В змеином кубле

Почти.

— Кто здесь? — Вопрос — глупее некуда, но без него — еще страшнее.

— Я — Жюли. Меня держат здесь пленницей! Мой отец — священник! Ради всего святого — спасите! Кто-нибудь! Сударыня…

Распахнула дверь Эйда жестом, больше подходящим Ирии. А потом решительно втащила «гостью» в комнату.

Примерно ее лет или чуть младше. Среднего роста, стройная, но формы — точно женственнее Эйдиных. Ирия бы рядом с ней вообще казалась тощей худышкой. А уж Иден…

Красотка, что тут скажешь? Даже растрепанная и плохо одетая.

Теперь — захлопнуть дверь, как было. И молиться всем, кому можно, чтобы обошлось! Потому что без Высших Сил теперь не выкрутиться точно.

Что Эйда делает? Что будет с нею самой? А с Мирабеллой?! С ее дочкой!

Выгонят, без сомнения. И почему это сейчас не кажется столь уж страшным?

Забыла нищих на улице?

И что дальше? Девушку в коридоре слышал весь бордель. Сейчас здесь будет лично хозяйка заведения. И если никто не заметил, в какую именно дверь влетела беглянка, — им крупно повезло. Но только в этом.

Потому что тогда попросту проверят все двери подряд. А входную наверняка уже перекрыли. Вместе с черным ходом.

— Благодарю вас! — пылко воскликнула спасенная… на время. Очень короткое.

— Тише! — шепнула Эйда, прижав палец к губам. — Лезь под кровать, живо.

Ага, заколдованное место — где никого и никогда не найдут. Мирабелла еще может в это поверить. Но беглой девице — почти как самой Эйде. Если вообще меньше.

Тем не менее, Жюли послушно юркнула в компанию к девочке. Молча. Сразу и мигом признала за Эйдой право командовать. Так вот как, оказывается, это бывает…

Только вот что теперь делать? Хоть куда крути — выхода нет.

— Эмили, открой дверь! — А вот этот властный стук Эйда и без повелительного голоса опознала бы. Как и цокот каблуков. — Эмили! Ты меня слышишь?

«Да, мама».

Чему удивляться здешним девушкам, если она сама называла так одного из самых злобных врагов в своей жизни?

— Подождите минуту! Мирабелла, вылезай, — шепнула Эйда, склоняясь над кроватью.

Но девочка только глубже забилась в угол.

— Эмили!

— Сейчас открою! — отчаявшись вытащить дочь, девушка решила положиться на Творца.

Лицо бордель-маман напоминает грозовую тучу. А сама она — беснующийся в комнатушке вихрь. И сразу стало будто втрое меньше места. Или вчетверо.

— Где девчонка?!

— Мирабелла не выходила из комнаты, — пробормотала Эйда. — Но если она что-то натворила — я уверена, это можно исправить. Ей ведь еще и двух нет — она не понимает…

Только бы дочка не среагировала на собственное имя! И не начала оправдываться. Мирабелла — гораздо умнее Эйды в этом возрасте. И ее сестер. Но девочке и в самом деле еще нет и двух!

— Ты что, издеваешься?! — взревела бордель-маманша. — Не смей врать!

Так всегда говорила Карлотта. Разве что не орала. Аж вздрогнуть захотелось.

Да, Карлотта редко повышала голос. Зато часто добавляла, что раз уж Эйда не умеет врать, то нечего и пытаться. И быстро пускала в ход рукоприкладство.

Врать Эйда и не пыталась, но мать часто подозревала детей в том, чего они не делали. Леон из-за этого часто плакал, Иден молчала, а Ирия всегда серьезно отвечала, что не виновата. Верила мать или нет — неизвестно, но обвинять обычно предпочитала других детей.

Впрочем, Ири всегда дралась за себя до конца. И за тех, кто ей дорог. В отличие от трусихи Эйды, позволившей запереть собственную дочь в жутчайшей Бездне подлунного мира.

— У вас есть собственные дети? — Голос не дрожит и кажется спокойным. — Скажите, что натворила моя, и я сделаю всё, чтобы покрыть ущерб. Но я не выдам вам мою единственную дочь на расправу.

А если бы не единственную — что, тогда можно?

Для кого-то — возможно, да. И для кого-то — и единственную.

Вот это выражение лица! И челюсть медленно отвисает. А перекрашенные глаза пучатся. Эйда даже ощутила незнакомое прежде злорадство.

И именно тут под кроватью зашебуршались. Громкое и отчетливо. Ни с чем не спутаешь.

— А там еще кто?! — коршуном кинулась бордель-стерва.

— Моя дочь, естественно. — Если б Эйда подумала хоть миг — вряд ли сумела бы ответить немедленно. А тем более — так спокойно. — Она спряталась под кровать при звуке вашего голоса. Моя дочь вообще боится крика. Она же еще совсем маленькая. Мирабелла, вылезай. Не бойся, тетя тебя не обидит.

Девочка споро выкарабкалась из-под спущенного до пола темно-бордового покрывала. Только кисти бахромы скользнули по светлым локонам.

Поднялась на ножки и — умница! — тут же юркнула за мамину юбку. Молча. Только бы и дальше догадалась молчать! И не коситься на кровать.

Пронзительно-зеленый взгляд ощущается спиной. Даже странно, насколько дочь похожа на Ирию. Ничего от самой Эйды. И слава Творцу — ничего от Роджера Ревинтера!

— Итак, — Эйда уперла руки в боки. До чего непривычная поза, но как же придает уверенности! — В чём именно провинилась моя дочь?

Секунду бордель-маман вновь напоминала рыбу, вытащенную из воды. И разевающую ярко накрашенный кармином рот. Эйду тоже как-то под такой типаж «рисовали» девчонки из прежнего заведения. Правда тут же признали, что уж это — «совсем не ее».

А потом разъяренная тетка развернулась и опрометью ринулась за дверь. Очевидно, ловить беглянку. Которая, как только что выяснилась, укрылась в какой-то другой комнате. А за это время могла и вовсе удрать на улицу! И ищи-свищи.

Эйда вновь накинула крючок. Достаточно громко приговаривая:

— Ну вот и всё, Мирабелла, а ты боялась. Тетя ни за что на нас не сердится, — девушка подмигнула дочери. — Можешь ложиться спать.

В ответ левый зеленый глаз закрылся и открылся вновь. А личико озарилось улыбкой. Счастливой и… озорной.

Творец, сколько же лет Мирабелле? Если считать по уму, а не по прожитым годам и росту? Впрочем, последним природа тоже не обделила. Наверное, опять в тетю Ирию.

— Вылезай, — шепотом позвала Эйда беглянку.

Вот теперь начинает колотить. Холодно. И страшно. До дрожи в коленях. И стука зубов.

Ведь действительно — куда им деваться, кроме улицы и уже знакомых бродяг?

А если бы бордель-маман заглянула-таки под кровать? Что тогда ждало бы Мирабеллу?

Плохая ты мать, Эйда Таррент. Никудышнее некуда — сначала бросила дочь на произвол судьбы, а теперь еще и рискуешь ею неизвестно из-за кого. Карлотта точно скривила бы губы и обозвала дурой. Ради себя и чести семьи еще можно бросить кости, но ради чужой девицы?