Угличское дело. Кинороман

Федор смягчился.

– Смотри Суббота, чтобы в последний раз.

– Ага.
– соглашался Суббота.
– В последний раз.

И тут же ударил Федора Никитича в грудь. Романов полетел в стену. Через мгновение поднялся и схватился с Субботой. Однако, старик был не плох. Совсем не плох. Но и Федор Никитич уступать не собирался.

– Старый ты, черт. Холоп дрянной.
– ругался Романов.

– Дам я тебе холопа. Соплежуй жухлый.

Дрались в запертой горнице, а входная дверь с другой стороны вся была облеплена дворовыми. Слушали чем дело закончиться.

Обессилев, Романов и Суббота сидели на постели. Федор чуть не плакал.

– Дай, Суббота.

– Знать теперь будешь. С кем в зернь играть.

– Он князь грузинский. Кочемой Абалханович.

– Князь грузинский, что ярыжка пинский. Таких князей на Тишинке на пятак дюжина.

– Дай, Суббота. Неужто честь Романовых не дорога?

– Это мне то? Ради нее одной и живу. И тебе пропасть не дам, Федор Никитич. Как бы ты не старался.

– Так а мне чего делать?

– Ко мне этого ярыжку направь. Я ему все сполна взвешу.

– Суббота...

– Пока не увижу, что повзрослел. Что можно тебе без боязни все передать...Федор Никитич, ты для больших дел рожден, а не для того, чтобы отцовское добро в зернь всяким прощелыгам просаживать.

ХХХ

Посольство провожали со всей возможной пышностью. От Успенского собора в присутствии царя и патриарха растянулся поезд из кибиток, телег и аглицкой кареты. В ней путешествовал митрополит Геласий. Все было готово, и князь Шуйский получал последние наставления от царя.

– Правды от тебя жду.
– говорил царь.
– Не утешения, но правды.

– Все сделаю, государь.

– Хорошо.

Царь Федор поцеловал князя Василия и передал ему глиняную свистульку.

– Царевичу положишь. Для него делал и сам хотел передать. Да вот не вышло.

Шуйский принял игрушку, а царь убрал с лица выступившие слезы.

Шуйский подошел к патриарху.

– Благослови, владыко.

Патриарх коротко перекрестил князя.

– Митрополит Геласий тебе верным подручным будет. За тебя и за него молимся.

Шуйский повернулся к Годунову.

– Правитель.

– Все что надобно уже сказано. В добрый путь, князь.

ХХХ

На выезде из Москвы, оставаясь незамеченными, Суббота и Федор Никитич наблюдали, как змеится караван посольства по старой казанской дороге.

– Как на войну, ей-богу.
– воскликнул Федор Никитич.

– Кто его знает как оно там все обернется.

Когда в пыли растаяла последняя телега, Суббота добавил.

– Что ж. И наше время пришло.

Он свистнул по-татарски. Из-за деревьев показалось несколько всадников.

– Зачем только едешь?
– спросил Федор Никитич.

– Дело есть.

– Челомкаться будем?- улыбнулся Романов.

– Это с девками своими проворачивай. Дай бог, на пару дней всего. Власьевну слушай, там по дому...На вино не налегай.

– Суббота. Ты мне может еще и про утирки скажешь?

– Вот ты, Федор Никитич голова. Чуть не забыл. Я Прохору Косому наказал, чтобы каждое утро. И это...

– Что?

– Ничего...За мной, молодцы.

Маленький отряд сорвался с места и Федор Никитич остался один.

ХХХ

Ворота были ладные, крепкие с железной круглой скобой.

– Хозяева? Есть кто?
– постучал скобой в ворота Каракут.

Из ворот высунулась вихрастая голова и Каракут увидел того самого парня, который давеча бросался с топором на Рыбку.

– Вот так встреча.
– удивился Каракут.
– Колобовы здесь живут?

– Чего драться пришел? А мы только одно стуло из Брусенной избы потянули.

– Тимоху зови.

– Да скажи зачем?

– Драться не буду. Для другого.

Во дворе Каракута кроме парня ждали его дед и отец.

– Тебе чего, мил человек?- спросил старик.

– Тимоха Колобов мне нужен.

– Ну я Тимоха Колобов.
– сказал старик.

– И я - добавил мужик.

– И ты?
– спросил Федор у парня.

– Не...Я Барсук по-уличному. А поп Мафусаилом окрестил.

– А малого Тимохи у вас не сыщется?

– Ты что думаешь у нас тут Тимохамёт волшебный спрятан?
– издевался старик.

– А малого тебе...Есть какой-никакой. Тимох!

Из избы вышел мальчик с куском хлеба в руке.

– Ты жилец дворовый?
– спросил Каракут.

– Ну я.

– Ты то мне и нужен.
– улыбнулся ему Каракут.

Конец 6 части.

Часть 7.

На сваленных в кучу бревнах собрался весь клан славных Колобовых. Выше всех дед, отец посередине, а юноша почти у самой земли. Тимохе младшему места и вовсе не досталось. Стоял перед Каракутом.

– Чего молчишь, казак? Хотел Тимоху вот тебе Тимоха.
– сказал дед.

Каракут начал расспрашивать.

– Вы что с царевичем во дворе делали, Тимох?

Тимох обернулся назад за дозволом.

– Деда?

– Давай, Тимох. Вины твоей ни в чем нету.

– Ну?
– насупил брови малой.

– Во что играли-то?
– мягко спросил Каракут.

– Так в горелки поначалу.

– С царевичем?

– Куда ему. Хворый он. Пробежит чутка и дышит как деда на бабке.

Раздался веселый жеребячий смех юноши. Его прервал звучный, крепкий отцовский подзатыльник.

– Я те дам.
– погрозил мужик.

– Это я те дам.
– дед отвесил мужику точно такой же подзатыльник.

– За что, бать?

– За то, что они у тебя над дедом родным смеются. Как годуешь?

Каракут снова спросил.

– Значит в горелки?

– В горелки...- согласился Тимоха.
– У меня трещотка была. Ух, знатная трещотка. Так мальцы за мной бегали, чтобы вроде отобрать.

– Отобрали?

– Куда им? А потом царевич прибежал. С мамкой и нянькой. И мы в ножички играть затеяли.