Три подруги и все-все-все

— Тебе не кажется, что ты пытаешься натянуть сову на глобус? — с пониманием, которое я не хотела видеть, заметила подруга. — Ты сама придумала ему оправдание, и сама в него поверила.

— Ничего я не придумывала, — буркнула в ответ и полезла в шкаф за вином, не желая видеть самодовольную улыбку подруги.

— А ведь не только я здесь от любовных мук страдаю, верно? — как бы между делом заметила она.

Но бокалы достала и даже взялась откупорить красное полусладкое.

— Ты придумываешь, — отмахнулась я.

— Ага, повторяй так почаще и погромче. Помочь — не поможет, но сохранит иллюзию, что ты сильная, независимая и вообще тебе никто не нужен.

— Что там с Аксиньей? — прервала я её бесполезное разглагольствование.

— А что там с Аксиньей? — пожала плечами подруга, вставляя в корковую пробку штопор. — На роль любовницы вампира она не подходит, нет в ней трагизма, а он только на таких западает. В которых и надрыв, и страсть, и ярость, — хитрый взгляд в мою сторону. — А эта единственная причина, по которой он мог оставить её в своём замке. В его болеющую совесть я не поверю. А значит… значит, был у него какой-то другой резон с ней носиться как ёжик с яблоком.

— Ещё совсем недавно она была человеком, — упрямо мотнула я головой. — Ну, никак не могла она быть связана с Советом. Каким образом?

— Слушай, а представители людей в Совете есть?

Я впала в замешательство.

— Не знаю…

— Вот и я не знаю. Об этом нигде не упоминалось, — Ниса потёрла глаза костяшками пальцев, — но теперь, после всего, что мы пережили, кажется, что Совет очень многое скрывал. И продолжает скрывать.

— Думаешь, то, что произошло «случайно», случайностью не было вовсе? — я начала массировать виски, у меня уже ум за разум закатывался. — Но зачем такая сложная схема, если сам Ян работает на стариков?

— Может быть, он отбился от рук? — Ниса потянула штопор на себя, и пробка с громким «чпок!» выскочила наружу. — Или утратил доверие? Было с чего. Тебя-то ему так и не удалось устранить, и вряд ли этот провал добавил клыкастому очков в личный рейтинг…

— Голова кругом, — простонала я, не разлепляя глаз.

— Это потому что надо отдохнуть, — наставительно заявила подруга. — Поднимайся, — потребовала она, словно строгая мать, — пора в постельку.

— Не хочу, — замотала я головой, даже не думая отрывать пятую точку от мягкого дивана, но испытывая такую слабость, что стоит опустить голову — и засну рядом прямо на кухонном столе, пуская слюни на баночку мёда.

— Почему?

Я молчала.

Но подруга и так всё поняла.

— Думаешь, он может опять прийти? Ян?

— Угу, — промычала я, не разлепляя рта.

— А как, по-твоему, он входит в квартиру, если ты разрешение отозвала?

— Не знаю, — еле шевеля языком, пробормотала я, — но если входит, значит, есть способ. Просто мы о нём не знаем.

— Может быть, дело в его возрасте? Мы ведь точно не знаем, сколько ему лет.

— Он старее всех ныне живущих вампиров в стране, — пояснила я, пытаясь заставить себя открыть глаза. — Поэтому и Князь.

— Ди, — удручённо вздохнула Ниса и приподняла мою голову, когда я отключилась на долю секунды, — ты не хуже меня знаешь, что запрет на вход в дом, пока не пригласит владелец или тот, кто живёт в доме постоянно, — это старое ведьминское проклятье. И работает оно на всех вампирах без исключения. И молодых, и старых, и обращённых, и рождённых. Проклятье никто не может побороть. Даже Ян.

— Может, у него талант? — я пальцами подняла веки, но как только пальцы убрала, закрылись и веки.

Начала вспоминать, где у меня в доме спички. И есть ли они вообще.

— У него талант баб в себя влюблять, — раздражённо отрезала Ниса. — Поднимай своё туловище и иди спать. Сил моих больше нет смотреть на твои мучения. Этой ночью я тебя посторожу. И не дам никакому зловредному кровососу к тебе подобраться.

— Правда? — обрадовалась я, испытав прилив благодарности и любви.

— Правда-правда, — она подхватила меня под руки и повела в спальню. Кажется, я уснула у неё на руках, потому что момент погружения в объятия перины, подушки и одеяла вообще не отпечатался в моём мутном сознании.

Но отпечаталось другое…

Глава 22

Нетерпеливая, с трудом сдерживающаяся и оттого подрагивающая рука скользила вверх по ноге, от щиколотки к колену и выше, к ничем незащищённому бедру. Я не видела, плавая в сумрачном тумане, но чувствовала, как его пальцы описывали круги и дуги. Порой едва касаясь, а порой жестоко впиваясь, они следовали за очертаниями моего тела, повторяли их снова и снова, и это действо напоминало молитву.

Я не могла вспомнить, когда именно он появился, но в этот раз я ощутила его раньше, чем в прошлый. Он возник в комнате словно по щелчку. Долго стоял в стороне, рассматривая меня, и от этого взгляда становилось пусто в голове и тяжело на сердце.

Я не сомневалась — он был здесь, потому что сам этого хотел. Хотел заставить ощутить всю полноту моей беспомощности и ранимости перед ним, наслаждаясь результатом.

Это было его местью: позволить осознать и сохранить в памяти всё, что он со мной делал, но не дать и шанса на сопротивление.

Сперва он медленно оглаживал кожу, дотрагиваясь с осторожностью, так, словно я была не просто стеклянной, а воздушной и могла растаять от любого случайного вздоха. В этой осторожности было всё: нежность, трепетность, тоска и безнадёжность борьбы. Но с осторожностью было покончено вмиг, когда он, откинув тонкое одеяло, добрался до края футболки. Его пальцы сжались, продавливая кожу, мышцы и, кажется, даже кости, будто бы желая впечатать в меня какую-то мысль, чувство, намерение.

Я ощущала каждое его движение так, как если бы мы делили один мир на двоих, и он был только нашим. Никого больше не существовало, только мы двое. Изоляция губительна для развития, но порой только в ней и есть спасение, например, во время тяжёлой и затяжной болезни, когда всё, что ты можешь сделать — отгородиться, защищая себя и других. Сейчас я никого не защищала, но я болела…

Я услышала его вздох, глубокий, намеренно медленный в попытке самоуспокоения, а потом почти сразу прерывистый, словно что-то в нём надорвалось.

Взяв мою ладонь в свою, он погладил пальцы, раскрыл их и приложил к чему-то, что распространяло тепло, которое я почувствовала ещё до прикосновения. Мои глаза по-прежнему были закрыты, но по сильному удару я поняла — под моей рукой его сердце, его высоко поднимающаяся грудь в срывающихся вздохах.

Он продолжал тесно прижимать мою руку к своему телу, пытаясь подавить это устремление к тьме, которое бурлило в нём, как плавленая магма внутри проснувшегося вулкана. Кто его пробудил? Кто заставил его пылать так сильно, что хочется отодвинуться, чтобы не обжечься… чтобы не сгореть вместе с ним, будучи испепелённым этим густым, концентрированным желанием, которое вот-вот было готово захлестнуть нас с головой и всё уничтожить.