Три подруги и все-все-все

Кто-то застонал, и я не сразу поняла, что это была я, а когда поняла было уже поздно. Я начала тонуть. Впервые в жизни узнала, что это такое. И как это страшно. Я никогда не тонула в воде, но сейчас я захлёбывалась серым безвкусным туманом, погружаясь в него всё глубже, чувствуя, как некая непреодолимая сила утягивает меня на дно, вот только… дна не было, только бесконечное падение внутри картонного сна.

Я пыталась выбраться, мысленно в своей голове я царапалась и карабкалась обратно, я хваталась за остатки реальности, а ухватилась… за него. Дёрнулась. И вынырнула.

Тело, которое горело совсем не метафорически, отчего я задумалась, а нормально ли это для хладнокровных во всех смыслах вампиров иметь такую температуру, упало на меня. Руки добрались до живота, задрала край футболки и пробрались под ткань. Ладонь легла на мой живот, накрывая его почти полностью, настолько крупной она была по сравнению со мной. От этого жеста перехватило дыхание. Животные не подставляют свой живот никому, как и горло, потому что это два самых уязвимых места. И вот его рука лежала на мне, показывая, что она здесь — хозяйка. И может делать всё, что захочет.

Тихонько подув, он убрал прядь волос с моего лица, наполовину уткнувшегося в подушку. Сухие мягкие губы коснулись уха, зубы царапнули мочку и сжали на короткий болезненный миг. Если бы могла, то закричала бы, но я не могла. Отпустив, он поцеловал там, где только что безжалостно укусил, и я услышала шёпот:

— Я уничтожу всех, кого ты знаешь. И она мне в этом поможет. Потому что… ни мне, ни ей ты не нужна… живой.

Длинные пальцы схватили подбородок, выворачивая голову ещё сильнее, полностью обнажая шею.

Короткая заминка.

И он ударил.

Вампирские зубы вонзились в меня, легко протыкая тонкую кожу и погружаясь в вену так глубоко, что показалось, будто добрались до гортани. Я могла почувствовать клыки на вкус, как если бы он запустил их в мой рот.

— Ди! — громко выкрикнул кто-то, схватил за плечи и дёрнул.

Я распахнула глаза. Надо мной нависла бледная до синевы банши, с круглыми, как у старых кукол, глазами, удерживая моё тело на вытянутых руках.

— Ди, — повторила она и легонько встряхнула. Её голос дрогнул и сорвался.

— Что? — вяло спросила я, с трудом удерживая голову в вертикальном положении и чувствуя себя такой слабой и сонной…

— Ты… твоя постель… всё в крови, — сумбурно и непонятно прошептала подруга. Последние слова были похожи на порыв ветра, они пронеслись мимо, взлетели и растаяли под потолком, оставив после себя растерянность, которая быстро сменилась испугом, перешедшим в шок, когда я повернулась и увидела залитую кровью подушку. С трудом подняв дрожащую руку, я прикоснулась к шее и поднесла ладонь к глазам.

— Хоть картину пиши, — прохрипела я. — Где вместо красок — моя кровь. Как ты думаешь, Руська бы оценила?

— Нашла время шутить! — прокричала подруга, бережно опустила меня обратно на постель и выбежала. Вернулась почти сразу с прижимаемой к груди аптечкой.

Заставив меня пересесть в кресло, она быстро обработала рану, хотя могла бы и не стараться и даже наложила повязку.

— И как мне с этим ходить по городу? — я потрогала бинт, сложенный в несколько слоёв и закреплённый на коже четырьмя щедрыми полосками пластыря.

— Главное, чтобы ты смогла ходить, — проворчала Ниса, чья оторопь сменилась на глубокую обеспокоенность. Нервно захлопнув аптечку, она встала, походила по комнате и заявила:

— Это больше нельзя игнорировать.

— Что именно? — я сложилась вдвое, забравшись в кресло с ногами.

— То, что он с тобой делает! Ты должна переехать!

— Куда? — безразлично спросила я, укладывая голову на подтянутые к груди колени, пока Ниса нервно топталась на месте, время от времени заламывая пальцы до противного хруста. — К тебе нельзя. Там он тоже был. А у меня создаётся впечатление, что он способен входить всюду, где был хотя бы единожды. В гостиницу? Там правило приглашения не работает.

Ниса бессловесно взревела, выплёскивая ярость от собственного бессилия, метнулась к кровати и начала сдирать наволочку с подушки. Потом увидела, что это бесполезно, подушка успела пропитаться моей кровью. Она скомкала всё, что попалось под руку, и с этой охапкой побежала в кухню. Там чем-то долго гремела, шуршала, топала, рычала сквозь зубы, потому вернулась, упала на диван и вытянула ноги.

— Чем занималась?

— Выбрасывала последствия ночного визита твоего возлюбленного, — отёрла она лоб.

— Он не мой возлюбленный.

— Твой. Иначе как объяснить твоё состояние!

— О чём ты? — я даже голову приподняла, хотя по ощущениям вместо неё у меня на шее болтался чугунный чан для плова.

— Эта твоя странная простуда…, — она задумчиво качнула головой, устремив взгляд в пустоту. — Я думаю, это любовная лихорадка.

— Чего? — не сдержавшись, прыснула я со смеху и сразу же об этом пожалела. Шею обдало болью, и лишь из чистого упрямства я не позволила себе схватиться за неё.

— Любовная лихорадка, — повторила подруга. И сама себе кивнула. — Теперь я в этом уверена.

— Это же просто фразеологизм. Красивое выражение для описания…

— …страсти, любовного томления и желания, — договорила за меня Ниса. — И это то, что ты испытывала годами к Князю, но подавляла собственные чувства. А теперь страдаешь. Ещё эти его ночные визиты… Думаю, он пытается заставить тебя перешагнуть через собственный внутренний барьер, который ты установила, чтобы отгородиться от него и твоей любви к нему.

— Кстати, об этом, — вспомнила я. — А ты где шлялась? Тебя не было дома. Ты же обещала быть рядом!

— Знаю, — виновато поморщилась Ниса. — Я вышла буквально на минуту. Кто ж знал, что он успеет к тебе подкрасться!

— А где ты была?

— В квартире Симоны. Мне показалось, что там кто-то есть, — Ниса пригладила волосы, опять торчавшие иголками. — И я сходила проверить.

— И?

— И ничего, кроме паутины в пустых углах, не нашла, — раздражённо закончила она. — Но… это заставило меня задуматься. Что нам теперь делать с Руськой? — и подруга подавленно взглянула на меня. — Как понять, где настоящая муза, а где её сестрица?