусавель, Острокрылый ночлег волытьбы, По дороге оставляет гробы. И мертвецеющая ночь, Где толпецы стояли мозны, Кого озаряла? Орланы – верланы, Гроза отобняка, Чей глаз рассержен ночеятью? Чья дыба гнева на дыбы Взметнула брови? Огню ли иль ночной воде Юноста волн? Нет мероятий крови. Зарчи зрачков зачем в изломе Стянули лик узлами малогуры? Милы милавли светлы Онцовой кольчугой, Стонцовые гусли в руке. Ончие смерти, стончие губы, Любимцы боеяти стран, Отрулить поля могачи. ^Удалецкий огонь Сиротою ночей, Не боится погонь Вольный полк могачей. И шишак пылает зарин, Овца волков сыневи. Голос Волги синевы Полетел в ночные горы. То свирелями войны Просвистали бедогуры. Негведь, зачем шишака Красиво литою волною Заслонил золотохарей рун?

1922

Морской берег *

Выстрел отцел. Могилы отцели. Я волил быть цел, но волны умчали от цели. На небе был ясен приказ: убегай! Синяя степь рыбака Билась о жизни бока. Умчурное море и челн, Где выстрел Онегиным волн, И волны смеялись над смертью своей, Летя в голубой отобняк, Смеялися волны над гробом. Сваи Азбуки были вчера Оцелованы пеной смертей. В парчовом снегу идет божестварь, Илийного века глашатай. Колосьями море летит на ущерб, Но косит колосья строгой отмели серп. Те падают в старую тризну, Очами из жемчуга брызнув. И сумрак времен растолкать Ночная промчалася кать. Ончина кончины! Тутчина кончины! Прилетавли не сюда Отшумели парусами, Никогдавли навсегда. Тотан, завывающий в трубы Ракушек морских О скором приходе тотот. Тотан, умирающий грубо, И жемчуговеющий рот. Слабыня мерцающих глаз, Трупеет серебряный час. Ончие зовы! Ончие стоны! Этаны! Этаны! Капоты такоты! Утесы священных отот! Отийцы! ототы! вы где? Выстрелы слез вдалеке. Этот пролит на землю мешок. Пилы времен трупы людей перепилили. В кузне шумен перепел «Или». Тутобы с тотобой борьба, Утесы могучих такот. Камнеправды дикий топот По вчерашним берегам. Отун синевы замолчал… Инь, волнуйся! Синь, лети! Бей, инея, о каменья! Пегой радугой инее, Пегим жемчугом каменьев Бей и пой! вне цепей! Тутырь замолчал навсегда, Одетый в потопы. Приходы великих тихес На пенье великой онели, На пенье великих шумен. Этот каменеют утесы и глыбы, Как звери столетий сидят, Жрецов заседанье. Этаны! Этаны, проснитесь! Выстрелы – высь травы! Тутоты стоят черным храмом морей. Менавль пронесся по волнам. Синеет, инея, волна. Ончие тучи неслись, Онели свирели. Хочет покой Литься илийной рекой Иливо, иливо, иливо В глубинах залива.

1922

Обед *

Со смехом стаканы – глаза! Бьется игра мировая! Жизни и смерти жмурки и прятки. Смерть за косынкой! Как небо, эту шею бычью Секач, как месяц, озарял. Человек Сидит рыбаком у моря смертей, И кудри его, как подсолнух, Отразились в серебряных волнах. Выудил жизнь на полчаса. Мощным берегом Волги Ломоть лежит каравая. Укором – утесом, чтобы на нем Старый Разин стоял, Подымаясь как вал. И в берег людей Билась волна мировая. Мяса образа Над остовом рта. Храмом голодным Были буханки серого хлеба. Тучей Смерти усталой волною хлестали О берег людей. Плескали и бились русалкой В камни людей. В тулупе набата День пробежал. В столицы, Где пуль гульба, гуль вольба, Воль пальба, Шагнуть тенью Разина.

1922

«В столицах, где Волга воль…» *

В столицах, где Волга воль, Воль гульба, гуль вольба, пуль пальба Черным торгом изгажена, Блеснуть ночью Разина. Скучно с игрушкой Женского тела. Буду пить свободу из кружки. С неба стерву сорвать, С тех улиц, где Бесстыдная смерть приглашала детей На кровать. Глухие глухи, меткие метки. Нет людей, есть нож в руке предка. С красным кашлем во рту Легкое чахоток, Спотыкаясь, как осени лист, сыпалось известкой. Зовет небес доброту, <Зовет как> выстрелов родины В каменной шубе Старенькой звонницы Набата ревущих ночей. В тулупе колоколов, <шевеля губами до ста>, Аловолосый бог осЕещал <ночь> жаровней свобод. Просто Острогой длинных копий Бил городскую добычу, Длинных щук, Тех, у кого Нет ни копья. Будешь? еще, еще! Подавать за прошлое счет? Копья пальбы летели Из охотничьих рук. Смерчи смерти замерзли. Сумрак Труп ногою бодает, как козлик. Огнебны алых горючих волос Влезли на дыбы, В жезле змею увидели дабы. Из мухи выросла пуха. Или дурака валять – Народ не воляй. Было Эм, большое, знакомое, Морезорь венец На темени трупева. Пришло Пэ. У обоих железа Нарочь. Но зря Свирепела морем смерти Ноздря. Бог, Закутан седыней до ног, Вставлял Свой величавый слог Длинных острог В длинный спор о холопе, В бабии речи, просил слова. Строкам рабства, Жениху цепей Быть целомудренной ночью Белою спальней табунам букв. Воочью сегодня, воочью Мирового равнебна волна Пришла волновать, Башнями трупа озоровать, Щелкая, И буквой ножа Заменить буквы лени и бабства, Чтобы смысловое брюхо Столетий вспороть, Буквой вперед Сменить стражу буквы назад. И эти в книге судьбы опечатки Бросить к шлему небес боевые перчатки, К забору <нрзб.> в божией драке. Всадник судьбы, Мы не рабы!

1922

«Хороший работник часов…» *

Хороший работник часов, Я разобрал часы человечества. Стрелку судьбой поставил верно. Звездное небо из железа и меди. Вновь переделал все времена, Снова сложил зубцы и колесики, Гайки искусно ввинтил моим долотом. Тикают, точно и раньше. Идут и ходят, как прежде. Ныне сижу гордый починкой мозгов.

1922

«Если я обращу человечество в часы…» *

Если я обращу человечество в часы И покажу, как стрелка столетия движется, Неужели из нашей времен полосы Не вылетит война, как ненужная ижица? Там, где род людей себе нажил почечуй, Сидя тысячелетьями в креслах пружинной войны, Я вам расскажу, что я из будущего чую, Мои зачеловеческие сны. Я знаю, что вы – правоверные волки. Пятеркой ваших выстрелов пожимаю свои, Но неужели вы не слышите шорох судьбы-иголки, Этой чудесной швеи? Я затоплю моей силой мысли потопом Постройки существующих правительств, Сказочно выросший Китеж Открою глупости старой холопам. И когда председателей земного шара шайка Будет брошена страшному голоду зеленой коркой, Каждого правительства существующая гайка Будет послушна нашей отвертке. И когда девушка с бородой Бросит обещанный камень, Вы скажете: «Это то, Что мы ждали веками». Часы человечества, тикая, Стрелкой моей мысли двигайте! Пусть эти вырастут самоубийством правительств и книгой – те. Будет земля бесповеликая! Предземшарвеликая! Будь ей песнь повиликою: Я расскажу, что вселенная – с копотью спичка На лице счета. И моя мысль – точно отмычка Для двери, за ней застрелившийся кто-то…