Вечно 17

Все замерли в ожидании первых слов Нансена младшего.

– …Когда мне было девять лет, папа сказал, что жизнь не похожа на мыльную оперу, и никто здесь не сможет нам помочь, если вдруг мы позабудем свои слова. Он учил меня оставаться сильным, независимым, когда надо быть твёрдым, а когда надо мягким. Папа никогда не причинял мне боль: ни физическую, ни моральную. Он был моим другом, товарищем, а иногда даже мамой… – сказав это, Эрик улыбнулся, как и Дарья. – Однажды, папа заговорил со мной на тему о любви, мне было лет четырнадцать, как щас помню. Мы сидели у нас на кухне, пили вино, закусывали непонятно чем. Я спросил у него тогда: «У любви есть срок годности?», а он ответил: «У любви нет, а у людей да. И он истекает». Как же обидно, что эти слова в чём-то были правдивы. Я не знаю за что нам это, почему… – Эрик прикрыл веки и пошатнулся. Я хотела уже выйти на помост, но тот продолжил. – Но это нечестно и несправедливо. Наша семья каждое воскресенье посещала церковь, и не важно на улице наводнение или снегопад, мы просто должны были пойти в церковь… помолиться. Мой отец – Уильям Нансен – он честный, добрый, справедливый, рассудительный человек; он – лучший на свете отец и муж, дядя и племянник, сын… Надеюсь, он и дедушка встретились в раю и обрели счастье. Я был рад быть твоим сыном, – Эрик обернулся к гробу, прикусывая дрожащую губу, – я люблю тебя, пап. И буду сильно скучать. Я уже скучаю. Этот мир без тебя – отвратителен. Ужасен. Но в память о тебе мне остались лишь воспоминания и фотографии. Я обещаю тебе, что буду опорой для мамы, буду с ней рядом всегда. И я знаю, что однажды мы с тобой встретимся и не расстанемся больше никогда. Я всегда буду помнить о тебе! Ты, я знаю, всегда будешь со мной рядом. И каждый знает, что ты достоин счастья… Так будь же счастлив, папа… Покойся с миром, человек, который покинул нас…

После этой речи меня накрыло волной слез. По телу прошлась холодная дрожь, словно я стою третий час под ливнем… Закрываю руками лицо и плачу, тихо всхлипывая. Мне было неуютно плакать перед всеми этими людьми. Я хотела убежать в свою комнату, сесть в углу и начать свою триумфальную истерику. Как же мне больно, но Эрику хуже… намного хуже. После него выступил какой-то мужчина, который представился его лучшим другом и коллегой по бизнесу. А после лучшего друга выступили ещё два человека, и на этом прощание закончилось. Теперь все едут на кладбище, где будет последняя церемония. Эрик, его дядя, лучший друг Уильяма и ещё какие-то люди, подняли гроб и вынесли на улицу, где их уже ждала катафалка. В помещении играл оркестр – и от их песен мне хотелось уносить ноги. На самом деле я уже не могла ходить, и состояние моё можно назвать «парящим». Мне хотелось лишь лечь в кровать и уснуть вечным сном. Люди разъезжаются: кто-то на кладбище, кто-то домой к Нансенам, а кто-то на все четыре стороны. Скотт и Адриан поехали с Эриком, чтобы быть с ним рядом в этот непростой час. Мне же Дарья предложила поехать к ним домой, привести себя в порядок и заодно помочь с едой, ведь скоро в дом нагрянет целая толпа голодных людей. Поэтому, я вместе с Роуз, Эммой и с кузиной Эрика Тарой, на такси отправились на Фиджи стрит. Тара оказалась очень милой девушкой. На вид ей двадцать три, но на самом деле просто двадцать. У неё вьющиеся чёрные волосы, карие глаза и пухлые губы. Приняла меня она сразу, и такое ощущение, что она моя кузина, а не Нансена.

***

Прошёл час, и люди потихоньку начали приезжать в дом. Машины стояли во дворе, образовав большую цепочку. Люди были повсюду: на крыльце, в кухне, в коридоре, а больше всего их было в гостиной. В основном приехали сюда близкие родственники и друзья, ну а остальные разъехались кто куда. Эрик как пришёл домой, так сидит в гостиной на диване, а между ним его друзья и братья. Все вспоминают о минувших днях с Уильямом, и все, как один, хвалят и относятся к нему с уважением. Видимо и со мной будет так. Обо мне вспомнят, только после моей смерти. Мы с Роуз обходим гостей, угощая их закусками и напитками; Тара и Эмма обслуживают народ на улице. Мои ноги ужасно ноют и болят; в последний раз так было, когда я резко решила заняться спортом и пробежала километр на беговой дорожке. Да, это было поистине мучительно. Дарья разговаривает по телефону со свекровью, которая не смогла приехать на похороны к сыну, потому что ей стало плохо и женщину положили в больницу. Представляю, как ей больно, ведь она не попрощалась с ним. Это очень несправедливо. В гостиной, на комоде, стоит фоторамка с изображением улыбающегося Уильяма Нансена, а вокруг неё цветы и свечки. Кто-то все ещё плачет, но у многих не осталось уже слез. Дарья самый что есть настоящий живой труп. Она готовит вместе с нами на кухне и помогает нам разносить еду, хоть мы её просим прилечь хоть на полчаса. Сейчас мы нарезаем закуски и моем грязную посуду. Тара рассказывает что-то о Норвегии, об их порядкам и традициям, о культуре, но затем монолог прерывается, когда девушка видит мимо проходящего Эрика.

– Пойду посмотрю как он там, – сообщает Тара и встаёт изо стола, бросая нож и колбасу. Вообще-то это сделать очень хотелось мне, но увы мои руки в моющем средстве, и я не могу бросить все дела на миссис Нансен. Роуз и Эмма входят в кухню, забирая тарелки с едой, а затем покидают нас. Дарья откашлялась.

– Спасибо тебе большое, Рэйчел, ты мне сегодня очень помогла, – улыбается искренне женщина, хоть её лицо и похоже на выжатый лимон. Мне становится неловко.

– Да что вы, миссис Нансен, – сказала я, но подумала «уже мисс…», – я ничего такого не сделала.

– Нет сделала. Ты очень поддержала нас, Эрика… Уильям очень хотел видеть тебя на своих похоронах, он называл тебя дочкой, – грустно смеётся Дарья. Я сглотнула ком. Уильям Нансен – ещё и прекрасная сваха; мне почему-то становится смешно.

– Это взаимно. Для меня он был отцом. Хорошие люди никогда не забываются, Дарья. Уильям всегда с нами, в наших воспоминаниях и в сердце. – я взяла полотенце и вытерла мокрые руки.

Женщина вновь заплакала. Она подходит ко мне и обнимает, рыдая в плечо. Мне становится её невыносимо жалко. Женщина потеряла своего мужа, свою любовь. Теперь она вдова, и ей суждено просыпаться в одиночестве и засыпать в одиночестве. Как же это печально. Дарья отходит от меня, пытаясь остановить поток слез. Наверное, ей нужно побыть одной…

– Эм, ладно, пойду посмотрю как там Эрик, – сказала я, на что вдова кивнула.

Я выхожу в коридор. Все тело колит, сердце ненормально стучит, голова кружится. Я будто нахожусь под алкогольным опьянении. Или это сон. Все туманно и странно. Не помню как прохожу к дверям комнаты Эрика. Стучусь, а затем вхожу внутрь. Нансен сидит на краю кровати и курит сигарету, а напротив него стоит Тара, которая пытается ему что-то вдолбить. Я в оцепенении. ЭРИК НАЧАЛ КУРИТЬ?! Я в полном замешательстве. Мне кричать на него или молчать? С одной стороны у него умер отец и у парня стресс, но с другой он ведь спортсмен и никогда не курил… Такой поступок завёл меня в тупик. Я стою, как статуя и пытаюсь привести себя в чувство, но конечности отказываются подчиняться.

– Рэйчел, хоть ты ему объясни, что курение – это вредно для здоровья! – обращается ко мне Тара, смотря при этом на Нансена. Я хлопаю глазами, но ничего не могу произнести. Эрик делает затяжку, а затем выдыхает дым, совсем не обращая внимание на нас с его сестрой. Тара вновь начала поучать брата, но тот без какого-либо интереса смотрит в стенку. Видимо, Эрику очень больно, раз тот начала даже курить. Господи, я же сойду с ума, если он начнёт вести аморальный образ жизни. От таких мыслей меня бросает в дрожь.

– Эрик, ты должен бросить курить! Это вредно! Что ты творишь! – продолжает Тара.

Эрик недовольно цокает и закатывает глаза.

– Слушай, не могла бы ты сверлить мозг кому-нибудь другому? Отвали от меня! – реплика Нансена меня поразила. Я впервые слышу из его уст такие слова. Тара осеклась. Я чувствую, как ей стало обидно и неприятно. Видимо кузина, как и я не ожидала такого грубого ответа. Что с этим парнем не так? Смерть отца выбила его из калии.

– Кузен, это не смешно! Ты не можешь опуститься до такого уровня!

Брюнет смеётся, выдыхая дым.

– Серьезно? И это мне говорит студентка, которую лечили от наркозависимости. Кончай свои лекции и иди лучше займись делом, а если хочешь, можешь даже принять дозу.

Мои глаза округлились. Я не успеваю ничего сообразить. Тара лечилась от наркозависимости, а Эрик ведёт себя, как последний урод. Что с ним стало..? Неужели его душа потемнела, как это было с Крисом? Боже, я его теряю… От слов Нансена мне стало больно. Тара сделала шаг назад и с открытой челюстью посмотрела на брата. Но уверены ли мы, что это тот прежний душка Эрик? Нет, здесь бездушный монстр. Внутри меня что-то сломалось, и мои руки принялись дрожать, как у ненормального. В ушах звенит, и на минутку все исчезло.

– Вот как значит… За тебя волнуются, переживают, а ты в душу плюешь… Поговорим, когда наберешься мозгов, чтобы извиниться. – Тара вылетает из комнаты, громко хлопнув за собой дверью, но брюнет и не шевельнулся. Мне стало не по себе. Словно я в одной комнате не с моим парнем Эриком, а с каким-то незнакомцем. Делаю глубокий вдох и подхожу к зеленоглазому. Он тушит сигарету об угол кровати и бросает окурок на пол. Сердце замерло.

– Эрик, тебе не показалось, что ты был слишком резок с сестрой? – мягко спросила я. Нансен пожал плечами. – И когда это ты начал курить?

– Я просто хочу расслабиться. Это что, преступление? – раздраженно выкрикнул Нансен.

Я замялась и села рядом с ним.

– Хочешь поговорить?

– Нет. – отрезал брюнет.

Тишина. За одно мгновение мы отдалились на тысячу километров друг от друга. Я слышу биение его сердца – оно безумно быстрое.

– Я понимаю, что тебе сейчас очень плохо… но не стоит срываться на людях, ладно?

– Рэйчел, слушай, только не надо меня поучать, окей? Я просто хочу побыть в тишине, один. Понимаешь?