Угличское дело. Кинороман

– Я недалече...К Терентию Кузьмину.

– Неужто за ум взялся? Дай-ка я на тебя посмотрю...Ну чистый прынц. Как взглянет на тебя Евлампия Терентьевна и обомлеет вся от любви.

– Так я пошел?

– Ты еще здесь стоишь? Невеста там иссохлась вся у окошка сидючи. Терентию мой поклон передавай и лахмана своего блохастого забирай.

– Да где? Нет его здесь.

Макеевна не слушала.

– Выходи, Барабан. Что я не знаю, где прячешься.

Виновато Барабан выполз из-под лавки.

– Чтобы в последний раз, Торопка, я твоего барбоса дома видела.

– Да я даже не видел, как он в избу проскользнул.

– Будете вы мне сказки баять, баюны.

ХХХ

В домике попа Огурца за столом сидели Дарья и Устинья. Даша пересказывала, что у них в дому без Устиньи делалось.

– Микитка с Данилкой кожный день тебя вспоминают. Где мамка? Ножиков деревяных тебе наделали. Говорят мамка вернется ей подарим, а она на за это пряников медовых испечет.

У Устиньи глаза стали влажные.

– Все время видеть их хочется. Иногда думаю, ночью прокрадусь, чтобы посмотреть на них.

– Не надо, матушка. Сама знаешь. Они, малые, вокруг растрезвонят.

– Знаю, знаю...Быстрей б уж, козаки свои дела делали. С ними пойдем. Какая ты, доченька. Прозрачная вся. Ты же не ешь совсем?

– Мама.

– Погоди. Я вот мужикам щи сготовила. Рыбка вчера полбарана приволок. До чего домовитый мужик. Погоди, погоди я сейчас.

Быстро Устинья достала из печки обливной горшок с дымящимися щами. Поставила на стол и положила рядом деревянную ложку.

– Забыла совсем. У меня еще узвар грушевый. Рыбка сготовил.

– Вот это козак. Прямо золотой для жонки.

– Нет у него жонки.

– Да что же он монах?

– Это уж нет Глазами стреляет и пыхтит...Сейчас узвар принесу.

Устинья вышла и без всякой девичьей застенчивости взялась Дарья за щи. Жадно, как мужик на сенокосе. Так, с ложкой у рта, и застал ее Торопка. Он вошел смело без стука в своем легендарном малиновом кафтане.

– Здравствуйте, хозяева.

И в тоже мгновение с другой стороны в горницу вошла Устинья. От неожиданности она вскрикнула и выплеснула грушевый узвар прямо на кафтан юного стрельца.

ХХХ

Макеевна ставила пироги. Сегодня и начинка была что надо: квашенная капуста со свежей свиной мякотью и тесто удалось. Хорошо взошло. И все так ладно складывалось, что обязательно должно было что-то подчернить этакую благость. И точно. Не успела Макеевна сопроводить первую партию в хорошо, березовыми дровами, настоенную печку как явилось. И не запылилось. Русин Раков явился.

– Мир этому дому, не пойдем к другому. Что, Макеевна, пироги ставишь?

– Здорово, староста. Торопку порадую на последние грошики. Что же это у тебя деется, староста. Али не видишь? Поросенок трухлявый - 7 копеек. Али свету конец приходит?

– Свету не знаю. За весь свет не ответчик. А нашему Угличу точно последние времена приближаются.

Русин Раков присел на лавку, рядом пристроилась Макеевна.

– Да не томи ты, черт? Зачем пожаловал?

– Приказано дома определить для постоя московского посольства. У тебя, значит, десяток стрельцов разместим.

– Ты что, Русин? Мыслимое ли дело. К честной вдове разбойников, охальников подводить?

– Не разбойников? Стрельцов государевых. Сын твой кто? Разбойник?

– Нет моего дозволу. А мы где с Торопкой жить станем? С Барабаном в будке?

– У тебя поварня воон какая. А ночки теперь воон какие теплые. Сам бы жил.

– Вот и живи.

– Ты Макеевна не рычи. Дело это решенное.

– Не решенное. К Пантюхиным небось не пошел. А у них изба не чета моей.

– И к Пантюхиным пойдем. Что делать, если целое войско к нам пожалует. Пойми, Макеевна...Вот никак не открутится..

– Эх, Русин,Русин. Сколь я хозяйке твоей Акулине яичек перетаскала, да масла, да сыру сычужного....Черт с тобой, крапивное семя.

– Не ругайся..Не ругайся, Макеевна.

Макеевна роется в сундучке.

– На вот.

– Что это?

– А то не видишь? Хвост лисий. Акулине твоей от меня подарок.

– Посмотреть еще надо. Чей это хвост.

– Посмотришь, когда дело сделаешь.

Огненно-белый хвост произвел заметное колебание в системе мироустройства отдельно взятого губного старосты.

– Ладно, Макеевна. Подсоблю тебе, честной вдове. Не будет тебе стрельцов.

– Вот это другой разговор, губной староста.

– Я к тебе писарчуков приказных определю.

– Ах, ты!

Макеевна хлестанула Ракова приснопамятным лисьим хвостом.

– Что ты! Что ты! Себе хотел их оставить. Они народ гиблый. Тихонючий....Да хватит тебе мамайничать. Согласна иль нет?

Макеевна бросила лисий хвост на колени Ракову.

– Чтоб тебя через два угла на третий.

ХХХ

Федор Никитич Романов помедлил на пороге и на цыпочках, чтоб и половица не скрипнула, прошел мимо спящего Субботы к заветному сундучку под иконами в красном углу. И только отбросил он крышку и только увидел туго набитые мешочки, как почувствовал прямо у шеи обоюдоострый кинжал, а вслед за ним и жесткий голос своего дядьки.

– Учи тебя не учи. Как медведь топотун. За Можаем слышно.

Федор Никитич развернулся, зло прошелся по горнице.

– Ничего себе...- говорил как бы себе, но, конечно, для Субботы.
– Думный боярин. Царю ближайший родственник.А у себя в дому ничего и сделать не могу.

Зотов спрятал кинжал и сел на разобранную постель.

– Мне твой батюшка...

– Батюшка мертв давно. Я теперь семьи глава и за все в ответе. Я ответчик.

– А деньги тебе зачем, ответчик? На баб ссадить снова?

– Не твое дело. Ты кто? Дворянишко худой. Мне смеешь...Смотри, Суббота. Одно мое слово и под кнуты пойдешь. Научишься свое место знать.

Суббота как-будто смирился. Встал и смиренно потупил голову.

– Прости, Федор Никитич. И в правду...Как будто места своего не знаю. Прости, Христа Ради...