Трон Знания. Книга 4

— И что это значит? — спросила Малика, сбавив шаг.

— Подумай сама. Марош был далеко не последним человеком. Из-за ложного обвинения он остался без жены и ребёнка, с подмоченной репутацией и больной психикой. Он мог потребовать у хазира компенсацию.

Малика остолбенела. Иштар сказал: Марош мстит системе. Он доводит Самааш до самоубийства, как когда-то по приказу хазира довели до самоубийства его супругу. Он повторяет в точности всё, что делали с его женой. Он не позволит Самааш родить ребёнка живым, а значит, она в опасности.

Малика побежала, прижимая руку к груди, боясь, что сердце разорвёт грудную клетку и вырвется наружу.

— Эльямин! — крикнул Альхара и устремился следом. — Ты куда?

Малика пронеслась мимо носильщиков и паланкина. Спотыкаясь и чуть не падая, взбежала на террасу и влетела во дворец.

— Я здесь подожду, — донёсся голос Альхары, прежде чем за спиной захлопнулись двери.

— Шабира! — произнесла служанка, торопливо шагая через зал. — Хорошо, что ты вернулась.

— Что ещё? — спросила Малика, снимая туфли; она забыла помыть ноги и надеялась, что этого никто не заметит.

— Мать-хранительница просит тебя прийти. Срочно!

Часть 36

***

Малика шла за Хатмой, еле сдерживаясь, чтобы не побежать. Она не думала о приглашении Фейхель, слово «срочно» вылетело из головы. Самым срочным и важным было спасение ребёнка. Но что Малика могла сделать без человека, который разбирается в медицине? Провести врача в дом Самааш не составит труда, а как вывести его из дворца? Без матери-хранительницы не обойтись.

Ступив в покои Фейхель, Малика растерялась. Мебель отодвинута к стенам. Старухи, одетые в жёлтые платья, сидели в позе плакальщиц. Яркие наряды не соответствовали тоскливой песне, исполняемой женщинами на том же языке, на котором читают молитвы последователи веры шедаин.

Малика слышала, как молятся Хёск и Иштар, но не понимала ни слова. Беседы с Богом проходили на языке, близком к шайдиру, однако построение фраз и необычная интонация сбивали её с толку и не позволяли сосредоточиться на переводе текстов.

Малика закрыла двери и взглядом поискала Фейхель: её надорванный голос раздавался среди присутствующих. От запоздалой мысли внутри всё похолодело: жёлтый — цвет траура. Неужели она опоздала? Неужели Самааш умерла?

— Фейхель! — крикнула Малика.

Мать-хранительница выпрямила спину:

— Шабира! Прерывать молитву нельзя.

— Кто умер?

— Подожди в коридоре. — Фейхель бросила фразу, как кость надоедливой собаке. Вновь согнулась и запела.

Не в силах совладать с собой Малика схватила стул и грохнула им о стену. Старухи оторвали задницы от пяток и вытаращили глаза.

— Я вам не служанка и не девочка на побегушках, — проговорила Малика, еле сдерживаясь, чтобы не запустить обломком стула в толпу. — Я задала вопрос: кто умер?

— Никто, — ответили из угла комнаты.

— Тогда по какому случаю «праздник»?

Фейхель с трудом поднялась на ноги:

— Если бы не моя дочь, я бы попросила тебя убраться.

— Оставьте нас, — приказала Малика старухам, но те не двинулись с места. Отбросив обломок спинки, она пробралась сквозь замершую на коленях толпу к матери-хранительнице. — Мне нужен врач или акушерка. И надо разрешение на их выход из дворца.

— Зачем?

— Твоя дочь и её ребёнок в опасности.

— С тех пор, как ты влезла в их жизнь.

— Дай мне врача или я…

Фейхель вздёрнула дряблый подбородок:

— Или что?

— Или я прибегну к угрозам, — прошептала Малика.

Полные губы презрительно изогнулись. Не будь вокруг них сетки морщин, Малика бы решила, что смотрит на губы Иштара. И этот взгляд, преисполненный высокомерия… И горделивая поза. Иштар не видел свою мать почти тридцать пять лет, но удивительным образом перенял от неё манеру держаться.

— Как же ты низко пала, — произнесла Фейхель.

— Ничего, я поднимусь, а ты, даже стоя в полный рост, всегда будешь дышать в землю, — сказала Малика и направилась к выходу.

— Ты куда? — ударилось в спину.

— Спасать твою дочь.

— Самааш здесь.

Малика обернулась:

— Ты не отправила её к мужу?

— Он уехал из города. Без его разрешения Самааш не пускают в дом. Это же его дом.

— Слава Богу, — выдохнула Малика.

— Да? Ты так считаешь?

— Я могу её увидеть?

Фейхель кивнула:

— Для этого я тебя и позвала. Самааш хочет с тобой попрощаться.

Через спальню тянулась дорожка из непромокаемой ткани, от двери к кровати, возле которой на табуретах сидели старуха в траурном одеянии и женщина в белом накрахмаленном платье — по всей видимости, врач.

Самааш была без чаруш, бледная, с искусанными в кровь губами. Влажные волосы, выбившись из косичек, прилипли ко лбу и щекам. Остекленевший взгляд устремлён в потолок.

Малика сжала её ледяную руку:

— Самааш, милая.

Продолжая смотреть в потолок, она улыбнулась:

— Эльямин…

Малика склонилась, чтобы Самааш смогла её увидеть:

— Что с тобой, родная?

— Я счастлива. Мы всегда будем вместе.

— Кто?

— Я и дочка.

По спине Малики пробежали мурашки.

— Что с ней?

— Она не сможет родить, — проговорила врач и пальцем нарисовала на лбу Самааш квадратную спираль.

— Почему?

Врач положила ладонь на левый бок Самааш:

— Ножки здесь. — Переместила руку на правый бок. — Головка здесь. Поперечное положение плода.

— Так сделай что-нибудь.

— Мы не вмешиваемся в божий промысел.

Малика резко выпрямилась:

— Ты это серьёзно?

— Вполне.

Малика повернулась к матери-хранительнице:

— И ты позволишь им убить твою дочь и твою внучку?

— Такова воля Бога.

Выпустив руку Самааш, Малика обхватила пятернёй горло Фейхель и, взирая в выпученные глаза старухи, сжала пальцы:

— Она ещё жива, а ты уже в трауре. Она ещё дышит, а ты поёшь заупокойную. Что ты за мать?