В раю

Выйдя на улицу, Ирена пошла так поспешно, что девушка едва поспевала за нею. Служанка была слишком хорошо воспитана для того, чтобы позволить себе предложить своей барышне нескромный вопрос. С барышней совершалось что-то необычайное, она вовсе не заговаривала со своей верной служанкой и как будто старалась даже не смотреть на нее, — все это не могло не броситься в глаза горничной. Но у господ бывают разные фантазии. Ирена вначале, по-видимому, действительно старалась что-то такое отыскать. Но когда после четвертьчасовой ходьбы по лесной дороге им представился с левой стороны вдоль берега озера целый ряд дач, окруженных садами, барышня уже не обращала более внимания ни на прекрасные старые деревья, ни на самые живописные местности. Раза два она останавливалась у садовой калитки, как бы желая отгадать, кто именно живет за стенами дома. Накануне Шнец описал Ирене виллу толстяка в своем обычном юмористическом тоне и даже вырезал из пропускной бумаги силуэт самого хозяина виллы. Это было тем не менее весьма недостаточно для того, чтобы узнать виллу на самом деле. Ирена шла все дальше и дальше, на щеках ее все более и более усиливался румянец, вызванный быстрой ходьбой, и несколько полной ее спутнице все труднее и труднее становилось не отставать от своей барышни.

Наконец Ирена обратилась к шедшему навстречу работнику с вопросом, где вилла Эдуарда Росселя. Работник указал ей на решетку, сложенную из грубо отесанных сосновых и еловых сучьев, и был крайне удивлен, получив от барышни в благодарность за свою маленькую услугу полгульдена.

— Луиза, — обратилась тогда Ирена к своей горничной, откидывая назад волосы и глубоко вздохнув, — ты подождешь меня тут минутку, мне надо кое о чем справиться там в саду, я сейчас вернусь. Местечко, которое я хочу срисовать, находится вправо от сада в лесу, и я вижу теперь, что послеобеденное освещение не так благоприятно, как я думала. Впрочем, не беда. Я еще успею набросать несколько штрихов. Подержи мой портфель… нет, оставь, я лучше возьму его с собой — ты еще, пожалуй, сомнешь как-нибудь листы… Присядь тут на пне — не пройдет и пяти минут, как я буду здесь.

Девушка повиновалась, не говоря ни слова. Она впервые слыхала имя того господина, о котором спрашивала Ирена. Она пыталась было разъяснить себе загадочное поведение своей барышни, но так как ей это не удавалось, то она скоро перестала об этом и думать, довольная тем, что могла наконец отдохнуть среди лесной прохладной тиши, после такой усиленной ходьбы.

Молодая госпожа ее между тем быстро оставила за собой расстояние, отделявшее ее от решетки виллы Росселя. Сад, тянувшийся за домиком Росселя, казалось, был совершенно заброшен, у открытых окон домика никого не было видно. Ирена на мгновение остановилась у ворот, как бы не отваживаясь войти. Но затем она решительным движением открыла калитку и вошла в маленькую тенистую рощицу, изрезанную извилистыми, посыпанными песком дорожками.

Когда Ирена, пройдя рощицу, увидела перед собой зеленый луг, расстилавшийся до самого дома и местами прерываемый цветниками, она вдруг остановилась в смущении и дорого бы дала за то, чтобы иметь возможность снова никем не замеченною укрыться под тенью густых сосен. Но перед нею, между высокими розовыми кустами, стояла рыжеволосая Ценз, срезавшая лучшие розы и связывавшая их в букеты. Ценз сразу узнала Ирену. По-видимому, после вчерашних приключений, она нисколько не была удивлена встретить здесь барышню.

Она добродушно и дружественно кивнула Ирене головой и, не ожидая вопроса, крикнула ей:

— Вы хотите справиться о здоровье молодого барина, да? Благодарю за внимание, доктор говорит, что все идет как должно. Он нуждается только в покое и не должен принимать посторонних. Поэтому мы еще вчера вечером перенесли его наверх в мастерскую; туда не долетает ни одного звука, ни из кухни, ни из жилых комнат; даже когда старая Катти бушует и шумит, то это не может потревожить его сна. К нему не впускают никого, кроме господина Шнеца, господина Коле, господина Росселя и, разумеется, также меня, так как я ухаживаю за больным. Я только что сошла в сад, чтобы принести ему несколько роз. Перед постелью больного всегда следует ставить что-нибудь хорошенькое, для того, чтобы проснувшись, ему было на что-нибудь полюбоваться. Теперь сидит у него господин Коле и прикладывает ему лед.

В продолжение всей этой беззаботной болтовни Ирене было трудно настолько владеть собой, чтобы не выказать отвращения, которое она питала к этой девушке, беззаботно продолжавшей заниматься своим делом, и без своего передника кельнерши, с запросто зашпиленными рыжими косами, имевшей вполне скромный вид.

— Я желала бы вызвать на минуту господина поручика Шнеца, — сказала Ирена, стараясь придать возможно холодный тон своим словам. — Вы говорите, что в настоящую минуту он не у постели больного?

— Вы хотите видеть господина поручика? Да он теперь спит, видите ли, милая барышня, там внизу, где спущены шторы, там лежит он уже два часа и нагоняет то, что пропустил ночью. Господи боже мой! Как мы все перепугались. Пока не была сделана порядочная перевязка, все были заняты по горло, тем более что старую Катти нельзя было бы разбудить, даже если бы мир провалился. Поэтому я и осталась здесь, чтобы господа не оказались как-нибудь без прислуги. Бывают случаи, когда даже самые умные мужчины оказываются глупее малых детей. Не правда ли, барышня? Да и то сказать — мне бы нигде не сиделось, пока я бы не узнала, что он действительно опять здоров и невредим… Нужно же было случиться тому, чтобы такой красивый и знатный господин чуть было не позволил себя убить из-за бедной девушки, да притом совершенно задаром.

Ирена сделала уже движение, как бы намереваясь уйти, но последние слова заставили ее переменить намерение.

— В самом деле без всякой причины? — небрежно спросила она, не взглянув даже на Ценз. — Разве вам известно, как было дело?

— Разумеется, — возразила горячо девушка. — Все вышло из-за меня. Я его знать не хотела, то есть, разумеется, Гицеля, а что мне нравится господин барон, отчего мне в этом не сознаться? На свете не может быть человека красивее и милее его, а когда он кому-нибудь ласково улыбается — то кажется, что эта улыбка задевает за самое сердце. При этом он вовсе не горд и не позволяет себе глупостей по отношению к бедной девушке, как это сделали бы многие другие молодые господа, — словом, право, нет ничего постыдного в том, если он нравится мне более, чем такой грубый малый, как Гицель. О, милая барышня, не знаю, что вы думаете про любовь и есть ли у вас любезный, я же — пока не видела еще господина барона, то я полагала, что все мужчины на один лад, теперь же мне кажется, что под солнцем только один такой человек, и что он скажет, то я и сделаю, все равно как если бы приказал мне это сам Господь Бог. Ему же — это вы можете мне поверить на слово — ему ничего такого даже и не приходит в голову. Он знает, как я к нему отношусь, но вовсе не думает обо мне, а между тем хотя я не красавица, но все же уж и не очень безобразна… по крайней мере, господина Росселя, если б захотела, я могла бы окрутить вокруг своего мизинца. Но благодарю покорно, я скорее буду любить того, кому до меня нет дела, чем позволю себе играть в любовь с тем, кем я нисколько не интересуюсь.

Разговаривая, Ценз продолжала связывать свой букет. Теперь, когда он был совсем готов, она подняла его вверх, весело рассмеявшись и показывая при этом свои блестящие зубы.

— Не правда ли, славный букет? — спросила она. — Но вы даже и не смотрите на него, барышня. Или вы не любите цветы?

Ирена очнулась от глубокой задумчивости. Лицо ее горело, она тщетно старалась сохранить свою обычную холодность относительно девушки, развязная, открытая натура которой, совершенно против воли, ей нравилась.

— И вы находите все это совершенно в порядке вещей, — сказала она наконец с усилием, — вам и в голову не приходит, что вы унижаетесь, когда открыто навязываетесь тому, кто вас знать не хочет, и бежите за ним в чужой дом, где есть еще другие мужчины… Впрочем, что мне за дело до того, что вы делаете сами и что позволяете делать с собой?

Девушка опустила руку с букетом и, скорее, с выражением удивления, чем оскорбленного самолюбия посмотрела юной проповеднице в лицо.

— Навязываться, — повторила она, — нет, милая барышня, это никогда не взбредет мне даже и на ум; притом же это было бы глупо. Черноволосая Тереза, у которой я жила, говорила мне, что мужчины только до тех пор любят девушку, пока им приходится за нею бегать. Я себе не доверяла и хорошо знала, что если останусь с ним в одном городе, то не утерплю, чтоб не повидаться с ним, буду следить за ним и попадаться всюду ему на глаза, и тогда в конце концов, пожалуй, сделаюсь ему ненавистной, между тем как теперь у него ко мне, по крайней мере, доброе чувство.

Поэтому-то я и перебралась сюда и поступила в качестве кельнерши, там, в гостинице, на противоположном берегу. Но, как вы видите, от судьбы своей не уйти. Теперь же, когда он из-за меня, глупой девчонки, лежит при смерти и нуждается во мне — нет, милая барышня, теперь я ничуть не унижаюсь тем, что ухаживаю за ним, теперь я сочла бы себя за самую скверную, самую бессердечную женщину, если бы стала думать о себе и о том, что будут про меня говорить; чтобы за ним ухаживать, я бы пошла в лес, полный диких зверей. Отчего же мне было не пойти в дом его добрых друзей, из которых никто меня не укусит, потому что каждый видит, что мне до других нет дела и что я думаю только о нем одном, который меня и знать не хочет. Вы не сердитесь, что я все это высказала так откровенно, а теперь мне нужно идти в дом и посмотреть, не надо ли господину Коле свежего льду из погреба. Не прикажете ли передать что-нибудь больному от вашего имени, — может быть, поклон и пожелание скорого выздоровления?