Узники вдохновения

— Здесь, — указала Василькова и расплатилась с шофером при свете прожектора, светившего с крыши проходной. Охранник, не выходя из-за пуленепробиваемого стекла, открыл электронный замок на калитке.

— Прошу, — пригласила хозяйка гостя, который что-то мучительно прикидывал, задрав голову, и наконец подвел итог:

— Забор из специального, так называемого каминного кирпича, высота три метра. Как у олигархов или крупных чиновников.

— Я не ворую и взяток не беру, зарабатываю литературным трудом, потому беднее, но лучше.

— Посмотрим.

Стоило автомобильным шинам зашуршать у ворот, как на посыпанную гравием дорожку, несмотря на поздний час, задрав хвосты антеннами, выбежали кошки. В глубине участка, за бассейном, для них был выстроен специальный домик, очень миленький — случались времена, когда Рина сама жила бы в таком с превеликим удовольствием. Ухаживал за кошками садовник, старикан — просто душка, молчаливый и незаметный, садовник и животные испытывали друг к другу доверие. Домработница, строгая величественная женщина, кошками брезговала. Она приходила три раза в неделю, пылесосила, стирала, гладила, если надо, приглашала слесаря, плотника и по списку хозяйки привозила на машине из супермаркета продукты. Кухарку Василькова не держала: редкие гастрономические позывы удовлетворяла в хороших ресторанах, а для ежедневной еды, которая поглощалась наспех, существуют микроволновки. Шофер жил поблизости и принимал вызовы по телефону, два охранника, бывшие спортсмены, держались почтительно, видимо, от большой зарплаты, и скучали посменно: без личного приказа хозяйки не только никого не впустят, но и не выпустят, отчего случалось немало курьезов. Кошки за ворота ходить привычки не имели, но Рину встречали обязательно.

Откуда эти бестии знали, что она — хозяйка? Василькова относилась к кошкам, как к искуплению греха, совершенного во имя собственной свободы. Дрянные создания и, совершенно очевидно, ненавидят род людской, снисходительно разрешая себя кормить и иногда гладить. Если бы не ничтожные размеры, они с наслаждением растерзали бы руку дающего, как это делают тигры, хотя бы однажды имевшие дело с человечиной.

Гость с любопытством разглядывал все новые и новые группы хвостатых.

— Сколько же их?

— Не знаю.

Он сделал кислую мину:

— Кошатница. Вы, случаем, не старая дева?

— Если очень постараетесь, сможете проверить, — отрезала Рина.

Некоторые кошки пытались тереться головой об ее ноги. Она аккуратно, носком модной замшевой туфли, терпеливо отодвигала особо любвеобильных.

Василькова вообще относилась к касте терпеливых — и генетически, и по приобретенному опыту, и по мировоззрению — не церковному, но и не вполне атеистическому: она верила в высшую справедливость, которая свершится неизвестно когда, но свершится обязательно. Возможно, благодаря этой вере, умела переступать через обиды и неудачи, через физическую и душевную боль, полностью излечилась от последствий злокачественной опухоли, от мужской зависимости и добилась поставленной цели — сделалась писательницей.

— Между прочим, забор у меня три тридцать, — на всякий случай сообщила Василькова, входя в дом, слишком просторный и, как велит современный дизайн, почти без мебели: забывают апологеты американского образа жизни, что русский человек нуждается в уюте.

— Наверху, разумеется, башня, — добавила она, — хотя и кирпичная — слоновая кость несовременна.

Климов шел за хозяйкой, которая, казалось, не обращала на него внимания, только командовала, куда сворачивать. Шаги и слова гулко раздавались в пустых хоромах. «Интересно, она одна живет в этом холодном пространстве? С женихом поссорилась, значит, мужа нет. Родители, если и живы, слишком древние, чтобы приспособиться к таким условиям, старикам нужно привычное. Но могут быть дети».

— А детей мы не разбудим? — спросил Климов, прощупывая почву.

— Это мой личный корабль. И детей я не люблю, а родственников тем более, — бросила хозяйка таким тоном, что у гостя пропало любопытство. На самом деле: какое ему дело?

На пороге своей спальни Василькова резко обернулась, но поздно, мужчина уже с восхищением заглядывал через ее плечо. Впрочем, возможно, именно этого она и добивалась, иначе зачем притащила на последний этаж?

— Вот это ложе! — Климов прищелкнул языком. — Ничего подобного не видел! Три на четыре, не меньше.

— На заказ сделала, когда выгнала последнего супруга, чтобы можно было спать по диагонали, поперек и даже с двумя мужиками сразу.

Климову показалось, что от него ждут вопроса, и он его задал:

— Ну, и спали?

— Поперек — да, с двумя — нет.

— Значит, напрасно старались?

— Не знаю. Авось, еще пригодится.

— Наверное, дело не в кровати, а в мужиках?

— Дело во мне. Всегда и до скончания века — только во мне! — жестко ответила Василькова. — Этажом ниже находится комната с туалетной для гостей. Отправляйтесь. Там вы можете расположиться, принять ванну и привести себя в порядок. Если не трудно, побрейтесь. У меня с мужской щетиной связаны неприятные воспоминания. И вообще, эта мода отвратительна: знаменитый дирижер Маринки похож на каторжника.

— Он современный человек.

— Ах, оставьте! Все мы люди из прошлого, только некоторые от него избавляются, меняя прическу, а я свое переехала трамваем. Конкретно «Аннушкой», она ходила мимо дома, из которого я бежала в нормальную жизнь. Ладно. Не буду пугать дальше. Жду вас на кухне, смокинг необязателен! — крикнула писательница вдогонку.

Спать она явно не собиралась. На больших напольных часах, старинных, из мореного дуба, пробило три часа ночи.

Мужчина уныло побрел вниз, оглядываясь по сторонам больше из опасения не найти дороги, чем из любопытства. Тут и там, по открытым подвесным полкам, были разбросаны серийные издания брошюр карманного формата на разных языках. С разноцветного глянца улыбалась щербатым ртом тщательно причесанная и подмалеванная известная писательница иронических детективов. Только теперь Климов сообразил, кого же напоминала благодетельница, подобравшая его у ресторана на Большой Никитской. Арина Василькова собственной персоной! Можно попросить автограф. Впрочем, он подобной литературой не интересовался, но слышать — слышал, видел обрывок какой-то серии по телевизору и сразу переключился на другой канал, поскольку терпеть не мог этих пустых однодневок, удерживающих внимание лихо закрученным сюжетом, а захлопнешь книгу — и словно ничего не читал. В какой-то газетенке сообщали о баснословных доходах детективщицы, на которую работает куча борзописцев. Судя по всему, доходы мифом не были, но в коттедже она явно жила одна. Хотя вполне возможно, что для писателей, корпящих над рукописями под чужим именем, где-то неподалеку выстроен отдельный дом, как для кошек.

Но опять-таки лично Климова это никак не касалось. Насколько он помнил, его последним осмысленным желанием было — умереть. Впрочем, он слишком устал, чтобы думать сейчас о таких серьезных вещах.

3

Препарат изобрел чудаковатый молодой фармацевт, прельщенный возможностями современной химии. Юмор у него тоже был своеобразный. Он сам изготовил таблетки и подарил пять штук приятелю-медику на день рождения. Говорил, что одной хватит, чтобы напугать себя и окружающих, а двух, чтобы уже никогда ничего не бояться.

— Очень выгодная сделка, — сказал интерн Рине, поднося бумажку с таблетками ближе к свету настольной лампы. — Вызывают остановку сердца во сне. Девственность рано или поздно ты все равно потеряешь. На рынке девственность в избытке, и твоя пропадет за так, а я даю хорошую цену — вечность, которой можно манипулировать.

Рина вяло поискала доводы против.

— Мне знакомая говорила, что первый мужчина обязательно должен быть любимым.

— Твоей знакомой, наверное, лет шестьдесят, и диагноз — интеллигентский склероз. Уверяю, что удовольствия в первый раз все равно не получишь, только осознание, что стала женщиной. Но ты и так была ею от рождения, просто лишишься ненужного элемента. Любовь — функция воображения. Одна закончится, начнется другая, третья. Девственная плева к любви отношения не имеет. Рудимент. От нее проку не более, чем от аппендикса. В некоторых африканских племенах с началом менструации у девушки жрец или колдун совершает дефлорацию двумя пальцами на главной площади при всем честном народе.

Рина раздумывала. Девственность ее не волновала. Независимо от домашнего воспитания, кино и книги напрочь отучили современных женщин видеть в ней фетиш или хотя бы достоинство. Скорее недостаток. Интерн противный, но это тоже не важно. Важно, врет он насчет таблеток или нет? Способов, конечно, много: вскрыть вены, выпрыгнуть из окна, повеситься, выпить уксусную кислоту. Но для подобных действий требуется мужество или сдвиг по фазе. Чтобы самому себе вспороть живот, нужно родиться японцем. Таблетки — это класс!