Вечно 17
Шрифт:
Глава 12
Мы с тобой не будем вместе ни в этом мире, ни в этой песне.
Я слышу только собственное дыхание; все остальное перестало быть важным. Это ужасное ощущение, когда из-под ног пропадает земля и тебе начинает казаться, что ты падаешь в какую-то бездонную яму. Это чувство – страх.
Многие считают страх трусливым чувством. Но, как думаю я, страх это обычное чувство обычного человека.
Наверное, Роуз, как и я ощущает в области живота ломаную боль; чувствует, как сердце, скуля, пятится в пятки. Я чувствую именно это.
Мы подошли к белой двери с «платиновой» табличкой «директор» и замерли. Не могу
– Стой, Ро, – окликнула я почти убежавшую подругу. Блондинка разворачивается на голос и с недоумением смотрим прямо мне в глаза. Она видимо не ожидала задержки с моей стороны.
– Что ты творишь? Мы можем удрать!
На слова Роуз я лишь отмахнулась. Я понимала, что с минуты на минуту прибудет Хагберг, и тогда нам несдобровать. Тяжело делать правильные вещи, когда собственное тело всеми способами противоречит мне: со лба течёт холодный пот, конечности онемели, а в груди безумно колит. Страх – играет с разумом человека, делая его своим же врагом. Возможно, я сейчас драматизирую и все преувеличиваю, но, если Хагберг заставит притащить в школу Эрика и Скотта, я просто сойду с ума. Вы думали, что я переживаю за себя? Ха, так вот вы ошиблись. Все мысли только об одном человеке; все чувства только по вине одного человека. Я не могу допустить того, чтобы Нансен получил из-за меня. От одной такой негативной мысли, мое сердце сдавливается в груди, превращается в пыль, в ничто.
Роуз по моему кислому выражению лица понимает, что я не сдвинусь с места. Явно подруга не собирается меня бросать. Она недовольно цокая, громко выдыхает и с неторопливой походкой направляется ко мне. Мое лицо остаётся каменным, но в душе я радуюсь, что Роуз не ушла, хоть и могла сделать этакое двадцать раз.
Быть взрослым – значит, быть ответственным. Надо попробовать себя в такой необычной роли. Я украдкой замечаю приближающегося мистера Хагберга и его «свиту». Математик вручает директору стопку белых бумажек и проходит к учительской, тихонько что-то повторяя себе под нос. Видя суровое, непоколебимое и в то же время спокойное лицо директора, меня бросает в панику. Все начинает плыть, и ясно лишь одно – неприятного разговора избежать нельзя.
***
Мы с Роуз, опустив глаза в пол, стоим напротив рабочего стола директора. Хоть мой взгляд устремлён на испачканный паркет, я успела обвести весь кабинет своими орлиными глазами. Во-первых, у Хагберга огромная страсть, как всем известно, к тропическим рыбам. Именно поэтому слева от меня стоит большой аквариум с разными морскими обитателями. Например: в домике из искусственного коралла спряталась рыба-клоун; рядом с развалинами пиратского корабля замечаю рыбку-бабочку (известную ещё, как – Апистограмма Рамирези); а почти на поверхности аквариума плывут две голубовато-пятнистые рыбы, которые так смешно приоткрывают рот, словно пытаясь что-то до нас донести. Помимо «океана», в кабинете есть сейф, шкаф, диван, что расположен рядом с аквариумом, и тот самый стол, перед которым мы стоим, склонив головы. В помещении стоит тишина; только слышны голоса учеников за дверью и жизнь города, состоящая из машин, людей, природы. Я уже успела прорепетировать в голове все предсказуемые ответы и вопросы. Знаю точно, что ни при каких обстановках не назову имя Нансена. Не хочу быть предателем. Хагберг кряхтит и устало вздыхает, каждую секунду поправляя стопку документов. Мужчина будто издевается над нами, играя с нашими нервами, с нашим терпением. С одной стороны я хочу перевернуть весь кабинет вверх дном, а с более рассудительной стороны мечтаю зареветь и умолять директора о пощаде. Оба варианта мне не подходят, поэтому предпочитаю молча стоять и ждать слов директора. Тем временем, Ро уже совсем измучилась. Она все время переступает с
ноги на ногу и недовольно обводит взглядом весь кабинет. Её кислая физиономия пялится на меня, как бы говоря, что ей все это ужасно наскучило. И мне, кстати говоря, тоже.Наконец, полноватый мужчина отложил бумажки в сторону. Он сложил руки на стол и пристально вгляделся в наши недовольные лица.
– Фишер, Фишер, Фишер… – повторят директор фамилию Роуз, смотря при этом на меня. Кажется, он нас спутал. Мне становится немного смешно, но я сдерживаю свои эмоции.
– Сэр, Фишер это она, – сдавливая смешок, произношу я. Блондинка кинула на меня озлобленный взгляд, а затем устремилась на Хагберга. Тот неловко откашлялся и откинулся на спинку кожаного кресла. Мужчина, играя с болванчиком в виде собачки, смотрит на нас, и видимо не спешит с разговором.
– Ну-с, – наконец-то, говорит директор, – кто из вас мне объяснит весь этот балаган?
Я сглатываю комочек в горле, пытаясь подобрать нужный прорепетированный контекст, но все бестолку – я все забыла.
– Сэр, скажу сразу так: мы не приводили третьих лиц! – произносит уверенно Роуз. Восхищаюсь её напору.
– Ха! – воскликнул Хагберг, вытянув руки наверх. – Я, по-твоему, это выдумал? Или, быть может, мне приснилось? За дурака меня держите?
Мне становится тяжело дышать. Признаться честно, за все годы учёбы в этой школе, меня впервые вызывают к директору. В младших классах, наверное тому было виной моя гиперактивность, но я чуть ли не каждый день стояла перед седоволосой миссис Мерфи – директора школы «Фансерт-Войс».
Я боюсь, что этот случай испортит всю мою характеристику, и тогда не видать мне престижный колледж, как своего носа. От таких угнетающих мыслей, все во мне потемнело. Я абсолютно потеряла над собой контроль; эмоции берут вверх. Опасаюсь своих слез, но пока что удаётся сдерживать себя и свои мысли. Хагберг что-то говорит Роуз, а та что-то тараторит директору, и лишь я стою, играя в молчанку, смотрю в пол и прикусываю нижнюю губу.
– Милс! Милс! – громко окликнул меня полноватый директор, и от неожиданности я чуть было не испустила дух. Подняв голову вверх, мои глаза устремились на недовольное лицо Хагберга. От одного его взгляда вянут цветы во дворе, а что же будет со мной? Черт подери, как же мне сейчас хочется испариться…
– Да? – мямлю я.
Директор поправил свой галстук (кажется, ему душно) и громко откашлялся. Мы с Ро в ожидании его слов.
– Ты и Рэйчел… – задыхаясь произносит Хагберг, время от времени уступая кашлю, но блондинка его перебила.
– Меня зовут Роуз, Рэйчел она, – поправила та. Я сдержала смешок, а директор пропустил её реплику мимо ушей, или, возможно, он просто-напросто не услышал слов Роуз по вине влажного кашля.
–…Вы будете…– продолжает Хагберг, но им вновь овладел сильный кашель. Хочу заметить, что от звуков, которые тот издавал, хотелось бежать со всех ног, но мы терпели, а что ещё оставалось. – Будете убирать мусор, который валяется по всему школьному двору!
Мы с подругой в унисон недовольно ахнули. Это нечестно! Мы совсем ничего не сделали, а он несправедливо нас судит. В эти мгновения мною овладела такая сильная злость, что я чуть ли не закричала на весь кабинет (хоть очень хотелось это сделать). Во время такой вспышки, нужно уметь держать себя в руках, чтобы не разбить сердце близкому человеку. Запомните: одно слово способно отравить всю жизнь.
– Но Мистер Хагберг, за что?! Мы ничего не делали, а Рэйчел вообще не было на вечеринке! – блондинка все ещё пытается оправдать нас, когда я уже давно сдалась.
– Я не хочу ничего слышать! Главное это то, что я видел своими глазами видео с дракой, остальное лишь формальности.
От этих слов, мое лицо скривилось, как сушенный чернослив.
– Формальности порой способны спасти или разрушить жизнь человека, не стоит их недооценивать. – говорю я. Хагберг заёрзал и ухмыльнулся, сказав: «Вас ждут перчатки и мусорный пакет».
Как же он меня сейчас бесит, аж руки чешутся свернуть ему шею. Мы не виноваты! Почему людям плевать на правду? Почему никто не хочет выслушать человека?