Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
Молчанов вышел из дворца. Огляделся по сторонам и юркнул в узкий лаз между двумя сараями. В тоже мгновение на противоположной стороне появился Каракут. Мгновение он помедлил, раздумывая куда идти. За помясом или к Волоховой? Повернул во дворец.
ХХХ
Увидев Каракута, Волохова вскрикнула, но потом решительно сказала.
– Ни отчего не отрекусь. Что говорила, тои говорить буду. Гореть им в аду. Пусть аспиды их сожрут, пусть громы испепелят.
Каракут приложил палец к губам.
– Тихо.
– Зачем пришел?
– Знать мне надо, как оно на самом деле было. Не верю я, что дьяк, Качалов да сын твой Осип это сделали. Что видела? Расскажи.
– В ножики ребятки играли. Говорила я царице. Хворый он, повременить следовало. Да кто меня слушает. И к царевичу я. Как за родным. Хоть на подмену, а все же царь. Розог бы ему всыпать, чтобы в ум пришел.
– Так говоришь. Кроме жильцов малых, тебя да няньки не было никого во дворе?
– Может и был. Только я не видела.
– А потом что?
– Ребята закричали. Мы к ним бросились. А царевич в крови лежит, как осинка на ветру, ручками и ножками дрожит. Подняли мы крик. Тогда все сбежались.
ХХХ
Каракут вышел от Волоховой и стоял в коридоре, раздумывая. Потом сделал несколько шагов в сторону и вытянул из темного угла Андрюшку Молчанова.
– Андрюх ты?
– Я.
– виновато сказал Молчанов.
– Копеечку, копеечку вот потерял.
– А. Ну ладно.
– Каракут отпустил Молчанова.
– Скажи. Все слышал?
– Ничего не слышал.
– Тогда пойду, а ты копеечку ищи.
– Погоди. Погоди. Слышал чего же тут.
– Зачем?
– Интересно, кто же это за мной следил. И зачем ему дурная от горя мамка?
– Понял.
– Ты понял.
– согласился Молчанов.
– Я не понял.
Каракут приблизился и внимательно посмотрел в глаза Андрюшке.
– А ты что не узнаешь меня, царев помяс? Травник Андрюшка Молчанов?
Андрюшка щурился, разглядывал Каракута.
– На Москве виделись? Не помню.
Каракут облегченно вздохнул и отстранился.
– А и ладно. Ты когда Нагим рассказывать будешь...
– Да с чего ты взял?
– Андрюх. Андрюх. Я тебя винить не буду...но только если про меня молчать будешь.
– Что ты. Что ты. Совсем все из головы вылетело.
Каракут протянул Андрюшке серебряную монету.
– На вот, чтобы обратно не влетело.
– Что это? Кажись не нашенская?
– Персидского серебра. Заговоренная.
– Это как?
– Заговорит, узнаешь.
ХХХ
Торопка прятался за углом гостиного двора, наблюдал за Дашей. С корзинкой повешенной на локоть она шла по улице, направляясь к дому попа Огурца. Торопка повернул голову и начал с кем-то советоваться.
– Подойти нет? Что она подумать может? Матушку ее казнил, а теперь в ухажеры пристраивается. Не знаю. Чего молчишь, Барабан?
Барабаном оказался большой лохматый пес. Вместо ответа Барабан снялся с места, неторопливо затрусил по улице, пока не перегородил Дарье дорогу. Даша лохматую зверюгу совсем не ипугалась.
– Откуда ты такой?...Кудлатик. На тебе.
В секунду Барабан проглотил кусок румяного капустного пирога.
Барабан пошел рядом с Дашей, а за ними, пытаясь остаться незамеченным, следовал Торопка. У дома попа Огурца Даша остановилась.
– Пришли. Спасибо, кудлатик, что от лихих людей защитил. А теперь
иди, иди. Тебя туда нельзя.Барабан вернулся к Торопке. Вместе они наблюдали за тем, как Даша зашла в дом попа Огурца.
– Ты задавайся да не очень - выговорил Торопка псу.
– Она меня еще в кафтане малиновом, что мамка к Пасхе сготовила, не видела. Вот я ей в кафтане покажусь, тогда посмотрим кто кого!
ХХХ
Митрополит Геласий в отличии от патриарха мирскому чужд не был. Любил красивые рясы дорогого сукна, хорошо со вкусом поесть и иногда в скоромные дни завивал и смазывал свою короткую бородку душистым левантийским маслом. От справедливой анафемы и проклятий истинно русского бога Геласия спасало только то, что по его словам этого не чуждались и в Константинополе, истинном, хотя и обесчещенном приюте православной веры. В конце 16 столетия русский суровый бог еще склонялся перед былым величием Византии. Но оно постепенно выдыхалось и не поспевало за мерной все преодолевающей поступью молодой своей нравственностью силы. Так и митрополит Геласий, не смотря на то что был совсем еще не стар едва поспевал за патриархом Иовом. Они прогуливались по Воробьевым горам. Вернее прогуливался патриарх а митрополит Геласий страдал, задыхался от одышки, потел нездоровым ленивым потом и опирался на драгоценный посох, вывезенный из святой земли. Патриарх говорил.
– Делать все нужно тонко, Геласий. Всего два года минуло как получили мы патриаршество. Что царь? Один, другой. Но если церковь рухнет, вот тогда Русь растворится во времени, как будто и не было ничего. Что теперь Константинополь, Что Византия? Седая пыль на толстых книгах. И будут ли еще эти книги.
– Что же церковь, отче? Или мы в этом деле...
Патриарх даже остановился....Подождал пока к нему подойдет толстенький Геласий.
– Что ты. Что ты, Геласий. О другом с тобой хочу говорить. Нагие пишут, что царевич от лихих людей смерть принял. Когда выяснится, что это не так. Нам нужно свое слово сказать. Народ...- они добрались до вершины и теперь через излучину реки смотрели на панораму еще далекой Москвы. Патриарх продолжил.
– Злым и нечестным людям это хорошо ведомо. И при жизни Дмитрий был для всех недовольных парсуной, а уж после смерти, кто помешает из него настоящего царя вылепить.
– Не могу уловить, отче. О чем речешь ты.
Патриарх вздохнул.
– Хорошо, Геласий. У церкви нет суждения в этом деле. Пусть так будет, как князь Василий Шуйский приговорит.
– А если иначе выяснится?
– Ты меня слышишь, Геласий? Церковь поддержит то, что князь Шуйский приговорит.
ХХХ
Торопка вертелся перед печкой в роскошном малиновом кафтане. На все это Барабан взирал меланхолично, забравшись под толстую дубовую лавку. И так Торопка замечтался, что выпустил из внимания тот момент, когда раньше времени домой возвернулась его богоспасаемая матушка.
– Куда это, Бова Королевич собрался?
– заблажила она прямо с порога.
– Пойду пройдусь, матушка. Кафтан вот выгуляю. Что ему в сундуке киснуть.
– С чего бы это вдруг? Вокруг такое деется, а он гулять собрался. Я вот на рынке была. Поросенок трухлявый -семь копеек. Куда ж это? Точно тебе говорю. Не простят Угличу московского дьяка.
– Скажете матушка. Мы то здесь причем. Это князь наши выделали, пусть теперь ответ держат.
– Причем? Им что? А спины наши ломаться будут. Не пущу. Тати Нагих по городу шныряют, в раз разденут вместе с кожей.