Трон

Сила Ратая в последнее время растет. К нему прислушиваются все старейшины и номархи скифов. Все решения ныне принимает он.

С низким поклоном, твой верный слуга Мар-Зайя».

Эту табличку Ашшуррисау перечитал дважды или трижды, пытаясь привести мысли в порядок, потом зачем-то спросил у Тарга:

— Если собаки убиты, а Агвана в доме не было, значит, взяли живым. Тогда почему тайник не тронули? Разговорить не смогли?

Киммериец только пожал плечами: откуда ему знать.

— Или переусердствовали, — продолжал рассуждать вслух ассириец. — Съездить бы в Анаше и Бастам. Вот только боюсь — поздно… Не нравится мне это все. Бери Трасия, Айру и мою дочь, и сегодня же, как стемнеет, уезжайте из Эребуни. Из вещей возьмите самое необходимое. Куда — Трасий покажет. Он еще весной в горах жилье брошенное присмотрел. Оно как раз для такого случая подойдет.

«О боги, что я делаю?! — удивлялся себе Ашшуррисау. — Да ведь я сам толкаю жену в объятия этого увальня! Как можно оставлять их вдвоем?!»

Тарг нахмурился:

— А как же ты?

— Съезжу в Русахинили к Мар-Априму. Попытаюсь выяснить, что происходит. Что за мор такой напал на моих людей. Догадки, конечно, есть, но тут надо точно знать.

Ашшуррисау покинул Эребуни в тот же день. Прощаясь с женой, едва обмолвился с ней парой слов, дочь нежно поцеловал в щеку. Долго давал наставления Трасию, поручив немедленно нанять местного приказчика, чтобы тот присматривал за хозяйством. Таргу сказал с усмешкой: «Знай: доверяю тебе самое ценное». Взял двух лошадей, чтобы менять их в дороге, прихватил табличку от Мар-Зайи как предлог увидеться с мар-шипри-ша-шарри, и был таков.

***

Приземистый урарт с непропорционально большой головой, обладатель темно-каштановой копны волос и окладистой бороды, одетый небогато, но опрятно, выбросив две шестерки, громко расхохотался и сказал со смехом в полный голос, так, что все, кто сидел в таверне, это услышали:

— Зинвор! Мой добрый друг, сегодня не твой день!

Рослый стражник с квадратной челюстью засверкал глазами, в бессильной ярости ударил кулаками о стол, отчего подпрыгнула вся посуда и разлилось вино. Потом зарычал:

— Еще один кон!

— Не-е-ет, — протянул его соперник, обнажая кривые и неухоженные зубы. — Тебе ли не знать, что удача хуже продажной девки. Взял свое — беги, пока она не продалась другому.

— Еще один кон, Кадж! — грозно повторил Зинвор. — Или, клянусь всеми богами, эту ночь ты проведешь под арестом.

— Вот, значит, как ты заговорил, — зашипел его соперник, меняясь в лице, от прежнего благодушия не осталось ни следа. — И на что будем играть?

— Ты поставишь все, что ты у меня сегодня выиграл… Если выиграешь ты, клянусь, я закрою глаза на все твои проделки в Русахинили до конца года.

— Ну, это того стоит, — зловеще усмехнулся игрок.

— Бросай первым…

Кадж равнодушно пожал плечами, ловко подхватил со стола игральные кости, опустил их в кубок, долго тряс его, не сводя глаз со стражника. Перед тем как выбросить, сказал с усмешкой:

— Эх, заживу!

Когда он оторвал от стола кубок, кости показывали на гранях пять и шесть.

В этот момент Зинвор схватил Каджа за правую руку, чуть выше запястья, рванул за рукав так, что он затрещал, и тогда на стол выпали другие кости.

— Мошенник! — крикнул стражник, поднимаясь во весь рост и замахиваясь для удара.

Кадж оказался проворнее и изо всей силы толкнул стол, так, что тот сбил проигравшегося с ног.

— Подлый мошенник! Да я вырву тебе глотку! — орал один.

— Закрой свой грязный рот, сын шлюхи! — отвечал другой.

Схватились за мечи. Посетители таверны принялись подбадривать кто стражника, кто мошенника. Громче всех кричал хозяин:

— Кому еще пива?! Кому вина?! Победитель платит за всех!

Через несколько минут оба были ранены и истекали кровью. Кадж брал натиском и отчаянием. Зинвор полагался на опыт и холодный рассудок. Долгое время бой шел с переменным успехом, пока Натиск не загнал Опыт в угол.

Толпа воодушевленно загудела: развязка была все ближе.

Но Кадж неожиданно опустил меч. Зинвар, не ожидавший подобного великодушия от противника, вжавшись в стену, изумленно спросил:

— Ты что делаешь?!

— Здесь Ашшуррисау, — тихо сказал тот.

И стражник, проследив за взглядом Каджа, понял, кому обязан жизнью.

В толпе стоял их главный работодатель, регулярно снабжавший серебром и того, и другого.

Ашшуррисау улыбнулся, а затем, повернувшись к ним спиной, стал протискиваться сквозь толпу к выходу.

— Хозяин! Всем пива за мой счет! — крикнул Кадж, вкладывая меч в ножны, безо всякого опасения поворачиваясь к недавнему противнику спиной.

Зинвар зашептал ему на ухо:

— А ты все-таки сволочь!

Ответом стала лишь снисходительная улыбка.

Ашшуррисау ждал их на улице. Была уже ночь, и сообщникам не составило труда найти укромное место для разговора.

— Сколько у тебя человек, Кадж? — без хождения вокруг да около спросил ассириец.

— Восьмерых хватит?

— Вполне… Зинвар, твоя помощь тоже может понадобиться.

***

Зорапет, первый министр Урарту, и Манук, министр двора, не спеша шли по длинной галерее, примыкавшей к тронному залу, и обсуждали итоги почти трехчасового бдения — когда они вынуждены были слушать сначала доклад туртана Баласана, затем длинную речь Киракоса, а напоследок еще и наставления царя.

— Если Баласан прав, то нам ничего не угрожает, — говорил томным голосом Зорапет. — Я не вижу необходимости объединяться скифам с киммерийцами ради войны с нами. Этот союз им нужен только для того, чтобы одолеть Ассирию.

Манук как будто и соглашался с подобным утверждением, кивал, но при этом его лошадиное лицо выражало озабоченность:

— Как конечная цель — быть может. Но что, если, объединившись, кочевники сначала возьмутся за нас? Киракос прав, за последние полгода было вдвое больше набегов на наши северные рубежи, чем за предыдущие несколько лет.