Угличское дело. Кинороман
Шрифт:
– За царицу теперь самое время приниматься.
– заметил Вылузгин.-Что она скажет?
Шуйский не согласился.
– Не к спеху. Пусть потомится, царица. Подумает, что дело и о ее жизни может зайти? Что, Акундин?
– Арсений Трифонов, купец с Окского конца показал. Что де ходил мужик по Угличу и рассказывал. Нагие царевича подменили. От Годунова до поры времени спрятали.
Геласий присвистнул.
– Мало нам одной сплетни, а уже другая варится.
– А в середке правитель.
– добавил негромко Шуйский.
ХХХ
В
– Что это?
– спросил Федор.
– Это, Федор Никитич, то что я давно искал.
– Новые портки что ли? Я давно тебе хотел...
– Эх, голова два уха - седалище треуха. Гляди.
Он развязал мешок и отступил в сторону. Федор Никитич, не скрывая любопытства, заглянул внутрь.
Конец 8 части.
Часть 9.
Федор Романов достал из холщового мешка темный неправильной формы самородок чистейшего серебра. Положил на стол и вопросительно посмотрел на Субботу.
– Здесь около пуда. Трубецкой пишет, жилы серебряные за Камнем прямо из земли выходят. Бери да рубай.
– Нам то что с того? Это не наше. Московское.
– Именно наше. Пока. Пока Москва там твердо не стала, серебро нам пойдет. В романовские подвалы. А с временем и деньгу свою бить начнем.
– Я не гость торговый, черная кость, чтобы над деньгой загибаться.
– Дурак ты, Федор Никитич. Право слово. Хоть и белая кость. А деньгу не обижай. Она судьбу делает или ломает. За все в ответе.
– За все в ответе род, предки благородные.
– Тебя послушать так и Петька Говноед Беклемишев умный человек. Он себя от Августа Римского исчисляет, репа вологодская. А деньгу? Деньгу копить надо. Хуже купца. Лучше купца. Она нам ох как понадобится. Как время придет.
– Не понадобится.
– Тебе откуда знать?
Федор Никитич победно посмотрел на своего воспитателя и начал рассказывать.
ХХХ
В городском соборе Шуйский, Геласий и Вылузгин разглядывали мертвого царевича, лежащего в гробу.
– Ты его последним из нас видел?
– спросил Шуйский Вылузгина.
Дьяк растерянно покачал головой.
– С того времени два лета минуло. Если бы примета какая: пятно там или бородавка. А так вроде он. Одежа точно царская.
Митрополит Геласий показал на белую тонкую шею.
– Порез, гляди какой. Посильней чем детская рука.
ХХХ
Князь Шуйский готовился ко сну. Тряпочкой чистил зубы мелом и сплевывал в специальную чашечку. Акундин мотал на ус и пока князь не видел, даже сплевывал в сторону тем же манером. Репетировал благородные манеры.
Шуйский закончил, отставил в сторону чашечку. Спросил Акундина.
–
Что там , Акундин? Мне бы что-нибудь нудное, чтобы заснуть скорей...Сплю плохо.– На огурец перед сном смотреть надо, княже. Тогда никаких жахов. Весь сон - цветочный ковер и девы полногрудые.
– Нет меня никаких жахов.
Князь поудобней устроился в постели.
– Нет у меня никаких жахов. Мечты, мечты, мечты. Изнутри меня жгут. Зачем? Кто их выдумал на погибель людскому роду?
Вопрос не требовал ответа. Это Акундин понял и сказал другое.
– Не хотел при всех, княже. Русин Раков.
– Это который? Губной староста? Ты читал мне его показания.
– Не всё...
– Говори.
– Доносит староста на Пеха, царского пристава.
– Что же? Говори. У меня как у салтана все слуги глухи слепы.
– Доносит Раков, что видел Пеха в Угличе в тот день.
– Погоди.
– перебил Акундина Шуйский. Он устроился поудобней. Сложил пальцы и закрыл глаза На губах играла довольная улыбка. Это был его мир. Мир интриг и заговоров.
– Давай, Акундин. Сказывай.
ХХХ
Суббота положил самородок снова в мешок и повернулся к Федору Никитич. Он все обдумал и теперь говорил довольно уверенно.
– Ишь ты...Как его приперло. Сестру на размен. И чего ты такой довольный, Федор Никитич, словно уже завтра с царицей венчаешься? А ведь это не завтра будет. Понимаешь? Он тебя поманил тем, что может и не сбудется никогда. Зато Романова получил с потрохами прямо сейчас. Ты теперь, белая кость. Его верный друг и поплечник. Вот как он тебя обставил.
– Что же теперь.
– А ничего. Сделаем вид, что поверили. Пусть радуется. Чем больше радуется тем крепче спит. Чем крепче спит, тем меньше видит.
ХХХ
У заморского лекаря Тобина Эстерхази была своя лаборатория. С завистью Андрюха Молчанов рассматривал склянки на полках, невеликий тигель в котором цвело яркое пламя. Тобин на маленького помяса смотрел с важностью и втолковывал как не разумному. Показывал длинношеею банку со сливовой неприятной жидкостью.
– Абреа Лопус требует двухдневной подготовки. Вначале пост и молитва.
– А из чего оно состоит это твое Абреа Лопус. Я так думаю, по цвету и запаху без вырви-глаза не обошлось. Такой крепкий колер вырви-глаз дает.
– Что за вырви-глаз такой? Тебе Андрейка латыни учится надо. Церепус конти. Чуешь как звучит. Церепус конти добавь. И элексир целебный получится, а мне две денежки в карман. А вырви-глаз твой добавь и зелье отвратное и дюжин плеток за то что не вылечил.
– Так это ж вырви-глаз и есть.
– Церепус конти.
– Вырви глаз.
Тобин отмахивается.
– Чугунный твой лоб.
Тобин занимался маленьким перегонным кубом с изящно сделанным змееевиком. Внутри куба что-то изящно бурлило. Тобин покачал меха и огонь под кубом разгорелся ярче.